Глава 4. Новые загадки

Когда Эдин проснулся наутро, он первым делом увидел Аллиель, сидевшую у него в ногах. Решив, что это сон, он поспешно захлопнул глаза, чтобы досмотреть, но тут же осторожно открыл опять.

– Ты? Что ты здесь делаешь?!

Меридита обычно сердилась, если заставала их вместе в комнате Аллиель, твердила, что-де комната молодой леди никак не место для молодого человека. А что такого, если они с этой молодой леди поболтают о чем-нибудь в ее комнате? Или в его?.. А когда в первый день Меридита сама привела его к Аллиель – можно было?..

– Просто тогда она ещё не поняла, что ты не слуга и не шут, – пояснил Якоб.

Понятно, конечно… но не слишком. В цирке ко всему относились проще. Когда во время длинного осеннего переезда некуда было деваться от холодного ветра с моря, и Якоб укрывал Эдина и Милду своим теплым меховым плащом, никто не считал, что это плохо. Хотя, конечно, Милда никакая не леди…

Все равно Аллиель делала, что ей вздумается, хоть и не в открытую, а потихоньку. Вот и сейчас, захотелось ей прийти к Эдину – она и пришла. Сидела в изножье кровати и развлекалась тем, что вязала узлы на его рубахе.

– Да вот жду, когда ты проснешься, соня! – возмущенно ответила она на вопрос Эдина. – Сколько можно спать?

За окном был ясный солнечный день.

– Расскажи, что с вами вчера случилось. Вы правда, что ли, сбежали из Кальи через подземелье?

– Сбежали, да, – признал Эдин, – надо же было как-то сбегать. Дай я оденусь?

Но Аллиель отдернула рубашку, не отдавая.

– Вы правда видели Белую Госпожу из Кальи? Или это твой Якоб пошутил, чтобы Меридиту попугать?

– Мы видели Белую Госпожу. Очень милая леди. Она тебе кто, прабабка? – изловчившись, он выдернул рубашку из рук девочки.

И с досадой вздохнул. На каждом рукаве было завязано по четыре узла, на подоле – еще шесть, а на завязках Аллиель соорудила не менее десятка узелков – видно, долго дожидалась его пробуждения. Быстро одеться не удастся.

В дверь стукнули, и Аллиель тут же резво спрыгнула с кровати и притаилась за пологом – попадаться на глаза своей строгой надзирательнице она не собиралась.

Меридита заглянула в комнату.

– Проснулся уже? Тебя его светлость ждет, поторопись. Принести позавтракать или сам спустишься?

– Я сам, уже иду, – поспешно заверил ее Эдин, скомкав рубашку, чтобы Меридита не заметила, в каком та состоянии.

Насчет завтрака она уже не раз спрашивала, но Эдин просто не мог согласиться, не осмеливался. Это Аллиель частенько носили завтрак в комнату, а Эдину до сих пор было отчаянно не по себе, если ему прислуживали.

Как только Меридита скрылась, Аллиель опять забралась на кровать.

– Знаешь, что у нас уже болтают? Раз семейный меч Канов пошел к тебе в руки, ты будешь великим человеком. Что скажешь?

– Да ничего не скажу, – Эдин развязывал узлы на рубахе. – А ты, может, передумала и теперь хочешь за меня замуж? Вот еще радость-то… – он шутил и посмеивался, но сам наблюдал исподлобья за Аллиель.

– И не мечтай! – прыснула та. – Я никогда не выйду замуж за шута, даже если он станет великим. Отец что-нибудь придумает!

– И мечтать не стану. Было бы о чем, – согласился Эдин, не показав вида, что царапнуло в душе. – А какой он, твой отец? – осторожно спросил он, потому что интересно было, что она скажет.

– Мой отец… – она немного смутилась. – Ну, про него говорят, что он был могущественней всех в королевстве. И даже давал советы королю, а тот слушался. Нет, прежний король, не Герейн, – Аллиель понизила голос.

– Ага, – вздохнул Эдин.

Он уже надел измятую рубашку и потянулся за поясом, висевшим позади девочки, так, что Аллиель Кан вся вдруг оказалась совсем близко, её блестящие глаза дивной синевы, небрежно заплетенная очень светлая коса, дотронуться до которой ему хотелось постоянно…

– Вряд ли я стану великим, – он улыбнулся. – Ваш меч пошел ко мне, потому что только моя рука и пролезла в ту щель, где он прятался.

