Дни шли один за другим, как им и положено, а если оглянуться назад, лучше сказать – бежали, нет – летели. В Развалинах отпраздновали Новый Год, с пирогами, подогретым вином и медовым сбитнем, с горой жареного мяса, с большим костром, который горел во дворе весь день, и, конечно, с музыкой и танцами. Музыка была своя – сыновья Меридиты играли на дудках, и получалось у них очень ладно. А уж плясали, конечно, все, даже Граф разок вышел в круг – примета такая, хоть немного, насколько сил хватит, а нужно сплясать в такой праздник.
На Новогодье еще все ходят в гости, но в Развалинах веселились только свои – гостей не ждали, а нежданные не завернули на огонек. Барон Корренжи в знак внимания прислал бочонок вина, телегу дров и кабанью тушу, все пригодилось как нельзя лучше: вино выпили, причем Граф сам поднял чашу за здоровье барона, мясо съели, а дрова пошли в праздничный костер.
И где-то теперь цирк Бика, у какого новогоднего костра рокочет бубен хозяина, танцует Милда, показывает свои немудреные трюки медведь Вудуду? Эдин по ним скучал. Хоть бы ненадолго свидеться…
В Вердене, конечно, развернулась большая ярмарка, Эдин с Якобом и Аллиель ездили туда верхом. Было весело. Они купили несколько поленьев и бросили их в огромный праздничный костер на площади, потом зашли в храм, зажгли светильник на алтаре. В храме по поводу праздника было людно. Эдин поискал глазами старуху-нищенку – не нашел.
И цирк в Верден приехал, как же иначе, стоял на рыночной площади напротив праздничного костра – большой, богатый, незнакомый. Яркий разноцветный шатер из желтых, зеленых и красных полотнищ издалека был виден, так и притягивал взгляд – мимо не пройдешь.
– Якоб, мы ведь зайдем? – сразу загорелась Аллиель, – ну пожалуйста!
У шатра как раз зазывала был в бубен, крича, что представление начнется вот-вот. Когда-то и Эдин этим занимался, и Дик, а вообще они с братьями-акробатами тянули жребий, кто будет зазывать сегодня, а кто-завтра…
– Почему бы нет, леди, – согласился Якоб. – По виду, так цирк должен быть неплох.
Странно Эдину было сидеть в цирке зрителем. И почему-то сердце билось чаще от этого своего, привычного, на которое теперь можно было смотреть со стороны. Соскучился?..
Он и смотрел не так, как другие, потому что многое сам умел и прекрасно знал, в каком месте начинает опасно ходить под ногой туго натянутый канат, как нужно правильно раскачать трапецию. Он сам это переживал – совсем не то, как если просто смотреть.
Как зрители смотрят – это отдельный разговор. Бывает, красивый пустяк принимают грохотом аплодисментов, а когда за этим идет что-то на самом деле затейливое, трудное – жалкие хлопки от тех, кто понимает. А понимает мало-мальски лишь тот, кому самому приходится не только посиживать в кресле, гоняя слуг с поручениями. Смешнее всего, когда какая-нибудь богато разряженная леди на все, что ей ни покажи, лишь снисходительно кивает, лучась самодовольством, а заставь её саму пройти не по канату даже, а по широкой доске, невысоко поднятой – будет визжать, хвататься за что попало и звать на помощь…
Аллиель оказалась замечательным зрителем, то и дело восхищенно ахала и хлопала в ладоши. И когда ученая собака складывала и вычитала в пределах двадцати, и когда огромный чернобородый детина ловко кидал ножи в цель. Хотя почему-то здешний метатель человека у цели не поставил. А зря, успех был бы много больший. Что касается собаки – все просто, собака, конечно, считать не умела, просто дрессировщик щелкал чем-то в кармане. И таем он не был, иначе ни к чему щелкать, просто мысленно давал бы собаке команды. Эдин щелчков, как и зрители, не слышал, он понял это, потому что услышал собаку – изнутри услышал, как тай. И еще подумал: а может, раздобыть смышленого пса и тоже сделать такой номер? И почему раньше не догадался?
Потом на круг вышел здоровяк в зеленом костюме, рыжий, бородатый и почти квадратный, с тремя огромными литыми гирями, которые поставил в ряд и предложил желающим попробовать сдвинуть или хотя бы качнуть. Желающие, разумеется, нашлись и не преуспели, после чего сам рыжий принялся жонглировать гирями, словно они были, по меньшей мере, деревянными. Вглядевшись в лицо рыжего, Эдин чуть не подскочил. Он его помнил, это был знакомец мамы, навещал её когда-то в цирке Бика.
Когда номер силача закончился, на круг выбежали танцовщицы в длинных оборчатых юбках, а Эдин тихонько встал, радуясь, что сидел на скамье с краю – можно незаметно уйти.
