Малика, светловолосая женщина за пятьдесят, отвела меня на четвёртый этаж. Её сурово поджатые губы и наморщенный лоб совсем не вдохновляли на попытку к диалогу. И я шла за её низкой фигурой молча. Тем более, после случившегося, мне лучше сначала как следует оценивать обстановку, чтобы опять кого-нибудь с кем-нибудь не перепутать.
Щека до сих пор побаливала. Очень некрасиво получилось. Представляю, в какой ярости была Влада, пока я стояла на коленях перед её женихом и целовала его руку. Но ещё больше меня смутило, каким взглядом смотрел на меня он.
Когда последняя ступень осталась позади, я бросила взгляд на встретивший нас обильно залитым солнечным светом холл. И отметила, что в доме, оказывается, есть лифт. Широкий, как грузовой.
А ещё, в противоположной стороне от того коридора, в который прошла Малика, была металлическая дверь со щитком домофона. Если я правильно представила, сколько места за ней скрывается, то это удивительно – этаж над целым крылом здания, и под замком. Что за сокровища они там хранят? Что прячут?
«Крайняя комната» оказалась тёмным помещением без окон. Но роскошно обставленная. Здесь была широкая круглая кровать, которых я вживую никогда не видела. Атласные подушки тёмно-бордового цвета лежали как у её кованого изголовья, так и на плюшевом шоколадно-малахитовом диване. Рядом стоял низкий журнальный стол, с изящным бронзовым основанием, а под стеклянной поверхностью на белых волнах песка лежали красно-оранжевые лобстеры в россыпях камней, ракушек и морских звёзд. На столешнице блюдо с витиеватыми стенками и волнистыми гранями держало фрукты.
Вздрогнула, когда дверь за мной закрыли.
Я осталась здесь одна. И звук ключа в замочной скважине пронзил осознанием, что меня заперли.
Постояла ещё несколько секунд, пытаясь унять нарастающую в пальцах и плечах дрожь. Паника стала перекрывать горло. Я бросилась к двери, и дёрнула ручку. Толкнула. Нет. Я заперта. И теперь должна ждать, когда он придёт.
Сняла туфли, чтобы лучше чувствовать под ногами твердь пола. Честно говоря, в голову стали закрадываться мысли о том, чтобы сбежать. Попытаться выскочить в дверь, когда он войдёт. Только как я смогу оттолкнуть этого крепкого мужчину? Может, ударить его? Тем же блюдом? Встать сбоку от двери, и напасть неожиданно. Пытаюсь поднять тяжёлую вазу для фруктов, и в запястья сразу же отдаёт боль.
Плохая идея. Да и куда мне бежать? Они знают, где я живу. И, что самое ужасное, знают, где живёт моя мама. Ещё более беззащитная, чем я. Вспоминаю тех мужчин в нашей квартирке. Они были как два огромных медведя, напирающие волосатыми лапами на кукольный домик. Трогали всё липкими пальцами. Крушили. И могли сделать столько плохого, если бы я не согласилась быть сейчас здесь.
Какая же я была дура. Сомневалась, что стоит подарить Антону свою невинность. Он ухаживал за мной так красиво. Дарил цветы. Возил в институт. Водил на прогулки. Смешил байками и шутками. Познакомил со своим другом. Представил маме. Ждал, пока я решусь. Хотел устроить нам романтическую ночь в прекрасном домике с видом на озеро.
Он бы любил меня. А теперь меня просто… трахнет какой-то человек, о котором я не знаю ничего, кроме его имени. И того, что он совершенно не умеет обращаться с цветами.
А ведь на секунду, там, в оранжерее, я подумала, что он сможет защитить меня. Что он станет моим другом. И вступится, если со мной будут здесь плохо обращаться.
А они будут. И он – самый главный источник предстоящей мне боли. Не только физической.
Ключ вращается в замке. Я жадно вдыхаю. Вскакиваю с дивана.
Илья входит бесшумно. Не смотрит на меня. Поворачивается широкой спиной, запирая дверь уже изнутри.
Он в плотно обтягивающей массивные лопатки чёрной футболке. И свободных спортивных штанах того же цвета. Свободных, но недостаточно, чтобы не прилегать так плотно к выпуклости ниже его живота. А мне даже отсюда видно, насколько она огромная.
Я с дрожью слежу за его жилистой рукой, убирающей ключ в карман. И с трудом сглатываю.
Можно было и не закрывать. Мне всё рано никто не поможет.