Его рука задержалась позади Аллиель немного дольше, чем могла бы, но совсем чуть-чуть…

Косы у заносчивых юных леди совершенно такие же, как и у прочих девчонок, так что иногда ни у кого сил не хватит, чтобы удержаться и капельку не пошутить. А узлы Эдин умел вязать самые разные, и не в пример быстрее Аллиель. Так что когда он, одетый полностью, выходил из комнаты, не забыв махнуть рукой на прощанье, Аллиель возмущенно заверещала, потому что кончик её косы её же лентой был крепко привязан к столбику кровати.

– А, Эдин? Очень хорошо! – Граф, как обычно, был благодушен, а найденный меч лежал на столе, рядом со стопкой монет, золотых и серебряных.

– Это тебе, – граф подвинул ему деньги. – Ты заслужил.

На этот раз Эдин не стал отказываться, просто поблагодарил. И то, заслужил ведь, столько ковырялся, выбирая эти монетки из пыли и сора, а мог и вообще не заметить. Если бы призрак не захотел отдавать, глаза бы отвел.

– Купи себе что-нибудь, – добавил Граф. – Хочешь взглянуть на меч, пока я не спрятал его?

Эдин бережно взял меч в руки, погладил рукоять, клинок. И правда ведь, не каждому в жизни выпадает такое оружие хоть в руках подержать. Да чего там – хоть увидеть!

– А почему он Сын Молнии, Граф?

– Есть предание, что мой дальний предок нашел его в лесу во время грозы, и будто бы он сделан лесным народом, жившим тут три тысячи лет назад. Но это сказка, конечно.

Граф не спешил, дал Эдину налюбоваться мечом вдоволь. А забирая, спросил негромко:

– А знаешь, почему я всё еще жив?

Эдин вздрогнул, поднял взгляд на старика.

– Граф?..

– Вот именно, – усмехнулся тот. – Я практически был первым в Кандрии, после короля. Я при всем желании не мог бы не иметь врагов. Многие меня, так скажем, опасались. А теперь, когда я стал никем, они порадовались бы моей смерти.

– Почему? – Эдин положил меч. – Если теперь вы уже не министр, сами же говорите, что стали никем. Кому нужна ваша смерть?

Старик нахмурился, но тут же улыбнулся.

– Да просто кое-кому стало бы при этом спокойнее. Я многое помню, многое знаю, и на самом деле кое-что могу. Но это секрет.

– Граф?..

– Мальчик мой, у того, что я все-таки жив, на самом деле много причин, – мягко пояснил Граф, в его глазах при этом плеснулось веселье. – Например, некоторые всерьез опасаются, не колдун ли я? А другие думают, что я за большие деньги купил берегущее заклятье, и убивать меня нельзя – то ли род убийцы вымрет до седьмого колена, то ли я сам после смерти буду мстить семь веков. Страшно?

– Ну… да, – Эдин даже растерялся.

– Пусть так и думают. Но не нужно, чтобы намеки на колдовство стали связывать с тобой, а вчерашнее происшествие в Калье… гм, оно было занятным, да. Так что, какие бы догадки про меня не строили, ты должен быть чист в глазах людей. Поэтому съездите с Якобом в город, купите в Храме пару серебряных браслетов с охранными знаками для тебя – известно, что колдуны не могут носить такие вещи. К тому же сегодня ярмарочный день. Ты ведь хотел бы потратить немного денег?

– О да, Граф! – обрадовался Эдин.

Значит, предстоит чудесный день: без учебы, без тренировок, просто прогулка в город на ярмарку, да еще к тому же у него будут деньги! И настоящие серебряные браслеты – здорово! Королевская награда за вчерашнее.

Все-таки он спросил:

– Граф, но вы ведь на самом деле не колдун?

– Нет, конечно, – сказал старик твердо. – Я же тебе объяснял: надо всего-то не упускать из виду фигуры.

Ага, просто не упускать из виду фигуры. И чтобы каждая фигура сделала то, что нужно тебе. Достаточно просто, если речь о шахматах, невероятно сложно – если не о них. Настолько сложно, что… вряд ли это могло иметь к цирковому мальчишке какое-то отношение.

Меридита выдала Эдину новые штаны, нижнюю рубашку с тонкой кружевной тесьмой по вороту и бархатный камзол, а его новый плащ с беретом и сапоги из мягкой кожи довершили дело: теперь Эдин и сам почти почувствовал себя молодым лордом. Или, точнее, циркачом, которому надо исполнить роль лорда.

