Цитаты из книги «Декабристы»

Действительно, о чем только ни писал Бестужев! Выступал он как историк, этнограф и археолог, как публицист на общие и частные темы, как рецензент художественных выставок, как сатирик-фельетонист, как рассказчик анекдотов, сказок, как театральный репортер и, наконец, как присяжный критик и обозреватель литературных новинок.

Бестужев печатал свои статьи и заметки во всех самых видных журналах двадцатых годов, в «Соревнователе просвещения», «Литературных листках», «Сыне отечества», «Благонамеренном», и одно время сам стоял во главе целого литературного предприятия – столь известного альманаха «Полярная звезда».

Александр Александрович славился в свое время не только как романист, но и как очень злой критик и остроумный публицист.

Приподнятость Марлинского, – замечает Венгеров, – была протестом против пошлости окружающей среды и подготовила ту выработку свободной личности, презирающей житейскую действительность, которая легла в основу новой русской общественной жизни».[273

В повестях Марлинского была новейшая европейская манера и характер: везде виден ум, образованность, встречаются отдельные прекрасные мысли, поражавшие и своею новостью, и своею истиной; прибавьте к этому его слог, оригинальный и блестящий в самых натяжках, в самой фразеологии – и вы не будете более удивляться его чрезмерному успеху («О русской повести и повестях Гоголя», 1835).

В своих рассказах он собрал целую галерею военных типов и дополнил ее своими автобиографическими признаниями – исповедью одного из наиболее образованных и просвещенных офицеров того времени.

Александру Александровичу принадлежит честь одного важного литературного открытия. Он открыл русского солдата и офицера, того самого, который у всех был на глазах, которым все восхищались и о ком, кроме заученных фраз, не умели сказать ничего путного

Вообще, все кавказские повести нашего автора – известное предвещение реализма в искусстве; но только предвещенье.

Встречает нас на границе Кавказа Казбек, на ледяных раменах которого отдыхают облака; вокруг него неоглядная цепь опаловидных гор и голые утесы ущелий… и все кругом так мирно, все, кроме кровожадного человека. Страх, как ангел с пламенным мечом, стерегущий границы рая, сторожит этот край поэзии и любви… Белеет Шах-Даг своими снегами. По снегу вспыхивают алые пятна, и тысячи радуг пересекаются на каждом шагу. Небо замкнуто для взоров лучезарным замком солнца, но зато земля раскрывается внизу тем прекраснее. Весь Кавказ под нами. Все это смешение света и теней, зелени и буризны камня, переливающихся дивны

Марлинский, как мы сказали, вовсе не был увлечен прелестями азиатской культуры, о которой «путешественники говорили так много вздоров», и он потому в своих описаниях и рассказах был свободнее многих: он мог не только восхищаться этими сынами свободы, где это было у места, но и смеяться над ними, и острить на их счет, и порицать их.