Неделя, открывшая во мне всю пламенность моего воображения и пробудившая во мне самоотверженность по отношению к одному человеку, породила в моей душе абсолютное отвращение к другому. Глеб, еще несколько дней назад вызывавший во мне только сухое безразличие и легкое раздражение, к концу недели стал мне противен.
Время приближалось к полуночи. Задержавшись на работе дольше обычного (на этот раз причиной был вовсе не Федор, а большое количество работы), я доехала в пустом троллейбусе (если не считать подозрительного вида мужчину, который сидел на самом последнем сиденье) до своей остановки. Выйдя из троллейбуса, я обнаружила, что следом за мной выскочил и мужчина. Сердце мое невольно замерло в груди.
Я мгновенно совершила ошибку – я сразу же углубилась в безмолвный лабиринт московских дворов. Мой дом находился в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от остановки, и, чтобы дойти до него, мне нужно было миновать несколько узких улиц, дворов и перекрестков. Быть может, это было лишь мое разыгравшееся воображение, но все же мне показалось, что мужчина последовал за мной.
Была темная осенняя ночь. Дождь едва накрапывал, осыпая пальто маленькими серебряными жемчужинами. Подняв воротник и в замешательстве коснувшись берета, я быстрым шагом двинулась вдоль улицы, предательски громко постукивая каблуками. Несколько раз я обернулась назад. В первый раз я не увидела ничего, кроме пустой улицы, которая была едва освещена редкими фонарями. Во второй раз на стене дома, который стоял напротив поворота на соседнюю улицу, я увидела тень: большая, она постепенно уменьшалась. Я была на улице не одна.
Я ускорила шаг, который скоро стал подобен бегу. На улицах царило безмолвие, ветер замер среди старых фасадов, лишь в кронах деревьев перешептываясь ветвями и на чердаках домов стуча железом. Я во все глаза вглядывалась в ночь, про себя проклиная работу и обещая никогда больше не задерживаться допоздна. Сердце то замирало в моей груди, заставляя дрожать в ознобе, то вновь безудержно билось, бросая меня в жар. Хоть бы кто-нибудь выгуливал собачку или так же, как и я, возвращался с работы! Но улицы были пусты, а окна домов – темны и безмолвны.
Когда я увидела знакомый перекресток, сердце мое радостно подпрыгнуло. В редких окнах моего дома горел свет, однако, в отличие от бесстрастных шапок фонарей, свет этот источал жизнь и тепло.
Я уже дошла до поворота, за которым оставалось только перейти дорогу, чтобы зайти в подъезд, когда яркий свет внезапно загоревшихся автомобильных фар пронзил пространство. Я невольно остановилась, ослепленная и испуганная.
За ближним светом фар, который в темноте переулка казался ослепительным, я не могла разглядеть марки автомобиля. Я видела только, как дверца со стороны водителя открылась и из автомобиля вышел мужчина. Устало и раздраженно вздохнув, я продолжила свой путь к подъезду.
– Вера… – услышала я приглушенный голос за тихим шелестом ветра и двигателя.
Я резко обернулась, впившись глазами в представший передо мной образ в темном осеннем пуховике.
– Черт возьми, Глеб! – вырвалось у меня. – Ты меня напугал!..
Не найдя возможности связаться со мной по телефону (я игнорировала все многочисленные звонки Глеба), он, вероятно, решил во что бы то ни стало поговорить со мной.
– Прости, я не хотел, – развел руками Глеб, подходя ближе ко мне. Одетый в недлинный пуховик с отложным воротником, он выглядел на свои двадцать четыре и казался не таким худощавым, как в длинном пальто, а просто стройным и даже вполне симпатичным молодым человеком.
– Что ты здесь делаешь в двенадцать часов ночи? – вскинула брови я.
– Я хотел узнать насчет выходных, – сказал он, а я в свою очередь только раздраженно вздохнула. – На звонки ты не отвечаешь, и я решил приехать сам. Я жду тебя с семи часов…
– Я не смогу, – перебила я Глеба.
Глеб усмехнулся и покачал головой. Усмешка эта необыкновенно раздражала меня.
– У нас такие ответы не принимаются.
– Что поделать, – пожала плечами я.
– Впереди два выходных, – сказал Глеб так, будто терпеливо растолковывал каждое слово. – Должна быть пара свободных часов, да даже больше…
– Я думаю, одного моего ответа будет достаточно.
– Пойдем тогда как-нибудь вечером прогуляемся, раз в кино никак?
– Глеб, я все-таки хочу кое-что прояснить, – вкинула я руку. – Гулять я не выйду. – Когда слова были произнесены, я невольно закрыла глаза, потому как от их нелепости и какой-то детскости мне стало неловко.
