Глава шестая
В которой Аришка знакомится с привидением, папа начинает читать, а закончит в следующей главе

Но папа зевнул, чуть не заглотив одним зевком все купе.

– А не пора ли нам, дорогие мои…

И это означало: всему семейству пора чистить зубы и ложиться спать.

У Аришки, с первых минут появления в поезде, жила непроизнесенная вслух мечта: хоть одну ночь поспать на верхней полке. Те, кому приходится делать это часто, вряд ли ее поймут.

«Почему все могут, а я нет? Несправедливо!»

И она решила эту несправедливость устранить.

– Мам, – постаралась она придать голосу уверенность (ведь говорят «уверенность – половина дела»). – Я наверху?

И, заменив в конце знак вопроса на восклицательный, она уже даже занесла ногу на первую перекладину лестницы.

– Возможно, я и поддержала бы твою идею, но…

«Но мне кажется – тебе еще рановато», – похоже, собиралась сказать мама, но, увидев Аришкины глаза, несколько изменила текст:

– Но у нас же есть два представителя сильного пола. Как, по-твоему, они будут себя чувствовать, если мы начнем карабкаться мимо них вверх-вниз? – и мама даже изобразила рукой траекторию их карабканья.

– А что, лично я чувствовал бы себя прекрасно! – заметил Ромка, но увидев мамин укоризненный взгляд, попытался опротестовать его несправедливость:

– Я же об Арине пекусь! Она хочет, и я уступаю. Благородно. Можно сказать, с риском для жизни: ведь она же может на меня упасть!

Но качала головой мама, Аришка же продолжала смотреть умоляюще: редкий случай, чтобы «благородство» брата так работало на ее пользу.

– У тебя нет никакого опыта спанья на верхней полке! – не уступала мама.

– Интересно, а как он у меня появится, если вы мне не даете? Там! Спать!

– Маленькая еще! Вот подрастешь…

– Ясно! – поняла Аришка всю тщетность уговоров. – Как посуду мыть – так я большая, а как на верхней полке спать, так… – продолжать смысла не было. Перебросив через плечо полотенце, она отправилась топить свои страдания в умывальной раковине, сделав ее своим девичьим поверенным.

А когда она вернулась…

Нет, на этот раз все было в порядке: ложки не исчезали, стаканы не летали. Но, для продолжения истории, все же следует привести еще хоть один маленький эпизод, характеризующий отношения в семье, без понимания которых история будет не полной.

Итак, на верхней полке уже возлежал папа, углубившись в свой очередной журнал, мама же заканчивала застилать другую противоположную верхнюю полку.

– Лети, орел! – благословила она Ромку, и тот, став орлом, тут же взмыл.

– Никакой он не орел, – буркнула от обиды, устраиваясь внизу Аришка. – Куропатка он, самая обыкновенная куропатка.

– Ну… Я те щас покажу куропатку! – и, лениво прихватив подушку, брат уже было прицелился, но…

– Хорош устраивать тут птичьи бои! – заступившись за подушку, успела спасти ее мама. Вместе с головой дочери, понятно.

– Скорее уж – петушиные, – папа, оказывается, читал не так уж и внимательно.

– Тогда уж – цыплячьи. До петухов они еще явно не доросли!

Аришка же, убедившись, что фигура брата надежно скрыта от нее верхней полкой, решила не отказывать себе в дальнейшем удовольствии:

– Цыпленочек, цып-цып-цып! Не упади с верхней полочки! – сладострастно издевалась она.

Брат склонил голову: сестра явно напрашивалась.

«Спуститься, что ли»?

Но, зевнув, передумал.

– Ладно, я завтра с тобой разберусь! Заодно и за куропатку ответишь!

Итак – купе медленно погружалось в сон.

Пережив «чудесатные» события дня, погружалось в сон все семейство.

Погружалась в сон девочка Аришка, которая очень любит чудеса. Погружался в сон папа, который ни в какие чудеса не верит, если, конечно, о них с достаточной долей аргументации не рассказывают книги и газеты.

