Играем в инопланетян

С детства я играю сама с собой в инопланетян! Смотрю свежим взглядом на наши привычки, поступки. Перевожу на инопланетный язык через воображаемый преобразователь наши неуклюжие слова и обороты…

Насколько проще и лучше может быть наша информационная среда, если равняться на восприятие инопланетян!

Я и не заметила, как к этой игре подключился Паша.

…Едем мы на машине к морю. Паша в начальных классах школы учится. Видим дорожный указатель: «Совхоз имени 10-летия XVIII съезда КПСС».

А Паша у нас инопланетянин. И он начинает расшифровать это название:

– Есть некий КПСС, и он регулярно устраивает съезды, которым присваиваются номера числового ряда. Когда дошли до числа 18 – отсчитали 10 лет от даты этого съезда, и в память об этой точке на координате времени назвали этот объект, мимо которого мы сейчас проезжаем…

Нормальные мы были люди, что спокойно, как к должному, относились к подобным словообразованиям?

А Паша был нормальный инопланетянин.

Отрочество

Неизведанные земли

Началось всё с книжки «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, которую Паша прочёл ещё до школы. Он рисовал свои карты Швамбрании, где некоторые буквы в географических названиях были написаны «задом наперёд».

Остров в Ядовитом океане со столицей Швамбраэна. Пашина с Лёней доработка карты Швамбрании

А дальше – были Неизведанные земли, многочисленные географические карты далёких уголков планеты, мелко надписанные корявым школьным почерком.

Землями Паша щедро делился с друзьями.

Например, было у него с другом Лёней Гордоном государство Глухомания со столицей Фантомас. Основано будто бы командором Николаем Резановым, о котором мы знаем по поэме Андрея Вознесенского «Авось!», на прибрежных островах Британской Колумбии. По утверждению Паши и его друга – всеми забытые земли и сейчас там находятся.

Населенным пунктам даны имена – пародии на советскую топонимику…¹

План города Сан-Комарик

Государство Глухомания со столицей Фантомас.

Город Паоноптикум

Переменные звёзды

Когда Паша перешел из первого класса сразу в четвёртый, он стал учиться значительно лучше. Здесь ему интереснее было.

Мы с Игорем уже тогда поняли, что больше не можем быть для него равноправными собеседниками, несмотря на хорошее высшее образование. Он так молниеносно думал, читал, усваивал, что мы не всегда были способны понимать ход его мыслей без его объяснений.

Надо, чтобы ему было с кем поговорить на равных, ему нужен Учитель.

Мы с Павликом побывали на приёме у академика Колмогорова. Он похвалил решения Пашиных задач, но не ожидал, что Паша совсем малолетка. Взять Павлика в знаменитую Колмогоровскую школу-интернат он не предложил, там принимали ребят из 9—10 классов. Но посоветовал найти ученых, с которыми он мог бы регулярно общаться.

Павлик интересовался астрономией, и я привела его в Центральный дворец пионеров в кружок астрономии. Там занимались десятиклассники, а Паше было девять лет. Руководитель кружка, молодой ученый из Астрономического института, предложил ребятам сделать какое-то вычисление, а они не могут. Тогда Павлик вышел к доске и показал приём, как это быстро и легко делается. Он тогда читал много книг из серии «Занимательная математика». Наверное, оттуда он узнал про эти приёмы вычислений. Павлик говорил тоненьким звонким голосом, и десятиклассники посмеивались.

После астрономического кружка мы с Пашей спустились в игровую комнату, где он увлеченно играл в какие-то кубики, а руководитель кружка, пораженный, подошёл ко мне и дал телефон своего научного руководителя Павла Николаевича Холопова в Астрономическом институте имени Штернберга.

Павлик стал ходить в лабораторию к Павлу Николаевичу. Он поручил Паше сделать вычисления на основании многолетних наблюдений переменных звёзд в созвездии Змееносца. Измерения за несколько десятков лет хранились в институте в виде фотонегативов на стёклышках. Нужно было иметь очень много терпения и работоспособности, а они у Павлика были. Павлик ходил туда дважды в неделю после школы и обрабатывал эти стёклышки, по каждому делал расчёты.

Павел Николаевич Холопов был замечательный ученый и настоящий Учитель. Он приучил Павлика к кропотливому труду, научил искать закономерности в мелочах и делать научные выводы.

Однажды он дал урок человечности. Павел Николаевич был инвалид и передвигался на костылях. В дальней комнате лаборатории наш подвижный любознательный Паша зацепился за телефонный провод, упал и свалил телефонный аппарат, который с грохотом разбился. Приковылял на костылях Павел Николаевич и не пожурил за разбитый аппарат (а тогда телефонные аппараты были большим дефицитом!), но заботливо спросил, не ушибся ли Паша…

Паша мне рассказывал об этом эпизоде, и было видно, что он многое стал лучше понимать и ценить в людях.

Пашина работа «Исследование переменных V1076 и V1077 Змееносца» была опубликована в журнале Академии Наук «Переменные звёзды». Он закончил эту работу, когда учился в шестом классе, и ему было 10 лет. Опубликована она была позже.