– Запрешься дома?
– Я надеюсь, что ты все понял, – выдохнула я. – Не приходи больше сюда, пожалуйста.
Я двинулась к подъезду. Когда я уже поднималась по ступенькам, то услышала позади себя слова, содержавшие весь искренний и неповторимый порыв человеческого сердца:
– И все-таки, если ты передумаешь…
Но я не обернулась, порывисто распахнула дверь и, покачав головой, будто отмахиваясь от оседающих в мыслях слов, зашла в подъезд.
Высшая степень снизойденной на человека благодати Мира для каждого проявляется по-разному. Кто-то находит ее в прелести красот света, кто-то – в покое лунных ночей, а кто-то – в буйстве красок успеха. Я обнаружила ее в бездонном омуте глаз и голосе, тихо шепчущем: «Привет».
Это было слово, с которого начинался каждый мой день, и это был взгляд, которым он заканчивался. Это была совокупность всех радостей мира, соединившихся и растворившихся в одном человеке. Это не была безответная любовь, – это была тихая радость блаженства короткого мига жизни.
Мне казалось, я совершила великий прорыв, сделав шаг навстречу Федору и обозначив границы, которые заметно сокращали расстояние между нами и которые были началом бескрайнего поля отношений между двумя людьми. Было совершено самое главное, лежащее в основании всякого взаимодействия между всем живым на земле, – знакомство.
В первые несколько дней после того знаменательного для меня вечера я не обдумывала своих дальнейших шагов – моему уму и моему сердцу казалось достаточным покорения первой вершины. Им требовались покой и наслаждение моментом счастья, который обещал продолжение.
Однако события, которые развернулись неожиданно благоприятным для меня образом, показались мне лучшим из всех возможных вариантов продолжения развития моего знакомства с Федором. Автором этих событий была хитроумная и не умеющая ждать Альбина.
Она, с неожиданной для меня прямотой и как будто безразличным, но заметно веселым видом, предварительно подкрасив губки и расчесав длинные светлые волосы, предложила Федору присоединиться к нам за обедом. Предложение это было внезапным для меня, но, по всей видимости, еще более непредвиденным для Федора, потому как он несколько секунд после слов Альбины озадаченно смотрел на нее, будто ожидал найти в ее словах подвох. Однако Альбина продолжала вопросительно смотреть на него, не отводя прямого взгляда от его лица. Но Федор, искренне поблагодарив за приглашение, все же вежливо отказался, объяснив свой отказ условленной встречей с другом в одном из близлежащих ресторанчиков.
– Ну что ж, – обиженно надув губки, сказала Альбина, – на первый раз мы тебя прощаем. Но в следующий раз отказа мы не примем!
Когда мы вышли из здания офиса и направились в свой ресторан, Альбина сказала мне:
– Ты ведь не против, если я приглашу Федю в нашу маленькую компанию?
– Конечно, нет, – ответила я.
– Он очень классный человек, – вздохнула Альбина. – Такие парни на дороге не валяются, Верочка. Нужно сделать так, чтобы он стал нашим хорошим другом, пока его не сцапал кто-нибудь другой. Заодно и тебя с ним поближе познакомим. Как считаешь?
– Вы с ним общаетесь? – спросила я подругу, беря ее под руку.
– Как сказать, – протянула Альбина. – Болтали несколько раз, когда случайно пересекались в холле или коридоре. У него, оказывается, два высших образования. Как я поняла, в скором времени он может подняться в должности на несколько ступенек вверх. В вашем отделе он ненадолго.
Мне льстила неожиданная поддержка Альбины, однако я была уверена в том, что о моем увлечении Федором она не догадывалась. Казалось, состоявшаяся в любовной сфере и уверенная в своем женском будущем Альбина искренне хотела помочь мне в устройстве моих отношений с успешным и перспективным молодым человеком. Это ее стремление еще больше расположило меня к ней – возможно, искренняя симпатия к Альбине казалась мне в то время много превышающей симпатию к Этти. Этти как будто просто всегда была и всегда будет – самое большое заблуждение, какое только может быть по отношению к тому или иному человеку.
Мы никогда-никогда не задумываемся о том, что чувствуют и о чем думают другие люди. Мы видим мир лишь своим уникально и неповторимо сформированным взглядом, который не может быть воспроизведен ни в одном другом человеке. Люди, которые смотрят на одни и те же вещи под одинаковым углом, не повторяют взгляда друг друга: взгляды их могут быть идентичными, но не одинаковыми, а у всякого параллельно сформированного угла непременно есть отклонение. В конечном счете каждый человек в первую очередь думает о себе – лишь устроив собственное суждение в подходящее материальное русло, он в редких случаях может задуматься о чувствах ближнего.