Погружался в сон и Рома, который, в общем-то, против этих чудес ничего не имел, если бы от них была хоть какая-нибудь реальная польза.

Погружалась в сон и мама, которая… Но – тсс… Которая, может, в чудеса и верит, но по каким-то своим соображениям предпочитает пока не говорить.

Аришка не поняла даже: спит она или нет, и откуда вдруг взялся поднос, такой круглый, блестящий и такой красивый? На подносе, словно приклеенные, стояли в изящных подстаканниках стаканы с не менее изящными ложечками, вставленными в каждый.

«Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь» – позвякивали ложечки в стаканах на серебряном подносе, который совершал в воздухе немыслимые пируэты.

«Где же я слышала подобные звуки»?

Поднос перемещался в воздухе, как летающая тарелка, но стаканы не расплескивали ни капли налитого в них чая.

Сначала Аришке показалось, что поднос летает сам по себе. И только потом она поняла: его поддерживает, виртуозно изгибаясь, рука в струящемся по-змеиному черном рукаве.

Вдруг поднос с рукой приблизился, и голос, странно знакомый, произнес:

– Возьми, деточка, ложечку! Возьми, не стесняйся!

Глаза рядом впивались в нее, а щелкающий, как дверцы капкана, рот, готов был просто залязгнуть.

– Ну же, деточка, ну же, смелей…

Аришка уворачивалась, но делать это становилось все сложней. И в последний момент, когда капкан раскрылся прямо перед ней, вдруг поняла:

«Да это же… Это же – она! Проводница! Ее лязгающий рот!»

– Ариша, Ариша…

«Но откуда она знает мое имя? Кажется, при ней никто ее по имени не называл…»

– Да что с тобой? Ты вся извертелась!

«Но почему у проводницы такой знакомый голос?»

– Да проснись же ты! Что тебе снится?

Аришка, так ничего и не поняв, отметила только, что проводница почему-то разговаривает с ней… Маминым голосом!

– Перевернись на другой бок! – сказал ей этот голос.

Наконец, заставив себя проснуться, Аришка поняла: голос не украденный! Он действительно принадлежит ее собственной родной маме!

Облегченно вздохнув, она зевнула, и, вняв совету, перевернулась на другой бок, натянув на себя одеяло.

Вот уж теперь-то можно было заснуть как следует, по настоящему, без всяких там зубастых проводниц. Но этого-то она как раз сделать почему-то не могла. Ей казалось, в купе что-то происходит…

Чтобы убедиться, что все нормально и страхи ее напрасные, Аришка даже высунула голову из-под одеяла.

И – она увидела: длинное, белое, вытянутое по вертикали пятно, качаясь, плавало по купе. В одну – в другую сторону, то удаляясь от нее, то приближаясь.

«Ой, что это? Кто»?

Странное видение, непонятно, имеющее ли вообще плоть – напоминало…

Привидение! Да, самое обыкновенное, настоящее, если только они и в самом деле бывают – настоящие! Плавая в сумерках купе, склоняясь то в одну, то в другую сторону…

Аришка ущипнула себя: «Может, сплю»?

Щипок оказался чувствительным.

И вдруг – привиденье приблизилось… У него выросли руки. И они, эти руки – длинные, белые, потянулись… Прямо к ее горлу!

– Мама! – не выдержала Аришка, резко откатываясь к стенке.

– Да мама я, мама! – вдруг отозвалось привидение. – Я уже двенадцать с лишним лет как мама! – и этими своими длинными белыми принялось подтыкать под ней одеяло.

В это время мелькнувший за окном фонарь осветил купе, и Аришка увидела на привидении мамину ночную рубашку.

– Уф-ф… Мам, значит это и вправду ты?

– Ну а кто же еще? Не привидение же! Спи давай!

И Аришка, чтобы не сердить маму-привидение, честно закрыла глаза. Привидение в такой знакомой маминой светлой рубашке уже не было страшным. Она честно закрыла глаза, но заснуть почему-то все равно было невозможно. Почему?

