Дозволено цензурою. Тифлис, 2-го мая 1898 года.

Предисловие

Содержание «Дербенд-наме», разные версии этого сочинения, его переводы, автор и время появления «Дербенд-наме» – историческое сочинение, обнимающее политическую жизнь Восточного Кавказа в бурный период ожесточенной борьбы из-за господства в этой стране между персами, хазарами и арабами, начиная с конца V и до начала X века по Р. X.

Восточные авторы, и мусульманские в том числе, трактующие о прошлом, как и вообще писатели минувших столетий, за редкими исключениями, к сожалению, не усвоили приемов строгого исторического метода: исследования событий, проверки фактов, указания источников и критического к ним отношения. Напротив, им не чужды некоторые преувеличения, пристрастие и даже вымыслы; в них, словом, говорит нередко религия и национальность, к которым принадлежат сами. И автор «Дербенд-наме» не составляет в этом отношении исключения. Но тем не менее, его сочинение является кратким сводом главнейших арабских и персидских известий, касающихся таких существенных для исторической науки вопросов, как построение «Кавказской стены» и циклонических верхов Дербенда, борьба Персии с Хазарией, появление арабов в этих странах и покорение ими западного прибрежья Каспия, изгнание хазар и водворение ислама в Дагестане и т. д., и сводом тем более ценных, что писатели другитх наций или вовсе не касаются этой важной эпохи в жизни нашего края, или же черпают свои отрывочные сведения о ней из тех же источников. В этом заключается интерес, представляемый «Дербенд-наме». Сочинение это, или вернее компиляция, произведение вполне прозаическое по форме и содержанию, что мы подчеркиваем мимоходом, ввиду непонятного определения А. Н. Грена, который почему-то окрестил его произведением поэтическим, не отказывая однако в исторической верности его содержания^[4].

В мусульманском мире «Дербенд-наме» циркулирует только в рукописях и, как утверждал уроженец Дербенда и известный профессор Казем-Бек^[5], только на языках джагатайском, адербейджанском и персидском. Однако в последнее время оказалось, что это же сочинение существует и на арабском языке, да еще в наиболее пространном виде.

В начале XVIII столетия, если еще не ранее, манускрипты «Дербенд-наме» проникли и в Европу, именно – в публичные библиотеки Парижа, Берлина и Петербурга, и из них разновременно были сделаны извлечения ориенталистами Байером, Клапротом и Дорном, на языках латинском, французском и немецком. В целом тюркский текст этого сочинения, параллельно с английским переводом, издан только в Петербурге Казем-Беком в 1851 году.

Автор «Дербенд-наме», время появления этого сочинения и язык, на котором первоначально оно было написано, в точности неизвестны. Для приблизительного же определения этих сторон существуют следующие основания:

Академик Байер в своем трактате о «Кавказской стене» (De muro Caucaseo), опубликованном в 1726 году, говорит так о происхождении «Дербенд-наме»:

«Когда мусульмане, под командой Гирей-хана покорили Дербенд и Андери^[6], Мухаммед-Аваби-Акраси (из Акраса) получил приказание составить, по источникам арабским и персидским, на языке тюркском, трактат о древностях Дагестана» и т. д.^[7]

О том же предмете более пространно, но не менее туманно, трактует и Клапрот, писавший через 103 года после Байера. «В то время, – говорит он, – когда исламизм распространился в соседстве Дербенда и когда Гирей, хан Крымский, покорил страны между Кумой и морем Каспийским, а также Эндери, он приказал одному жителю этого города, по имени Мухаммед-Аваби Акташи (из Акташа)^[8], сделать на чистом тюркском языке извлечение из лучших историков арабских и персидских, трактующих о минувших судьбах Дагестана. Неблагоприятные обстоятельства долго препятствовали Мухаммеду пополнить эту работу однако он окончил ее» и т. д.^[9]

К сожалению, ни Байер, ни Клапрот не указывают на источник, из которого они почерпнули приведенные сведения. Тем не менее о мистификации в данном случае не может быть, конечно, и речи, и надо полагать, что какое-либо основание было у них, хотя бы в виде предания, сохранившегося где-либо среди мусульманских книжников. Во всяком случае, можно принять за достоверное, что «Дербенд-наме» вышло из-под пера Мухаммеда-Аваби из Акташа или Эндрея, так как это сведение двух названных ориенталистов подтверждается еще из другого источника. Имея в виду, что довольно значительное количество рукописей этого сочинения встречается в самом Дербенде, и полагая, что среди ученых мусульман этого города могли сохраниться сведения о его авторе и времени появления, мы обратились к любезному посредничеству генерала Араблинского, проживающего в Дербенте, с просьбой расспросить их и поделиться с нами их ответом. Муллы Дербента, оказывается, совещались по поводу поставленных им вопросов и ответили, между прочим, что «по их сведениям „Дербенд-наме“ составлено жителем селения Эндрей, Мухаммедом-Аваби, на основании достоверных известий арабских историков».

