До Лель донёсся слабый звук фанфар. Она едва держалась на ногах. Происходило что-то странное: всё вокруг словно крутилось в бешеном хороводе, кроны деревьев сомкнулись, ветви переплелись, стволы светились, как натёртые фосфором. Отовсюду сыпались снопы искр, раня глаза. На мгновение Лель показалось, что это тени тьмы беснуются здесь, в лесу, что драконы режут крыльями воздух, а луна и звёзды раскалились добела.
Она то забывалась, то вновь приходила в себя. Наконец, собрав все силы, побрела наугад, уклоняясь от веток, что больно хлестали по лицу. Вскоре она оказалась на опушке. Чьи-то голоса доносились до неё, словно из-под толщи воды. Её заметили. Множество теней вдруг надвинулись на Лель. Поздравления, напутствия, вопросы посыпались со всех сторон. Между ними мелькнуло искажённое яростью лицо – маска мстящего демона[21]: скошенные брови, угли сверкающих глаз. Призрак метался в алом свете фонарей, за ним тянулся огненный пунктир. Лель старалась отогнать видение, но тщетно. Всё вокруг окутывал туман, голову дурманил запах гари. Лель уже едва соображала. Внезапно в сознании сверкнуло имя: Алибау! Конечно! Её соперница. Как же она, должно быть, злится на неё сейчас. Лель сжала пальцами виски и застонала.
– Вам плохо? – кто-то склонился над ней.
– Да она вот-вот упадёт! Смотрите!
Тут чьи-то сильные руки подхватили её и понесли. И сразу же стало свежее, запах костра исчез. Исчезла и страшная маска демона. Исчезла Алибау.
– Это всё от переживаний! – прозвучало над ней.
Голоса бубнили, слившись в шум, а вскоре и вовсе растворились. Мир блеснул бутылочным осколком и погас.
Когда Лель снова пришла в себя, не было уже ни неба, ни леса. Вместо деревьев ночного Кара-Орма вверх уходили каменные своды. Было прохладно, пахло травами и чистым бельём. Она была в лечебнице Бойгена. Слышался монотонный говор – женский голос читал нараспев длинное заклинание. Лель огляделась. В небольшой палате помещались лишь четыре узкие, аккуратно заправленные кровати. В углах чернели тени, в окно заглядывал тонкий серп новорождённой луны. Лель прикрыла веки, но что-то заставило открыть глаза опять.
От дальнего угла бесшумно отделилась тень и двинулась к ней, плавно скользя по каменному полу.
– Доброй луны, мефрау.
Голос незнакомца звучал глухо из-за надвинутой на лицо маски лисицы. Сквозь узкие прорези не было видно глаз. Голову скрывали складки накидки. Одно было очевидно – это мужчина. Но хриплый голос мог принадлежать кому угодно. Как университетскому первогодку, так и наёмному убийце. Гость остановился в полуметре от кровати и замер. Лель села, подтянула ноги к груди.
– Вы кто?
– К чему нам имена? – он тихо хмыкнул. – Для вас я, скажем, консультант.
– Консультант, ага.
– Не нравится? Ну, пусть тогда советчик. Или Советник. Как вам будет угодно.
– А я просила о совете?
– Мефрау, я даю советы не тем, кто просит, а тем, кто в них нуждается.
Лель зажмурилась. Бред. Бессмыслица. Может, позвать кого-нибудь из служек? Едва она это подумала, как незнакомец прижал к губам длинный палец. Лунный свет коснулся узоров на печатях его палладиевых колец. Валькнут, Трискель, Агисхъяльм[22]. Неслабо. Мощнейшие магические символы. В Сопределье все три одновременно мог носить только чародей высшего уровня.
– Не стоит никого звать, мефрау.
– Имейте в виду, визжать я умею очень громко.
– Просто выслушайте меня, мефрау. Надолго я вас не займу.
Лель вздохнула.
– Ваша взяла. Только оставьте вот это «мефрау».
– Хвала вашему благоразумию. Я буду предельно краток. Зимний Бал завтра. Вы должны на него пойти. Непременно.
– Ну конечно! Мне сейчас самое время веселиться.
Долгое молчание в ответ.
– Вы не теряете чувства юмора. Что ж, это хорошо. Однако к делу. При переводе в Северный Университет вы слышали о здешних порядках. Если нет, мне очень жаль. Но незнание не отменяет вашего участия в некоем противостоянии. Теперь вы – член общины. Полноправный. Иными словами, одна из них. Деваться некуда.
– Одна из них? А из кого, вы не подскажете? – Лель почувствовала, что от волнения сел голос. – Я здесь одна. «Из них» тут явно лишнее. И, да – видала я в усыпальнице ваше противостояние! Хоть «с ними», хоть без них.
– Всё верно. Именно поэтому вы и должны пойти на бал.