– Ты знаешь, что за воровство отрубали руки? – от его голоса подгибаются коленки. – В Эмиратах, например, – делает ко мне шаг, оказываясь в зоне света от низкой люстры. Я рефлекторно отступаю, упираюсь ногой в мягкий диван. И, не выдерживая его жёсткого взгляда, опускаю голову.– И до сих пор практикуют это наказание в некоторых странах. Нельзя брать чужого.
– Я ничего не…
– Разве я разрешил тебе разговаривать?
Мотаю головой.
Он расстёгивает ремень часов. Гладит их чёрную кожу длинными гибкими пальцами. Говорит размеренно, как недовольный учитель с нерадивой ученицей:
– Я хочу перевоспитать тебя. Пока ещё есть возможность. Тебе только девятнадцать. И не поздно встать на правильный путь. Ты больше не будешь воровать. И больше не будешь никого обманывать.
Идёт ко мне.
Об стол звенит циферблат его часов. Илья выдвигает ящичек из-под стекла, и в его руках появляется нож. С тонкой ручкой и узким лезвием.
Во рту пересыхает.
Он зажимает между пальцами кончик шнурка от своих штанов, одним надрезом убирает узел. Вытаскивает, наматывая чёрную верёвку на кулак.
Нож исчезает в ящике. Илья обходит стол, приближаясь ко мне неминуемо.
Я вгрызаюсь в собственные щёки.
Подходит очень близко. Закрывает своей широкой фигурой всё вокруг. Одна чернота его футболки, которую мягко трогает моё осторожное дыхание. К такой мощной грудной клетке хочется прижаться, и не бояться ничего. За такой может быть только очень сильное и выносливое сердце, которое будет биться долго. И пока оно бьётся, ничего не будет угрожать. Но всё наоборот, когда хозяин этого сердца – твой враг.
Его пальцы на моих запястьях. Отводят за спину мои руки. Он становится вплотную. Так, что моя грудь прижимается к его телу.
Больше не могу дышать спокойно. Вдох получается похожим на всхлип. От Ильи пахнет мыльной водой с ноткой можжевельника. Его размеренный ритм дыхания влияет на биение моего сердца. Неожиданным образом. Делая его ровным, как ход часов.
Мои запястья связаны. Мне пока не больно. Но я теперь окончательно обезоружена.
– Я хочу, чтобы ты… – он отходит от меня на полшага. – Посмотри мне в глаза.
Поднимаю взгляд. Его серые радужки чуть потемнели. И в самых зрачках заиграл неприятный блеск. Такой лихорадочно-безумный. Отлично дополняющий линию его губ, ползущую в ухмылку.
– Я хочу, чтобы ты представила, какого это – делать то, что тебя просят, без рук.
Он опускается на диван. Его ноги широко раздвинуты.
Нет. Пожалуйста. Только не это.
Приоткрывает губы, и голос его впервые звучит ласково:
– Поработай ртом.
Илья
Она стоит, низко склонив голову. В её взгляде ледяной страх. И под его тонкой скорлупой зарождается ненависть. Но даже от её ненависти веет холодом.
– Встань на колени.
Опускается. Отвела глаза. Приближаю к ней лицо. Чистая белая кожа светится изнутри. Густые ресницы во влаге. Плотно сжала красные губы. Они подрагивают. Не столько от ужаса. Сколько от напряжения. Готов поспорить, что она везде так сжалась.
– Это нужно убрать.
Трогаю её губы грубо. Вытираю пальцами слой помады, от которой несёт синтетической клубникой. Смазываю, как художник ненужные контуры с холста. Теперь Алиса похожа на маленькую распутницу, которую я жадно целовал в рот. У его уголка розоватое пятно.
– Дай мне салфетку.
Быстрым взглядом по моим глазам. Царапнула, как ногтями.
– У тебя за спиной.
Она отворачивается. Рефлекторно поднимает плечи, чтобы дотянуться. Но её руки связаны. И она ещё к этому не привыкла.
Нервно сглатывает. Передвигает коленками. Когда она разводит их, чтобы ещё немного переместиться, я ощупываю зрением внутреннюю сторону её бедра. Такую же белую и сияющую, как и вся она.
Влада угадала. Мне нравится такой подарок. И от нетерпения изучить его весь, от кончиков карамельных волос до самых далёких глубин дырочки в этой аппетитной попке, член встаёт колом.