Дербендские ученые обходят молчанием другой более важный вопрос – о времени появления интересующего нас произведения, – затемненный Клапротом, который относит его ко времени распространения ислама в соседстве Дербенда. Дело в том, что, вопреки вышеприведенным словам двух ориенталистов, мы не имеем никакого исторического свидетельства о том, что ханы Крыма когда-либо покоряли Восточный Кавказ с Дербендом и Эндери, и, напротив, знаем достоверно, что ислам проник в Дербенд и в Дагестан в начале VIII столетия, следовательно, за целых семь веков до возникновения в Крыму династии Гиреев. Затем, с середины XV и почти до конца XVIII столетия, т. е. в течение без малого трех с половиной веков, в Крыму царствовали 22 Гирея. Спрашивается, кого из них разумеет под «Гиреем, ханом Крыма», которому, – по словам Байера и Клапрота, – ученый мир обязан существованием «Дербенд-наме»?

На этот вопрос, в своем предисловии к английскому переводу «Дербенд-наме», Казем-Бек отвечает историческими справками, из которых следует, что ханы Крыма никогда не вели самостоятельных войн в Дагестане, но однако появлялись в этой стране со вспомогательными своими отрядами, по требованию турецких султанов, во время их войн с Персией. Одно из таких появлений имело место в 1735 году, когда в виде содействия сераскиру, оперировавшему около Эривани, и для возбуждения горцев против Надир-шаха, султан двинул в Дагестан Крымского хана. Но в это время «Дербенд-наме» уже было известно в Европе по трактату Байера о Кавказской стене, опубликованному почти за 10 лет перед тем.

Другое, более раннее появление крымцев в Дагестане, относится к концу XVI века. В это время, именно в 1578 (а по другим сведениям – в следующем) году, вследствие того, что персы нарушили границу Турции, султан Мурад III двинул в Адербейджан, под начальством Мустафа-паши, армию, которая покорила Ширван и приморскую часть Дагестана. В составе этой армии были тогда и «две тысячи храбрых всадников из крымских татар», проведших в Дербенде целую зиму вместе со своим ханом Мухаммед-Гиреем^[10]. К его-то времени, как полагает Казем-Бек, и является возможным приурочить известие Байера, хотя нужно прибавить только ко времени, а не к личности. Мухаммед-Гирей, более известный под прозвищем Семиз (толстяка) – хана или Семиз-Гирея, отличался необычайной тучностью, ленью и вообще характеризуется историками одним из тех людей, которые не могут быть сторонниками книжной премудрости. Это был порочный деспот, подготовивший себе весьма печальный конец, и мысль о том, что он мог поинтересоваться прошлым Дагестана, представляется невероятною…

Другое дело – третий брат этого хана, Кази-Гирей. Этот принц, вступивший впоследствии, – через четыре года после злополучной кончины Семиза, – на престол Крыма, сопровождал его в упомянутом походе на Адербейджан и, после возвращения брата на родину в течение почти шести лет оставался еще в Дербенде и Дагестане, в качестве турецкого правителя этих стран. Известный Саид-Риза в своих «Семи планетах» говорит об этом Кази-Гирее, что он был «знаменит» знанием истории, любовью к наукам и ученостью; что он находил удовольствие только в обществе шейхов, улемов и философов, и что, наконец, сам был поэтом, превосходно писал – под псевдонимом Гази (воителя за веру) – в стихах и в прозе, на языках турецком и джагатайском, и оставил потомству несколько ценных сочинений.

Такой человек не мог не поинтересоваться учеными Дагестана и историею этой страны, будучи сам ее правителем. Более чем вероятно поэтому, что Кази-Гирей – тот Крымский хан, о котором говорит Байер, и что «Дербенд-наме» составлено по его поручению и в годы его пребывания в Дагестане (1578–1583), а следовательно – в конце XVI века.

В пользу основательности такого предположения мы со своей стороны можем указать на еще два обстоятельства, именно на то, что составление исторической компиляции было поручено ученому из Эндери предпочтительно перед другими книжниками Дагестана, и на первоначальный, по мнению Казем-Бека, язык «Дер-бенд-наме».