– С какой радости? Чтобы мне устроили очередной экзамен? Что за игра такая?
Гость промолчал, словно выжидая.
– Знаете что, Советник? – выкрикнула Лель. – С меня довольно. Мне нужно отдохнуть. Ваши советы – чушь. Давайте их кому-нибудь другому.
– В таком случае вам не стоило и приезжать сюда. Но обсуждать это слишком поздно. Потому что теперь у вас нет выбора. Жребий брошен.
– Какой там, к троллям, жребий?
– Если вы не дадите бой, вас уничтожат.
Таинственный гость резко повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Его слова зазвучали тише:
– Надеюсь, мы встретимся ещё. Я буду навещать вас. Без помощи вам придётся туго.
– Спасибо, удружили. А с чего вы вообще взяли, что я задержусь здесь надолго?
– Потому что для вас это будет лучше. Оставайтесь.
Тень поплыла на выход.
– Да что мне делать на балу? – Лель приподнялась в кровати.
– Появиться. Танцевать. Покажите, что не боитесь их. За вами будут наблюдать.
– Кто?
Ответ прозвучал уже у двери. Лель пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его.
– Неприкасаемые.
На следующее утро Лель проснулась поздно. Солнце давно встало, и по палате разливался мягкий свет. Лель силилась припомнить детали вчерашнего вечера.
– Очнулась, девочка! Доброго солнца! Долго же ты проспала. – Круглое, похожее на луну лицо сестры склонилось над ней.
В воздухе, смешиваясь с ароматами травяного чая и свежей сдобы, ощущался запах валерианы. Лель приподняла голову – на серебряном подносе стоял пузатый чайник и фарфоровая тарелка с выпечкой.
– Покушай, надо сил набраться!
– Благодарю! – Лель робко улыбнулась.
Медсестра ласково кивнула и удалилась, чтобы Лель могла позавтракать в тишине. Есть не хотелось. Лель взяла самую маленькую булочку и надломила её, собираясь положить обратно, но, когда на разломе выступили янтарные капли джема, она, поколебавшись, попробовала. Вкус оказался восхитительным, а тесто – воздушным. Лель с аппетитом съела всё, что было на тарелке, и попросила добавки. Обрадованная нянечка с невероятной скоростью метнулась на кухню и принесла ещё. Когда она вернулась в палату забрать посуду, Лель уже стояла у кровати.
– Пожалуйста, отдайте мне одежду.
– Зачем? В башне, поди, и поухаживать за тобой некому?
– Я всё равно не буду тут лежать. – Лель постаралась придать голосу твёрдость. – Я обещаю, всё будет в порядке.
– Ах, вы все так говорите! А через сутки вас несут сюда опять. Но уже в худшем состоянии!
– Отдайте мне одежду. Или я сама уйду. Как есть.
Сестра всплеснула пухлыми руками и пошла на выход, причитая. Через несколько минут на стуле возле кровати Лель уже лежали чистые и выглаженные рубашка и штаны.
От лечебницы до дормитория Лель удалось проскользнуть незамеченной. Все были слишком заняты приготовлениями к Зимнему Балу и сидели по комнатам, так что по дороге ей никто не встретился. Но вот странно: её охватило чувство, что всё как-то неуловимо изменилось. Дело было не в роскошном убранстве Северного Университета, над которым по случаю торжеств поработали лучшие флористы и декораторы – не во всех этих гирляндах из живых цветов, голубых елях, украшенных серебристыми оленями и золотыми шарами. Скорее, что-то изменилось в ней самой. Ещё недавно, напуганная и подавленная, единственный выход она видела в бегстве отсюда. Теперь же чувствовала, как крепнет в ней уверенность и отступает страх.
Стараясь идти бесшумно, Лель поднялась по лестнице и проскользнула на свой ярус. Меньше всего ей сейчас хотелось столкнуться с кем-то из соседок. Из-за дверей доносились возбуждённые возгласы, девичий визг и смех – верно, примерка нарядов и обсуждение предстоящего бала захватили всех. Подойдя к своей двери, Лель замедлила шаг. Ей отчего-то вдруг представилась жуткая картина: на полу растерзанные книги, повсюду раскидана сдёрнутая с вешалок одежда, на столе валяются полусожжённые свитки с бесценными, по крупице собранными записями вперемешку с черепками разломанных оберегов. А в центре разгрома стоят хохочущие Алибау и Несголла и рвут друг у друга из рук бабушкины украшения! От нахлынувшего ужаса Лель бросило в жар.
Дрожащей рукой она вставила ключ в замок и повернула. Дверь отворилась. Комната была совершенно пуста. У входа стояли замшевые ботфорты, на кровати валялся плащ, на столе – матово поблёскивал чайник. Лель коснулась: совсем холодный, значит, Несголла Халлькатла ушла довольно давно. Лель догадывалась куда и руку дала бы на отсечение, что в комнате Алибау уже царит веселье и рекой льётся запрещённое полынное пиво.