Он обошел ряды зрителей и нырнул за кулису, никто не остановил. Здесь было множество закутков, отгороженных пестрыми, латаными тканевыми ширмами – так же, как в любом цирке, и если бы рыжий нырнул в этот тесный лабиринт, искать его было бы непросто. Но Эдину повезло, рыжий просто сидел на табурете недалеко от выхода и не спеша пил что-то из чашки. Эдин подошел. Силач взглянул на него, особенно не удивляясь, этак вскользь и сквозь.
– Да, сударь.
– Прости, имени твоего не знаю. Ты помнишь Виолику? Из цирка Бика?
Вот теперь рыжий посмотрел внимательно.
– Я Гвен. Чего ты хочешь?..
– Я её сын.
Рыжий, кажется, не сильно удивился.
– А, вот оно что. Вырос, значит, – он протянул Эдину руку для пожатия. – А это что такое? – широким жестом он показал на одежду Эдина, на короткий меч у него на поясе.
– Это я служу у одного лорда… временно, – не придумалось ничего лучше.
– А, тогда понятно, – протянул рыжий Гвен. – Про Виолику я знаю, что нет её больше. Мир ее памяти, хорошая была девочка. Светлая. А так-то ты где, у Бика всё?
– У него, конечно.
– А значок уже получил? Нет пока? – он нашел взглядом правое запястье Эдина, на котором ещё не было знака Цирковой гильдии. – Бик, конечно, не так уж и плох, но и не настолько хорош, чтобы за него всю жизнь держаться. Получишь значок – уходи.
– Это да, я понимаю, – быстро согласился Эдин, – я про маму спросить хотел. Что ты знаешь о ней, что помнишь? Мне бы хоть что-нибудь. Она в тюрьме была, мне сказали – это же неправда?
– А, вон оно что, – протянул рыжий и опять посмотрел на него изучающе. – Ну, я-то про Виолику тебе много не скажу, парень – не знаю. Не интересовался, да и к чему было в душу лезть? А совет дам. Про город Лисс слышал? Запомни, Лисс. Это туда, к востоку, – он махнул рукой, примерно обозначив направление. – Неподалеку от города замок, тоже Лисс называется. Там нужно спросить госпожу Лейту Рени, супругу начальника замковой стражи. Она из наших, из цирковых. Но тебе не она, а ее матушка нужна. Вот у неё про мать и расспроси, она её с детства знает. Я ей от Виолики письма передавал, и после тюрьмы этой они, знаю, виделись. Была она в тюрьме, да. Только не от того, что злодейка и воровка. Бывает так, что выхода нет, вот и приходится через себя идти. Понял?
– Понял, – кивнул Эдин.
Значит, всё-таки это правда, про тюрьму.
– Ты так-то на круге с чем работаешь? – силач смерил его заинтересованным взглядом.
– Фехтовальщик. Дерусь на мечах, с сеткой, ножи бросаю немножко, из лука стреляю…
– А… И давно работаешь с этим? – поднял бровь Гвен. – Так это хорошо. И денежно. Да вот хоть бы и к нам приходи, или еще куда, многие возьмут. Вызовы на пари, конечно, не принимаешь, мелковат пока, ну да это дело времени…
– Вызовы не принимает, – подтвердил как из-под земли возникший Якоб, кладя руку Эдину на плечо. – А так он уже ничего. Я его учу. Мир тебе.
– А, Якоб Страшный! – вдруг обрадовался Гвен, протягивая руку Якобу, – так я ж знаю тебя, видел! Помнишь, в Гардане, на большой ярмарке три года назад? А с парнем мы давненько знакомы, только я его последний раз вот таким видел! – он показал на локоть от земли. – С тобой-то он не пропадет, да. Так вы у местного лорда, значит. Неплохо. А почему на время? Насовсем, что ли, не берет? Это тебя-то? В цене не сошлись? – он захохотал.
И Эдин прыснул. Про прозвище Якоба он уже как-то слышал, но чтобы вот так, в лицо назвали – первый раз. И какой же Якоб страшный, если на то пошло?..
– Разольем быстренько по маленькой, за встречу, – предложил рыжий Гвен. – А то приезжайте вечером, в таверне посидим, поговорим, нам тут стол накрывают. А?..
– Хорошо бы, да не выйдет вечером, – отказался Якоб, – давай сейчас, на двоих.
Эдину он сказал:
– Ступай, за леди присмотри, негоже её одну оставлять.
Эдин уже узнал, что хотел. Замок Лисс возле города Лисса. Ему нужна матушка Лейты Рени, теща начальника замковой стражи. Не забыть бы…
Гвен принес чашки и медный кувшинчик с пряным подогретым вином, разлил. Они удобно устроились на низких табуретах, молоденькая девушка-танцовщица подала нарезанные пироги, с мясом и яблоками.