Мама рядом производила какие-то действия. Вот она подняла одеяло и положила его на Аришку. За ним последовала подушка. Потом – Аришка чуть не задохнулась – ее придавило валиком скрученного матраса.

Аришка уже давно раскрыла глаза и все с большим недоумением наблюдала. В конце-концов, рискуя вызвать гнев мамы-привидения, спросила:

– Мама, что ты делаешь?

Она постаралась спросить как можно тише: вдруг мама стала лунатиком? А с лунатиками, говорят, надо обращаться осторожно, ведь их нечаянно можно испугать.

– Что ты делаешь, мама?

Мама же, словно не слыша, продолжала свои действия. Полностью убрав с полки постель, зачем-то подняла вверх и саму полку.

«Может, ей просто что-то нужно вытащить из сумки?»

Но дальше началось что-то совсем непонятное. Вдруг она забралась внутрь полки сама, кое-как встроившись между вещами. И так, склонив голову, словно цапля, ловящя рыбу, застыла.

Аришке хотелось ее окликнуть, но она не решалась.

Шло время…

Время шло, а Аришка молчала, мама же стояла в той же неловкой позе.

Наконец, Аришка не выдержала:

– Ма-а-а…

– Тсс! – донеслось из темноты.

Прошло еще несколько минут, показавшиеся Аришке вечностью. И когда она потеряла уже всякую надежду, мама вдруг сама подала голос.

– Ты ничего не слышишь? – спросила она.

– Нет… А что?

Но мама, не отвечая, молча присела на краешек Аришкиной постели.

– Наверное, у меня с головой… Или с нервами. Слышу то, чего нет. Может, слуховые галлюцинации?

– Да что слышать-то надо?

Хоть вставать и было лень, но… Не допускать же, в самом деле, маму до «галлюцинаций».

Поднявшись с полки, Аришка перешагнула узенькое пространство и тоже забралась в вещевой отсек, где только что стояла мама. Приняв ту же смешную позу цапли, ловящей рыбу.

Она вслушивалась, вслушивалась старательно, но слышала только обычную перебранку колес. И уже собралась было выпрямиться, как…

До слуха донеслось какое-то странное бормотание, перемешанное с другими звуками. Казалось, кто-то, то ли плакал, то ли смеялся, то ли делал и то и другое одновременно. Потом все стихало, и через минуту начиналось снова…

– Слышу! Я слышу!

То, что она услышала, – совсем не могло вызвать радостные эмоции. Но сейчас ей было важно другое: что с маминой головой все в порядке, с нервами тоже, и к лунатикам она отношения не имеет.

– Что слышишь? – оживилась мама.

– Да голоса какие-то непонятные!

– Слышишь, значит… – мама почему-то тоже обрадовалась. – И что же нам теперь со всем этим делать?

– Кажется, я знаю… – значительно произнесла Аришка.

Так исполнилась ее мечта – Аришка оказалась на верхней полке. Да еще поменялась с мамой крест накрест местами, чтобы уж никакие «голоса» ей больше не пригрезились.

Аришке удалось убедить маму, что «это лучшее, что они могут сейчас сделать». Не идти же ночью с выяснениями к этой зубастихе. Для папы же с Ромой была выдвинута версия сквозняка.

Такое объяснение папу вполне устраивало. Ему ли обращать внимание на какие-то сквозняки, если он и двадцатиградусный мороз может не заметить. И поспать на морозе может, и ничего!

– Конечно, мы не имеем права жертвовать вашим драгоценным здоровьем! – с готовностью согласился он. – И чтобы доказать, что оно нам дороже всего, готовы спать хоть на полу! Правда, Роман? Вставай-просыпайся, наступил час мужского подвига!

– Поспишь тут с вами! – проскрипела вторая верхняя полка. – Я ведь сразу сказал: давайте внизу лягу, а вы: «орел, орел»!

Представитель этой верхней полки спустился молча, вероятно, решив, что действие – лучшее доказательство мужского поступка. Но когда нечаянно столкнулся с обладательницей нижней полки, торопящейся взмыть вверх, не удержался:

– Все попомню! И за цыпленка ответишь! – и, добравшись до нижнего этажа, тут же рухнул.