Лель огляделась. Комната выглядела на удивление мирно. Всё же было трудно поверить в то, что «добрая» соседка ушла, не оставив какой-нибудь сюрприз. Лель прошла к шкафу, провела ладонью по его дверце, и та открылась. С опаской Лель заглянула внутрь и вздохнула с облегчением: все вещи лежали на тех местах, где она оставила их перед тем, как уйти на третью, финальную, игру.
Лель заперлась в ванной, скинула одежду и встала под горячий душ. Она закрыла глаза и улыбнулась. Вода быстро смыла беспокойство. Накинув махровое полотенце, Лель вышла босиком и села напротив шкафа. Что же надеть на бал? Ещё вчера, уверенная, что не задержится в Бойгене, Лель даже не задумывалась о наряде. Теперь же она в волнении осматривала содержимое шкафа. Среди плащей, цветных накидок и кардиганов виднелся рукав небесно-голубого шёлкового платья – того, в котором ей так и не довелось потанцевать на празднике в родном и таком далёком теперь институте Элементаль. Лель улыбнулась, бережно вытянула платье и залюбовалась. Фасон был смел – мама наверняка бы поморщилась: лиф чересчур открыт, а на юбке высокий разрез. А вот бабушка бы точно одобрила – старая Матильда всегда приходила в восторг от любых безумств, ревностно следила за веяниями моды, и вкус её был безупречен. Маму же эти вещи не заботили, она ценила в одежде лишь удобство.
Лель надела платье и подошла к зеркалу. Широкий, вышитый гладью пояс смотрелся просто и в то же время по-настоящему нарядно. Нежный шёлк красиво оттенял бледную шею и плечи. Лель решила не собирать волосы в причёску и позволила им свободно рассыпаться по плечам. Поколебавшись, в последнюю минуту она решилась и достала из тайника небольшой ларец из палисандра, сплошь покрытый замысловатым орнаментом из переплетённых ветвей, листьев и птиц. Никто, кроме Лель, не мог бы его открыть – ключа не существовало. Чтобы сделать это, надо было нажать на верхнюю ветку орешника в правом углу крышки, после чего чуть повернуть крыло иволги с самого краю и в строгой последовательности передвинуть некоторые элементы рисунка.
Матильда, бывало, заставляла внучку раз за разом проделывать процедуру, пока та, наконец, не сумела открыть шкатулку с закрытыми глазами. Когда пальцы Лель мелькали, ловко выполняя запутанные движения, со стороны это выглядело как фокус. В ларце хранились самые красивые украшения, которые бабушка оставила ей в подарок. Матильда позаботилась, чтобы к внучке попали только лучшие экземпляры её коллекции.
Лель отыскала под ворохом серебряных серёжек, колец и браслетов небольшой бархатный футляр и достала из него невесомую диадему, словно сотканную из воздуха и дождевых струй. Полупрозрачная, она светилась и была так красива, что к ней было боязно прикоснуться. Лель аккуратно надела украшение, бросила последний взгляд в зеркало, накинула плащ и выскользнула из комнаты.
Коридоры пустели. Лель шла по коридору нарочно медленно: на бал совсем не хотелось. Торжество устраивалось в здании из розового и голубого мрамора, которое стояло в самом центре внутреннего двора. Лель уже приходилось там бывать. Изнутри здание было куда вместительнее, чем казалось снаружи: не обошлось и без искривления пространства. Несколько залов там были приспособлены для занятий фехтованием, в самом просторном – Лунном – учили танцам, а в центральном нефе под стеклянным куполом по праздникам устраивались балы. Лель досчитала про себя до десяти и решительно шагнула внутрь – туда, где собрался уже весь Университет.
Колонны, отделявшие центральный неф от галерей, были увиты цветами. Корзины с бледно-жёлтыми лилиями стояли на постаментах. Их аромат смешивался с чадом факелов. Огненные блики плясали на лицах.
В зале царил полумрак. Лель попыталась было пробраться в центр – уж очень интересно было, что там происходит, но в тесноте она то и дело наступала на шлейфы. Тогда она решила пристроиться у стены, взобралась на удобный выступ: и видно лучше, и ноги не оттопчут!
Между тем в центре зала появился седовласый проректор. Ликват Льёт почти не показывался на глаза студентам. Торжественные встречи были единственным местом, где можно было его лицезреть. Чуть менее таинственный, чем вечно отсутствующий глава Бойгена, он наводил оторопь на окружающих. Имя же его вызывало откровенное неприятие. Ликват на северном наречии означало «милосердный», Льёт – «ужас». В лучшем случае проректор выказывал лишь холодное дружелюбие. Нечасто слышали о милосердии Ликвата Льёта, и никто не желал видеть проявление его второй стороны.
О проекте
О подписке