Алиса берёт губами за кончик салфетки, и как маленькая верная собачка подносит её к моей ладони. Приоткрывает ротик, чтобы выпустить белую бумажку. Та приклеилась к её коже. Я вижу мелькнувший кончик блестящего розовенького язычка, которым она деликатно подтолкнула салфетку.
Вытираю пальцы от её помады. Сворачиваю салфетку плотным шариком.
– Оближи, – подношу его к её губам.
Наслаждаюсь видом подрагивающего язычка, который кротко обволакивает белую бумажку.
– Ещё.
Она сложила его трубочкой. И как в русло я погружаю в эту образовавшуюся впадину уже и так достаточно смоченную салфетку. Ох, что я сделаю с этим язычком, когда Лиса-Алиса доберётся до моего члена.
– Довольно.
Я вытираю уголок её рта. Смазанная косметика не оставила и следа на бледной коже, в белизне которой есть нечто первозданное. Только нажим моих пальцев. Задал неровное покраснение, которое постепенно сходит. Какая же она хрупкая и нежная. От мысли, что с ней надо обращаться бережно, иначе любое моё несдержанное прикосновение оставит синяки на этом теле, становится не по себе.
Нет. Я должен видеть в ней ту, на кого она похожа. И ту, кем она является по своей сути. Воровка, мошенница и лгунья. И я не обязан быть нежным. Ни с одной из них.
– Для начала ты меня покормишь.
Она вскидывает брови.
– Виноград. За твоей спиной. – И прошу ласково: – Я хочу одну ягодку. Дай её мне.
Сомкнула губы. Сглотнула. Её плечи дрогнули. Будто от моей просьбы по её телу пошла волна.
Алиса снова начинает перебирать коленками.
– Быстрее.
Разводит бёдра шире. Нет. Это невыносимо. Я прямо сейчас завалю её на пол, задеру юбку до самого живота. Сдёрну эти белые трусики, которые теперь мелькают под собравшимся в складку подолом. Я разорву их в клочья одним рывком, и вытрахаю эту маленькую детку быстро и только в своё удовольствие.
Ей будет больно. Только эту боль она наверняка переживала уже не раз. Привыкла к ней. Или Влада всё-таки ошиблась? Иначе откуда в ней столько… страха передо мной? И едва похожей на иллюзию невинности.
Девушка смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Её губы плотно обхватили крупную ягоду. Я подношу к её лицу ладонь. Перед глазами возникает картинка. Как она пьёт из моих рук. И эта фантазия грозит стать навязчивой.
Алиса осторожно наклоняется. Её мягкие волосы спадают с плеча, гладят ребро моей ладони как шёрстка проголодавшейся породистой кошечки. Пусть поластится ещё.
– Нет. Положи её мне в рот.
Она замирает.
– Быстре-е.
Что? Она мотает головой? Будто необходимость сымитировать поцелуй для неё унизительнее, чем ползать на коленях.
– Сделай сама. Или мне придётся тебя заставить. А тебе это точно не понравится. У меня слишком сильные руки для такой хрупкой девочки как ты.
Она выпрямляется на коленях. Приближается ко мне.
Берёт ягоду опасливо и неглубоко. Лишая меня удовольствия ощутить эти розовенькие губки на моей коже.
– Смотри в глаза.
Распахнула. Как испуганная бабочка крылья. Её дыхание сбивается. Я вижу, как её пальцы за спиной впились в ладони, и она сама себе причиняет боль, оставляя там тёмные полумесяцы.
Я трогаю губами ягоду. Втягиваю нежно. Так, как хотел бы вобрать в рот её сосок. И когда глянцевая оболочка надорвалась от нажима зубов, и мякоть пустила сок, я двинулся чуть вперёд. Мысль, что только миллиметр отделяет меня от её осторожного ротика, создаёт отчётливый импульс, толкающий исключительно вперёд, несмотря ни на что. Изо всех, видит дьявол, сил, сдерживаюсь, чтобы не накрыть эти губы плотно и жадно, на грани плотоядности.
Девушка зажмурилась. Даже перестала дрожать, будто боялась случайно коснуться меня.
– Ещё, – отстраняюсь.
Что она там выдумывает в своей голове, одному богу известно. Но ясно, что накручивает себя. Рисует картинки одну страшнее другой. Я отчётливо вижу, с каким трудом она заставляет себя открыть глаза, и снова начать разворот.