У них в цирке имелся сундук, не принадлежащий никому в частности, там хранился ворох самой разной одежки, даже такой, которую в Кандрии, наверное, отродясь не носили. Ее можно было брать для выступлений, спросив для порядка разрешение у дядюшки Бика. Вот и теперь Эдин подумал: не иначе, у Меридиты тоже где-то есть такой сундук, только гораздо больше, и она без труда может не только простенько приодеть мальчишку, у которого нет лишней рубашки, но и нарядить кого угодно кем угодно.

Оказывается, ночью шел снег, и теперь они скакали в Верден по сплошному белому, искрящемуся на солнце покрывалу, на котором разве что птицы успели наследить. Эдин подумал, что, наверное, и следы их бегства из Кальи полностью скрыты, стражники там с ума сойдут, но не догадаются, что они сбежали через подземный ход в башне Белой Госпожи – а это неплохо. Да и сама Госпожа здорово всех напугала! Так что теперь, мчась по свежему снегу на отличной лошади, слушая мерный стук копыт, то и дело шутки ради обгоняя Якоба – тот лишь улыбался и так же быстро обгонял его…

Эдин был счастлив.

Лордом быть хорошо. Даже ненастоящим. Просто замечательно!

В Вердене первым делом подъехали к Храму. Когда-то Эдин уже бывал тут вместе с дядюшкой Биком, тот обычно клал несколько монеток на алтарь и просил у Ясного Пламени удачи в делах, а потом давал монетку нищим у храмовых ворот. Надо сказать, несмотря на то, что скупой дядюшка Бик обычно трясся над каждой монеткой, город Верден им благоволил: здесь были неплохие сборы и почти никаких неприятностей.

Маленький худой священник – своим спокойным и пристальным взглядом он напомнил Эдину Графа, – выслушал Якоба, подвел Эдина к алтарю, на котором горел огонь и велел поднести к нему руки, потом удовлетворенно кивнул, видимо, разглядев в пламени что-то благоприятное.

– Ты, как и все мы, нуждаешься в защите и доброй помощи, проси ее всякий час и получишь. Мира тебе, сын мой.

– Да, святой отец, – пробормотал Эдин, как полагалось.

Еще никогда он не получал благословения в Храме, поэтому понятия не имел, являются ли проявлением колдовства его умения тая. Видимо, если и являются, то в недостаточной степени. Наверное, этот дар совсем другого рода. Интересно, а если его развить, он приблизится к колдовскому?..

Быть колдуном Эдину не хотелось. Циркачей иногда считают тайными колдунами, но это неправда. Тот, у кого есть нужный дар, должен вступать в Орден, подчиняющийся Храму, и жить по особым правилам. Хуже всего, если он старший сын в знатной семье, тогда приходится отказываться от титула, и даже жениться колдун не имеет права по своему желанию. Да и мало, говорят, настоящих колдунов, которые на самом деле что-то могут.

Они выбрали два подходящих серебряных браслета с охранными знаками, очень красивых. И Якоб расплатился пятью золотыми – так дорого…

– Не знаю, как от колдовства, а от тетивы при стрельбе защищать будут, – усмехнулся Якоб. – Лучше, чем ремни лучника. Благодарим вас, святой отец, – он положил еще несколько серебряных монет на алтарь и сунул Эдину в руку горсть мелочи, – раздай нищим у входа.

На ступенях у входа в Храм сидели люди, обильно замотанные в какое-то несусветное тряпье, перед каждым лежали кучки медяков. Эдин раздавал монетки, а Якоб прошел вперед и отвязывал от коновязи лошадей.

– Эй, постой-ка! – одна старуха-нищенка вдруг крепко вцепилась маленькой сухой лапкой в плащ Эдина, – погляди-ка на меня, молодой господин!

Эдин недоуменно оглянулся, дернул плащ, освобождаясь от хватки старухи и поспешно бросил ей последнюю монетку, что осталась в кулаке.

– Что такое, сударыня? Пусти меня…

– Э-гей! Чего ты там топчешься? – уже кричал ему Якоб.

– Спасибо, мир тебе, – старуха быстро натянула на лоб капюшон латаного-перелатаного плаща, и даже слегка отодвинулась от Эдина.

Он успел разглядеть ее лицо, и оно показалось ему немного знакомым… может быть. А может, просто показалось.

У рыночной площади они снова оставили лошадей, на этот раз у платной коновязи, которую охраняла городская стража.

– Купим специи для Меридиты, немного меда, вареного сахара, соли, наконечников для стрел, и… и все, у нас же нет с собой тележки, – сказал Якоб. – Ах да, ещё купим, что захотим. Ты захватил все свое богатство?

– Достаточно, – ответил Эдин ему в тон.