Дело в том, что население одного из четырех кварталов аула Эндери, называющееся Борахан-аулъцами, считается выходцами из Крыма, пришедшими сюда, – как по местному преданию, так и по словам одной ногайской песни^[11], – под начальством Бора-хана, после поражения крымцев ногайцами Ших-Мамая, что случилось в 1523 году^[12]. Это водворение крымцев в Эндрее произошло всего за 55 лет до похода Семиз-Гирея в Адербейджан; а за это время они не могли утратить свое родное наречие. Кази-Гирею же весьма естественно было желать, чтобы интересовавшая его историческая компиляция была составлена на более понятном для него крымском наречии, что мог выполнить в Дагестане только один из ученых Борахан-аула, каковым, вероятно, и оказался Мухаммед-Аваби. Именно на таком, мало понятном для адербейджанцев, джагатайском наречии тюркского языка, весьма близком к говору крымцев, и было написано первоначально «Дербенд-наме», как это, по словам Казем-Бека, якобы утверждает кубинец Алияр, переводивший его в конце XVIII века на персидский язык «для того, чтобы сделать это сочинение доступным и понятным своим друзьям, ученым Адербейджана», где этот язык, как литературный, господствует и в настоящее время. Затем уже с персидского, как можно думать, сочинение это было переведено на адербейджанский язык, чем и объясняется существование его версии со значительною примесью слов и фраз персидских.

Приведенные доводы относительно первоначального языка «Дербенд-наме» были настолько убедительны, что вопрос этот казался исчерпанным и почти решенным, когда мы получили письмо генерала Араблинского с сообщениями дербендских ученых. Последние, к нашему удивлению, категорически заявили, оказывается, что Мухаммед-Аваби составил свое сочинение на арабском языке и что именно с этого языка кубинец Алияр переводил его на персидский. Известие это было тем большею для нас неожиданностью, что ранее мы не знали о существовании «Дербенд-наме» на арабском языке, точно так же, как это не было известно ни одному из четырех названных выше ориенталистов. Однако, вскоре после того, нам представился случай убедиться, если не в справедливости голословного заявления дербендских книжников, то, по крайней мере, в существовании «Дербенд-наме» и на арабском языке: такая рукопись оказалась в Закатальском округе, у Халиль-Бека Илисуйского, вместе с превосходным экземпляром адербейджанской ее версии. Проверить дербендское известие, к сожалению, мы не имели возможности, и вопрос о первоначальном языке «Дербенд-наме» остался, таким образом, нерешенным…

Обращаясь затем к предлагаемому переводу «Дербенд-наме» на русский язык, мы должны сказать следующее:

Инициатива этого перевода принадлежит бывшему преподавателю учительской семинарии в Гори, г. Велибекову, который сделал его еще в 1884 году с одного адербейджанского манускрипта, весьма близкого к версии Казем-Бека. Познакомившись с этой работой с год тому назад, мы взяли на себя приготовление ее к печати, с тем чтобы г. Велибеков перевел также семь извлечений из древних арабских, персидских и турецких сочинений, приложенные к изданию Казем-Бека и дополняющие содержание «Дербенд-наме», которое, как мы заметили в начале настоящего предисловия, составляет только краткий свод известий об хазаро-арабском периоде в политической жизни Восточного Кавказа. Этот труд г. Велибеков выполнил при помощи нескольких мусульманских ученых.

Восьмое приложение, – весьма любопытный арабский очерк древней истории Дагестана, о происхождении которого будет говорено на своем месте, – мы взяли целиком из «Сборника сведений о Кавказских горцах» за 1871 год, где оно было напечатано по переводу барона П. К. Услара. Таким образом составился главный остов книги, которая потребовала затем весьма кропотливой редакционной работы, – сличения с оригиналами, переработки в литературном отношении и снабжения множеством примечаний, которые, в свою очередь, потребовали массу исторических и географических справок.

Главная цель редакционной работы заключалась, конечно, в том, чтобы передать на русском языке «Дербенд-наме» и приложения с возможною точностью. Но с какими трудностями, подчас непреодолимыми, сопряжено достижение подобной цели при переводах с восточных языков, легко поймут люди, сами имевшие дело с манускриптами мусульманского мира, в котором принято арабское письмо. Читатель же, знакомый только с европейскими письменами, должен представить себе трактат о событиях, отдаленных от нас более чем тысячелетием, написанный без заглавных букв, без знаков препинания, одними только согласными буквами и в одну непрерывную строку с первой и до последней страницы, и затем предположить еще, что произведение это, не отличающееся вообще ясным и толковым изложением, подверглось в течение веков многочисленным искажениям разных переводчиков, – тогда только он в состоянии будет понять всю трудность правильного чтения и уразумения древних мусульманских авторов, а, следовательно, и перевод их, даже при самом полном знании восточных языков. Арабское письмо, с которым столкнулись и переводчики предлагаемого сочинения, – одно из самых несовершенных, и, по трудности чтения, следует едва ли не за иероглифами. Путем продолжительной практики нужно, чтобы глаз привык к начертанию каждого слова, иначе правильное чтение немыслимо. Возьмем, для примера, хотя бы три буквы:. Поставленные просто рядом в этой азбучной форме, как это принято в письменах европейских, они ничего не выражают. Если они связаны известным образом, хотя бы так:, то вы читаете, по привычке, – Омар; в противном же случае, ничто вам не мешает, подразумевая между приведенными буквами те или иные гласные, читать их омури – жизнь, имара – дворец, и т. д. на сколько угодно ладов. Таким же образом, одна случайно поставленная или пропущенная точка совершенно изменяет значение слова, превращая, например, огонь в воду или наоборот.