– Отличное вино, – похвалил Якоб. – Что ж, хорошей вам работы, хороших сборов!
– И тебе чтобы везло, – подхватил Гвен.
Поговорив о том о сем, Якоб перешел к тому, ради чего, собственно, и согласился пить «по маленькой».
– А ты, Гвен, мать моего парня как хорошо знал?
– Замуж звал её, – грустно вздохнул Гвен, – не раз, и не два. Эх… Со мной бы она горя не знала.
– Постой-ка. А парню ты не отец, случаем?
– Нет. Был бы отцом, другой бы разговор был. Я его первый раз двухлетним увидел, или что-то вроде того.
– Говорили люди, что Виолика у лорда какого-то жила, он вроде бы отец. Не знаешь, кто такой?
– Я про лорда и слышу-то первый раз…
После Нового года время неотвратимо двинулось к весне. С каждым днем всё больше света, солнце выше, дни длиннее, а небо голубей и ярче. А жизнь оставалась прежней. Тренировки – куда без них. Прогулки верхом – Аллиель научилась неплохо ездить. Раз в неделю охота с Якобом – в Развалинах всегда хватало мяса, потому что кабанов в округе водилось достаточно, а охоту барон Корренжи разрешал немногим. Ещё шахматы, книги, вкусная еда, которую готовили на кухне под надзором Меридиты, растопленные камины в спальнях каждое утро и каждый вечер, а в комнате Графа огонь не гас никогда. Эдин давно уже решил для себя, что вряд ли Граф такой уж бедняк, каким желает казаться для посторонних. Даже, скажем так, совсем не бедняк. Сытость и тепло всегда и для всех – это дорогого стоило. Эдин уже успел узнать, во время зимних переездов с цирком, когда отогреться удавалось лишь изредка, что в небогатых баронских замках ближе к весне никто не благоденствует, включая семейство барона, а дрова – они стоят недешево. Здесь же… Довольство, хоть и без малейшего намека на роскошь, требует подчас больших расходов, чем роскошь напоказ.
В один из дней в начале весны Меридита принялась готовить нечто невиданное: торт из взбитых яиц с кремом и вареньем. Эдин такое раньше только видел, издали, а попробовать даже не рассчитывал когда-либо в близком будущем. И это помимо прочего, жаркого с овощами, например – обед предстоял парадный. На вопрос Эдина, что бы это значило, Меридита лишь руками всплеснула:
– Как же! День рождения нашей маленькой леди!
То есть, Аллиель в этот день исполнялось двенадцать. Ровно через год она сможет стать фрейлиной королевы.
Праздник получился простым, и, наверное, вовсе не таким, какой полагался бы для графской дочери: в кухне накрыли длинный стол, выставили на него приготовленную снедь, и все вместе весело поужинали. Огромный торт Меридиты, поданный в последнюю очередь, был вкусен, как мечта, Эдин даже порадовался, что не слишком налегал на всё остальное. Граф сидел во главе стола, Аллиель по правую руку от него, Меридита по левую. Но сначала все по очереди поздравили Аллиель, многие дарили ей подарки – шелковые ленты, косынки, пояски и кошельки, куски ткани, а Меридита вручила изящные башмачки из мягкой кожи на каблучках.
– Меридита, ты ее балуешь, – усмехнулся Граф. – Милая, вам позволяют носить такое в монастыре?
Однако его подарок тоже не годился для монастыря, это был короб, в котором лежало платье, шелковое, голубое с белым и бежевым. Аллиель восхищенно ахнула, а Эдин подумал, что его ожерелье очень подойдет к такому наряду. Тем более что никто сегодня ещё не подарил ей украшение, даже самое пустяковое.
Позже Аллиель постучала в его дверь, он как раз достал ожерелье и сам собрался подняться к ней. Аллиель была на себя не похожа, потому что в новом платье, и её волосы, обычно заплетенные в простую косу, теперь уложили и украсили лентами – потрудилась одна из служанок. Такая Аллиель вдруг показалась Эдину совсем другой, далекой и незнакомой, и гораздо старше.
– Я тебе нравлюсь? – подобрав юбки, она крутнулась на каблуке новых башмачков.
– Да, очень нравишься, – ответил Эдин совершенно искренне, – только юбка слишком длинная, не споткнись.
Аллиель вздохнула.
– А говоришь, что нравлюсь! И тут же – про юбку!
– Ну и что? Длинная же. Подшей немного, ты и так каждый день шьешь.
– Нельзя ее сейчас укорачивать, – опять вздохнула Аллиель. – Я ведь не завтра начну носить это платье, в монастыре такое не надевают. Это если к тете ехать, не раньше осени. А до осени я могу и вырасти еще немного, как считаешь?
О проекте
О подписке