– Гляди, помни о бережливости, – посоветовал Якоб шутливо.

На самом деле Эдин захватил малую часть «своего богатства», и не собирался тратить ее полностью. Может, вообще не собирался тратить. Ну, разве что купить те конфеты, которые просила Милда, если найдет такие. Или что-нибудь для Меридиты, скажем, красивый платок – несмотря на несуразную временами строгость, она добрая женщина, которая делала ему и всем массу хорошего, и хотелось преподнести ей подарок. Или… ещё ему почему-то хотелось купить какую-нибудь красивую мелочь для Аллиель. Хоть Граф вполне определенно высказался насчет платьев для неё – ну так он платья не будет покупать. Просто что-нибудь. А себе? Он получил за последнее время столько всего, что ничего больше не хотелось.

Так вышло, что Якоб задержался у одного из прилавков, и Эдин оказался один в толпе, текущей между рядами. Наконец ему понравился красный платок с каймой, и он его купил – похожий был когда-то у Мерисет и всегда ему нравился. Меридите очень пойдет. А потом попалась ювелирная лавка. В такие ему приходилось заглядывать с Димерезиусом, и, зевая, дожидаться, пока тот переберет безделушки. Димерезиус нередко что-нибудь покупал, а вот куда девал – загадка. Сам не носил, во всяком случае.

Эдин невольно оказался у самого прилавка. Красивая девушка примеряла ожерелье под присмотром пожилой матроны – матери или тетки. Один из ювелиров суетился вокруг девушки, застегивал замочек, поправлял ожерелье и восхищенно цокал языком, второй – маленький и пузатый, присматривал за остальным товаром, не забывая выражать горячее одобрение выбором покупательниц. Эдин засмотрелся на украшение. Это была россыпь мелких ярко-голубых цветов, сделанных удивительно – они казались настоящими. Цветы виолики, он видел такие не раз, целые лужайки, заросшие цветущей виоликой. Нежные и веселые цветы, которые зовут так же, как его маму.

Ему вдруг необычайно сильно захотелось купить это ожерелье, именно его. И подарить Аллиель. Ни к чему дарить что-то еще, раз есть это ожерелье. А ей оно подойдет и наверняка понравится. А вот что скажет Граф… Да что бы ни сказал!

К счастью, покупательницы передумали, девушка со вздохом сняла ожерелье.

– Я взгляну, – сказал Эдин. – Дайте мне.

Это, определенно, были «горные слезы» в серебре. «Слезы» бывают темнее и ярче, и тогда они гораздо дороже, но и эти были хороши. Он присмотрелся, как играет свет в камнях, как Димерезиус учил – точно не стеклянная подделка. Димерезиус же обучил его тонкому искусству определять металлы на ощупь, целых два года у них на это ушло. Даже дядюшка Бик не верил, хоть Эдин с Димерезиусом проделывали это во время представлений, считал хитрым трюком. А Эдин сам не мог бы объяснить, как это получается, но знал точно, что вот это – серебро, а то – медь. Золото и свинец он иногда путал.

– Отличная вещь, – зацокал языком ювелир, – и действительно не дорогая, всего шесть солленов! Вы посмотрите, милорд, какие камни! А какой замочек!

Эдин только вздохнул. В кармане осталось четыре золотых и медная мелочь – вообще говоря, огромные деньги для него. Но ему очень хотелось купить ожерелье. В то же время попросить денег у Якоба на эту вещь он не решился бы. Совершенно точно нет. Или?..

Он вспомнил Димерезиуса, и сказал:

– Три с половиной соллена. Камни слишком светлые, а здесь, по краям – тусклые. Вы купили их дешево, добрые господа.

Почти наугад сказал, но, видимо, не ошибся – ювелир слегка растерялся.

– Молодой лорд разбирается в камнях? Да, бывают камни и лучше, но три с половиной?!

– Моя последняя цена три и три четверти, – сказал Эдин. – Мне нужен подарок сестре, а это ей понравится. Только поэтому – три и три четверти соллена, – и он, скрепя сердце, положил ожерелье на покрытый потертым синим бархатом прилавок.

– Сестре, – закивал ювелир. – Что ж, вы так смотрите на эту вещь, что она, видимо, очень подходит вашей сестре. Иногда мы просто делаем подарки хорошим людям. Четыре соллена, милорд.

Ликуя в душе, Эдин выложил деньги и спрятал бархатный мешочек с ожерельем. А когда отходил от лавки, снова чья-то цепкая рука поймала его плащ.

Давешняя старуха. Примостилась между лавками и смотрела на него глазами, похожими на острые буравчики.