Я не думала тогда ни об Этти, ни тем более о Глебе. Этти становилась для меня подобна сбору грибов ранней осенью – я не особенно вникала в детали бесед с ней, а просто как будто отдавала дань традиции, предаваясь собственным рассеянным мыслям.
Глеб же и вовсе не занимал моих рассуждений – в моих мечтах не было места побочным страстям. Меня как будто не касались ни его привязанность ко мне, ни внезапная пылкость чувства, которое, быть может, так же как и во мне, впервые открылось в нем. Я воспринимала его порывы как манию, сумасшествие, а он, молодой, хорошо образованный и не менее перспективный, чем Федор, был для меня лишь безумцем, от которого мне хотелось поскорее избавиться.
Всякое увлечение полностью поглощает сознание, а следовательно, и дни. Но более всего остального увлекает игра любви, потому как она задействует работу не только воображения и мысли, но и сердца – гулкого мотора души.
Отцу по случаю открытия месторождения нового минерала с непроизносимым названием мелликанцелит университет выделил средства на организацию лекции, на которую были приглашены лучшие студенты, ученые и журналисты. Лекция эта проходила в здании университета, в большом зале с высокой сценой, широким экраном и кафедрой, за которой стоял мой отец. Высокий и красивый, он звучным голосом рассказывал о чудесной находке, которая могла претендовать на звание самого сенсационного открытия последнего десятилетия в своей области.
– Минерал относится к группе доломитов, – вещал мой отец, стоявший на фоне широкого экрана с изображением ромбоэдрического минерала молочного цвета с бурыми вкраплениями, которые отливали перламутром. – Минерал до конца не изучен, однако те свойства, которые нам известны, позволяют сделать вывод, что минерал значительно отличается от всех известных на сегодняшний день минералов класса карбонатов. Изоморфные примеси превышают допустимые нормы. Я хочу обратить внимание ученого совета на то, что подобные минералы еще не встречались на поверхности Земли. Месторождение минерала находится на Урале, и я хотел бы просить ученый совет помочь мне в организации экспедиции – материально, конечно. У меня есть группа, которая уже сейчас может отправиться на раскопки. – Отец на мгновение замолчал, обводя взглядом собравшуюся публику, после чего произнес, склонив в утверждении голову: – Еще раз повторю, что минерал по своему составу уникален. Он был открыт полгода назад, и один небольшой экземпляр, который мне удалось добыть, был привезен мною в Москву для детального изучения. Но этого очень мало. Месторождение может оказаться довольно крупным, к тому же оно находится в труднодоступном месте, и без поддержки ученого совета подобная экспедиция станет невозможной.
Последовал ряд вопросов, связанных с уточнением свойств минерала и его месторождением, затрещали затворы фотоаппаратов. Зал наполнился ровным гулом, выражающим сомнение. На лицах ученых, всегда пребывающих в скептически настроенном расположении духа, было скучающе-жадное выражение. Всякое новое открытие требует безвозвратных вложений, а их никто делать не любит. Однако отец, вскинув руку, прося тем самым тишины, еще раз убедительно повторил все основные доводы в пользу экспедиции.
Я, мама, Борис и Жанна сидели в зале и в волнении сжимали холодные пальцы, наблюдая за тем, как отец с гордо поднятой головой стоит перед большей частью несведущей публикой и представляет ей дело своей жизни, буквально прося разрешения на его продолжение. Он не выглядел ни смущенным, ни решительным, а, казалось, был совершенно спокоен и уверен в исходе лекции, превратившейся в конференцию, на которой обсуждался важнейший из всех существующих вопросов – финансовый.
Вернувшись полгода назад из трехмесячной экспедиции на Урал и привезя с собой новость об открытии нового минерала, отец полностью погрузился в лабораторное изучение его свойств, зачастую возвращаясь домой после полуночи. Все свободное время, если таковое есть в жизни ученого, он посвящал науке, подробно изучая уже известные факты и записывая сделанные предположения. Больше полугода он потратил на различные опыты, поиск схожих по составу минералов и анализ их месторождений. Результаты проделанной работы так поразили его, а коллеги-ученые так холодно отнеслись к совершенному им открытию, что довольно скромный по своей природе и независимый по своему существу человек был вынужден посредством небольшой хитрости прибегнуть к обращению через лекцию к представителям прессы. Можно себе представить, какие последствия могло иметь подобное выступление, однако отец не думал об этом. Он видел цель, частица которой уже была в его руках, и был полон решимости во что бы то ни стало достигнуть ее основательно, а не частично.
Гул нарастал, кто-то даже покинул зал, но основная масса продолжала озадаченно оглядываться, будто ожидая, что кто-нибудь с последних рядов подскажет им, что нужно делать.
О проекте
О подписке