Встаю. Сам тянусь за ягодой. Алиса вжимает плечи. Её маленькая головка оказывается прижата к моему животу.
Понадобится всего пара секунд, чтобы сделать это. Приспустить штаны, и позволить члену выпрыгнуть к этому крохотному личику. Она же всё сделает, если я захочу.
Но меня совершенно не радует перспектива её заставить. Она так умело изображает страх, что насильником я себя чувствую настоящим. Неудивительно, что другие покупались на это.
Желание подвести её к тому, чтобы она сама захотела ласкать меня, кажется абсолютно естественным. Представляется, что раскрывать эту маленькую напуганную девочку, двигать её шаг за шагом от невинности к похоти, окажется довольно увлекательно. И даёт гарантию, что будет так приятно, как не было никогда.
Что за бредовые мысли? Мне прекрасно известно, что из себя представляет Алиса Мельникова. Но эти мысли всё равно сдерживают меня. Иначе бы я давно бросил её на этот самый диван. И её голова так же прижималась к моему животу, как сейчас. Только ещё в её рту был бы мой член. Я загнал бы его ей в самое горло.
Сажусь напротив Алисы на корточки. Надкусываю ягоду, и капля стекает по моему подбородку.
– Слижи её нежно.
Она водит взглядом по моим губам. Несмело потянулась ко мне. Её серёжки качнулись. Зазвенел браслет.
Язычок показался над припухлой нижней губой. Начинает от кончика подбородка. Проводит осторожно, будто прощупывает. На полсекунды останавливается у края губ.
И всё же лизнула. Быстро. Недоверчиво. Как дикий котёнок, которому человек дал миску молока. Лакнула. Отстранилась. И будто хочет ещё. Но боится.
Нет. Её язычок просто создан для того, чтобы лизать и сосать меня. И месяца теперь кажется мало. Я хочу, чтобы она делала это для меня каждый день. А потом отпущу. Даже отплачу. Щедро. Но больше я не собираюсь терять ни секунды.
Разворачиваю её за плечи к дивану. Приподнимаю. Она вся напряглась в моих руках. Кладу её на подушки. Шевельнулась. Постаралась отползти.
Я над ней. Перекидываю ногу через её маленькую талию. Оттягиваю край штанов.
– Нет. Пожалуйста, – взмолилась. Слёзы потекли из её глаз. Губы искривились, становясь тонкими и жёсткими. Маленький подбородок задрожал.
Плачет от того, что я хочу её обидеть. Желание спускается как проколотый воздушный шар.
Какого хрена она так на меня действует?
– Не прикидывайся. Ты ведь уже это делала.
Быстро мотает головой, зажмурившись.
– Не ври.
– Не делала, клянусь. У нас с Антоном совсем ничего не было.
– До операции? – я просовываю руку между её бёдрами. Так крепко сжала, что приходится буквально протискиваться. Её глаза сузились от боли. Но я упорно двигаюсь вверх, к её промежности. – Или после?
– Пожалуйста, – только всхлипывает, когда мои пальцы добираются до её трусиков.
– Молчи. Я запрещаю тебе говорить.
Она закусывает губу. И сдавленно стонет. Когда я подушечками трогаю её складки.
Её тело ходит ходуном подо мной. Даже через платье видно, как бьётся пульсом её живот. Нет. Она совсем не хочет.
Но я не могу остановиться. Будто отключается рассудок. И теперь мной управляют только инстинкты. Они требуют, чтобы я проникнул.
Ввожу в неё только кончик одного пальца. Скольких сил мне требуется, чтобы не ворваться. От напряжения уже подрагивает плечо. Мышцы будто заковало в сталь.
Алиса запрокинула голову назад, подставляя свою длинную шею и тонкие ключицы с глубокой впадиной между ними. Я склоняюсь к ней, касаюсь губами этой впадины. И ещё чуть дальше продвигаю палец.
– Не на..не на… не надо, – она будто задыхается. По-прежнему в агонии страха. Такая узкая и тесная, что я с трудом проталкиваюсь, погружая палец лишь до костяшки. Что уж говорить о моём члене. Он в неё просто не поместится. Раздрочит всё внутри неё.
Я резко отстраняюсь. Слезаю с неё.
Слабак. Ведусь на слёзы маленькой лгуньи. Она просто играет со мной. Доводит до предела. Чтобы я потом чувствовал себя виноватым перед ней. Чтобы манипулировать мной.
– Ладно. Я почти поверил, – встаю.
О проекте
О подписке