Цитаты из книги «Декабристы»

Вот почему в кавказских повестях Марлинского так много отступлений и вставок, посвященных обрисовке разных мелочей, интересных для этнографа, археолога и историка и малозанятных для простого читателя.[2

Александра Александровича сердило, что мы так мало знаем Кавказ и что сведения о нем текут к нам сквозь иностранное решето. «Все эти иностранцы, писавшие о Кавказе, – говорил он, – были в большинстве случаев ученые ориенталисты, и, конечно, любопытно прочитать у них о новооткрытой на Кавказе божьей коровке и о невиданном доселе репейнике, но ведь для человека есть и нечто более важное, есть человек – с его нравами, обычаями и привычками, и о нем-то пока прочитать негде.

О Сибири Марлинский рассказывал лишь мимоходом и притом под тяжелым впечатлением недавней ссылки. Вот почему в его сибирских очерках[239] так много говорится о свободных стихиях природы.

Наш писатель находился в полной зависимости от господствующего тогда литературного вкуса и стиля и, кроме того, не мог уберечь себя от подражания образцам западным

В те молодые годы нашей словесности родная старина во всех ее видах была в большой моде. Стариной интересовались из любви к истории, из патриотизма, из религиозных чувств, а также нередко из либерализма; одним словом, – старину пристегивали ко всем живым и ходким течениям мысли и настроениям александровского царствования.

из первых наших реалистов и очень часто красивый вымысел заменял житейской правдой, иной раз достаточно серой.

Наш автор, как мы уже заметили, стоял на распутье двух литературных течений. Он любил повесть старого типа – сентиментальную и романтическую, в которой вымышленная красота и эффектность в типах, описаниях, ведении самой интриги брала верх над правдивым изображением жизни; но вместе с тем он же был одни

Исключение составляет только одна центральная фигура его повестей, а именно его собственный портрет – портрет восторженного идеалиста александровской эпохи, борющегося и не унывающего под ударами несчастья.

Наш автор остался талантливым писателем на перепутье двух литературных направлений – мастером, умеющим хорошо писать и в старом, и в новом стиле, без способности создать в том или в другом что-нибудь совершенное.

От Марлинского не осталось ни одного крупного произведения, которое своей художественной силой могло бы спорить со временем.