Зона

В Москве есть укромные места, которые можно назвать Зоной (по сходству со сталкерской Зоной из фильма «Сталкер»). Одно из них, например, – это окрестности здания издательства «Молодая гвардия» на Бутырской улице, где я работала.

Я иногда брала с собой на работу Пашу, тогда ещё школьника. Ему очень понравилось это место. Он первый обратил внимание, что дорога от электрички до нашего здания похожа на сталкерскую Зону, как она описана в книге братьев Стругацких «Пикник на обочине». Перепутанные железнодорожные пути, брошенные вагоны и непонятные железяки, старые причудливые дома, в которых, может быть, и живут, но двери разломаны и окна не мыты сто лет… И одуванчики между железнодорожными рельсами.

А ещё – вывеска на таинственном предприятии по ходу слева: «ХРУЭМ ФУСТ». Сколько я мимо ходила, но не видела в этом ничего особенного. А Паша сразу уловил здесь некую инопланетность. И мы потом много лет обменивались друг с другом таинственными междометиями «ХРУЭМ ФУСТ» и смеялись понятному только нам…

Стругацкие придумали Зону, а Паша её увидел в нашем реальном окружающем мире. И даже слова из Зоны сделал нашим тайным паролем…

Паша умел видеть в простых вещах то, чего не видели другие. А ведь увидеть в нашей жизни Зону и ощутить странность этих слов мог любой человек. И не так важно, кто он.

Важно, что мы все, оказывается, давно живем в Зоне Стругацких.

Зелёное кресло

Это было давно. Мы были молоды, бедны, любопытны и исполнены светлых надежд.

Моя приятельница, ничего не объясняя, быстро сказала по телефону: – Завтра к семи вечера приходите в Большой Гнездниковский переулок. Там вы в списке приглашенных от режиссера курса Ремеза.

И всё. Как это – режиссер курса? Какого такого курса? Какой Ремез?

Любопытство движет нас вперёд и вперёд. Вместе с десятилетним Пашей, на чей безошибочный вкус я всегда полагалась, мы заявились в Гнездниковский переулок и оказались в маленьком театральном зале, где студенты ГИТИСа разыгрывали учебные спектакли. В тот день был «прогон» пьесы «Похождения бравого солдата Швейка». Тогда мы впервые узнали, что такое «прогон». Это когда актёры играют будто бы перед зрительным залом, но вместо обычных зрителей приходят друзья, коллеги и знакомые «по списку».

В проходе между рядами сидел за маленьким столиком красивый седой человек с удивительно голубыми глазами. Это и был режиссер третьего курса ГИТИСа Оскар Яковлевич Ремез. Казалось, он никак не вмешивался в происходящее на сцене, был одним из зрителей. Но искоса поглядывая на него, мы видели – какая огромная работа происходит в его душе. И мы вместе с ним и актёрами-студентами всё это время жили в созданном им мире.

Прежде я уже видела несколько профессиональных киноэкранизаций «Швейка». Ничего не запомнилось. Но сейчас на сцене шла живая, местами нелепая и неприглядная, но очень смешная и порой трагическая жизнь.

А для Паши вообще всё было внове. Он пока не читал Гашека, а в театре бывал вместе с классом на спектаклях «Вот так ёжик» или «Баранкин, будь человеком!».

Сейчас Паша был в восторге от спектакля и от исполнителя главной роли – белокурого студента Романа Мадянова. Павлик заходился радостным смехом, чуть не падая со стула.

Когда спектакль закончился (нам показалось, что до обидного быстро), мы подошли к Оскару Яковлевичу, и сын благодарно выпалил: – Я ничего лучшего не видел! Я так никогда ещё не смеялся!

Время показало, что так оно и есть. Все лучшие театральные постановки мы с сыном увидели в работах Оскара Яковлевича. Мы были благодарными зрителями, и он регулярно передавал нам изящно оформленные пригласительные билеты на свои новые постановки.

Благодаря Оскару Яковлевичу мы впервые узнали пьесы Нины Садур, её «Чудную бабу». Были спектакли, поставленные по рассказам Владимира Набокова, Людмилы Петрушевской, Петера Вайса, Михаила Зощенко. Например, крохотный рассказик Зощенко о том, как у обывателя потерялась коза, а потом нашлась – превратился на сцене учебного театра ГИТИСа в ликующий гимн жизни… Много было этих маленьких режиссерских шедевров.

Шли годы, и мы с Пашей росли и постигали жизнь по спектаклям Оскара Ремеза.

Однажды душным летним вечером, когда сын-студент был с друзьями за городом, позвонила наша знакомая и сказала, что зайдет ненадолго в гости вместе с Оскаром Яковлевичем. В смятении и спешке я собрала угощение и привела в божеский вид комнату сына, которая лучше других поддавалась уборке. Благодаря лаконичности обстановки. Из зелёного кресла я выгребла стопки Пашиных книг. Сюда я потом усадила Оскара Яковлевича. Не помню, о чем говорили. Вечер пролетел, как одна минута.