Аришка же, оказавшись на верхней полке, испытывала такое невыразимое блаженства, что теперь уже оно не давало ей уснуть. Но когда, под мерное постукивание колес, сон все-таки пришел, ее сознание снова оказалось подвержено нападению:

– Понял! Я все понял! Как же это я раньше-то не сообразил! – казалось, голосом папы в купе взрываются мелкие лопающие шарики.

– Да, странно, при твоем уме… – сонно отозвался голос мамы.

– А ты откуда знаешь, что я сообразил?

– Ну конечно – разбудить нас!

– Я не об этом! Я вот о чем…

Аришка натянула одеяло на голову. Не помогло. Сунула голову под подушку…

– Сегодня – тринадцатое число. Мы едем в тринадцатом вагоне! А вдобавок – я еще вынужден спать на этом тринадцатом месте, будь оно неладно! Вот где собака зарыта! – папа даже постучал по табличке с числом «13», словно пытаясь достучаться до этой самой собаки.

– Ну и что? – сонно отозвался голос мамы. – Каждый человек, хоть раз в жизни, оказывается на тринадцатом месте, едет в тринадцатом вагоне, покупает билет на тринадцатое число…

– Ну как же ты не понимаешь? Как же вы не понимаете! – путался папа в числительных и падежах. – А еще женщина с высшим образованием! А из этого следует, что…

Аришка, смирившись, уже приготовилась выслушать папины ценные замечания… как на него вдруг неожиданно напал – смех! Словно кто-то принялся его безостановочно щекотать!

– Ой, ха- ха, не могу, ой, хо- хо…

– Дорогой, ты в порядке? – забеспокоилась мама.

– В по- о- о- лном! – по лицу папы от смеха уже текли слезы. – В полнейшем! Ха- ха- ха – тринадцать! Ой- хо- хо, сейчас умру – ха- ха- ха!

Так вот, – сделал он над собой усилие. – Все дело в том, дорогие мои…

Но и на этот раз «дорогим» не дано было услышать ценной папиной аргументированной речи, хоть Аришка даже убрала с головы подушку.

– Дело в том, что сочетание нескольких чертовых дюжин дает, дает… – почти добрался он до конца фразы…

На этот раз на него напал – чих! Папа сегодня был просто подвержен нападенью.

– А- а- апч – хи! – сказал он, почти не удивившись. – Простая логика подсказывает, что сочетание нескольких чертовых дюжин… – голос его снова мучительно напрягся. – А-а… – пчхи…

– Послушай, дорогой, ты либо чихай, либо говори! – не выдержала мама.

– Не могу, апчхи, это сильнее меня, апчхи, теперь минимум шестьдесят пять раз, апчхи!

– Почему это именно шестьдесят пять?

– Потому, апчхи, что делится на тринадцать! Так вот, сочетание нескольких чертовых дюжин не может пройти, апчхи, бесследно! Энергия этих чисел имеет определенную, апчхи, силу, и когда эти силы соединяются, апчхи…

– Но ты же, кажется, не веришь ни в какую чертовщину?

– Не верю, апчхи! – убедительно чихнул папа. – Верю только в силу, апчхи, логического разума, апчхи!

– Как же тогда с точки зрения логического разума ты объясняешь свое чиханье?

– Очень просто, апчхи, дорогая! Сами же сказали, что здесь сквозняки! Вот тебе и… апчхи!

– И тебе апчхи! Вот только интересно: обязательно надо чихать шестьдесят пять раз? Может, хватит и двадцати шести? Тоже делится на тринадцать!

– Не могу, апчхи! Это у меня с детства, апчхи, дорогая! Как начну, апчхи, – так минимум шестьдесят пять раз, апчхи!

– Ну и чихай тогда себе в одиночку! – и мама сердито отвернулась к стенке.

– В одиночку, апчхи, неинтересно! Я люблю, апчхи, чихать в коллективе, апчхи!

Но, увы, папины чихи остались без внимания.