Огорчение, нередко причиняемое авторам несовершенством арабского письма, видно, между прочим, из того, что творец знаменитого «Дивана», Мухаммед-Багдади, заключая свое сочинение молитвой об ограждении его от ошибок, восклицает: «Да отрубится рука того, чье невнимание или недогадливость ослепит мой глаз или превратит мою радость в горе!»^[13]

Необходимость при чтении арабского письма, помимо внимания, еще и этой догадливости, весьма часто ведет, конечно, к ошибкам. Но беда не в этих невольных прегрешениях: она заключается в наивной страсти или в нелепом обыкновении мусульманских «ученых» делать, при переписке в особенности исторических произведений, произвольные в них сокращения, изменения и даже тенденциозные дополнения, не имеющие ничего общего с исторической правдой. Первоначальный вид сочинений постепенно изменяется таким образом, если не до неузнаваемости, то настолько, во всяком случае, что каждая их рукопись является почти отдельной версией. В мусульманском мире поэтому весьма трудно встретить даже две совершенно тождественные рукописи одного и того же произведения, и это в особенности верно относительно «Дербенд-наме». Разница, представляемая его манускриптами, так велика, что, например, первая глава состоит из 6 страниц по версии Казем-Бека, из 8 таких же – по Клапроту и из 13 – по экземпляру Илисуйского. В первой версии говорится коротко, что Кубад-шах просил руку дочери Хагана и женился на ней; во второй – что Хаган сам предложил Кубаду свою дочь, а в третьей подробно, сверх того, описывается свадебный поезд этой невесты, пышные ее проводы из хазарской столицы и такая же встреча в Ктезифоне, что весьма важно в бытовом отношении. Не меньшую разницу мы находим в них и в изложении военных действий: вместо короткой фразы одной версии, что «войска сразились и победили», в повествовании другой встречаются характерные боевые приемы, существовавшие у хазар и персов, и т. д. Благодаря таким особенностям, нам пришлось выпустить уже обработанные две первые главы «Дербенд-наме» по версии Казем-Бека и заменить их более подробным рассказом по рукописи Илисуйского, который был переведен при любезном содействии почтенного Абдул-Кадыра-Эфенди, мусульманского законоучителя Горийской семинарии. К этому нас побудило еще и другое обстоятельство: весьма тщательно изданное в Петербурге «Дербенд-наме», над которым Казем-Бек трудился почти 12 лет, представляет, однако массу ошибок, вызывавших целый ряд объяснительных примечаний. Как видно, профессор этот располагал весьма плохим экземпляром «Дербенд-наме», и у него особенно страдает географическая номенклатура Дагестана, которая была еще мало известна в его время. Недалеко ушли в этом отношении и, так называемые, ориенталисты-европейцы, которые, по-видимому, преодолевали все встречаемые ими препятствия чисто по-военному, т. е. идя напролом или перескакивая через них, и благодаря этому, мы, как увидит и читатель, нередко встречаем у них не только действия одного приписанными другому, но даже глаголы и целые фразы превращенными в курьезнейшие имена и названия пунктов. Этим особенно выделяется извлечение Клапрота, которое, во многих случаях, даже невозможно согласовать с соответствующими местами текста «Дербенд-наме», хотя бы по прекрасной версии Илисуйского. Ввиду этого и по примеру Казем-Бека, поместившего французский текст Клапрота параллельно с английским переводом, мы также нашли необходимым дать читателям, для удобства сличения, перевод с французского версии Клапрота, которую поместили в виде приложения Затем нам остается прибавить в заключение, что предлагаемый русский перевод «Дербенд-наме» был тщательно проверен, между прочим, и по английскому тексту Казем-Бека. Этой работой мы обязаны любезности Н. С. Шлиттер, которой и приносим здесь нашу глубокую признательность, как равно и всем лицам, оказавшим нам свою помощь.