Как мы с Пашей были у академика Колмогорова

«Лампочка на планете Плутон» – здесь я уже рассказывала, как восьмилетний Паша по дороге из школы с лёгкостью вычислил яркость Солнца над малой планетой Плутон.

Такими вещами Паша удивлял нас каждый день. Удивительно и радостно было за нашего маленького мальчишечку. Но и тревожно: мы с Игорем, выпускники лучших вузов в стране – уже мало чему можем его научить, кроме бытовых навыков. Ни я, ни Игорь не взялись бы за решение подобной задачи, просто не знали бы, с какой стороны подступиться. А Паша знает!

У кого же ему дальше учиться?

Кто-то из друзей посоветовал обратиться к академику Колмогорову. Это был известный математик, основатель Колмогоровской школы для математически одарённых школьников при Московском университете.

Андрей Колмогоров читает лекцию учащимся в школе-интернате № 18 физико-математического профиля при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова. Фото Льва Шерстенникова

Я узнала по справочной службе телефон приёмной академика Колмогорова, позвонила его секретарю и записалась на приём! Секретарь спросила мою должность, я ответила: – Домохозяйка! (Я тогда не работала). Мне, не поперхнувшись, назначили день и час приёма. Не говорите, что тогда было другое время или другие люди. Настоящие люди науки и культуры всегда были доброжелательными, доступными и тактичными. Они и сейчас такие.

Это было начало марта 80-го года. Паше вскоре должно было исполниться 9 лет, и он заканчивал четвёртый класс 198 школы.

В назначенное время мы с Пашей вошли в просторную приёмную академика в высотном здании МГУ. Секретарь усадила Пашу на диванчик в приёмной, а меня проводила в тесную комнатку, где за письменным столом сидел Андрей Николаевич Колмогоров. Он поднялся ко мне навстречу и пожал мою руку. Пригласил меня сесть и стал внимательно слушать.

Я коротко рассказала о сыне и наших с ним проблемах и показала тетрадку, куда я по памяти записала несколько задач, придуманных Пашей и остроумно им решенных.

Андрей Николаевич пожаловался на плохое зрение и попросил, чтобы я сама прочла эти задачи. У него были очень светлые голубые глаза. Хотя на фотографиях, где он моложе, его глаза тёмные. Волосы негустые, короткие, седые. Узкое светлое лицо. И ещё я обратила внимание на очень скромную, поношенную одежду. Ему было тогда под восемьдесят лет, но его живой разговор не позволял назвать его стариком.

Я прочла ему две-три задачи из тетрадки, он слушал и радостно кивал. Особенно похвалил задачу про Солнце на Плутоне и сказал: – Красивое решение. У меня некоторые ученики тоже такие задачи решают.

Я промолчала, зная, что в Колмогоровскую школу набирают старшеклассников из 9—10 классов.

Потом Андрей Николаевич стал рассказывать об особенностях ранних одарённых математиков, и это было очень интересно! Он подробно рассказал мне, как в молодости подрабатывал репетиторством в Киеве (странно, в его биографии нигде не упоминается учёба или работа в Киеве), и ему достался ученик, высоко одарённый математически. Он блестяще усваивал высшую математику, но никак не мог понять, что такое квадратный метр. Андрей Николаевич рассказывал, как он вычерчивал квадратный метр мелом на паркете, заштриховывал его, вставал на него, но ученик вздыхал и говорил: – Нет, не понимаю!

(Пообщавшись с Пашей и похожими на него людьми, я, теперь, кажется, догадываюсь: тот мальчик искал в этом понятии что-то более глубокое, важное с точки зрения математики. И не находил. И честно признавался, что не понимает).

Узнав, что автор этих задачек из тетрадки сидит в приёмной, Андрей Николаевич вышел к нему познакомиться. Увидев карапуза, которому по возрасту положено учиться во втором классе, он, кажется, не удивился. Подошёл к Паше и уважительно пожал ему руку. Это было для Паши первое рукопожатие в жизни. Да от какого замечательного человека!

Андрей Николаевич спросил Пашу: – Ты любишь кататься на лыжах?

– Да! – ответил Паша. Как раз в то утро мы с ним хорошо покатались на лыжах в Нескучном саду, с нами была верная собака Джокер.

– Побольше катайся на лыжах, занимайся спортом!

С этим напутствием академика Колмогорова мы шли домой по Воробьёвскому шоссе, и снег блестел на мартовском солнце, а небо было синее-синее.

Почему Андрей Николаевич советовал Паше кататься на лыжах

Это были не просто общие слова. Тому была важная и интересная предыстория. Недавно мне прислали воспоминания ученого-математика В. М. Тихомирова о его учителе академике Колмогорове, и всё прояснилось!

Вот эта история.

В детстве Андрей Колмогоров был болезненным мальчиком, иногда падал в обморок. Его жизнь перевернуло следующее событие. С 1920 по 1925 год он преподавал в Потылихинской школе, школе Наркомпроса, и старался понравиться своим ученикам. У Андрея Николаевича был любимый класс, который его очень уважал: детям страшно нравилось, что совсем молодой человек преподаёт и физику, и математику, ведёт кружок юных биологов. Тогда была такая система, что классного руководителя выбирали сами школьники. Андрей Николаевич был уверен, что этот самый класс его и выберет. И вдруг они выбрали физкультурника. Но физкультурники не могли быть классными руководителями, и при перевыборах все-таки выбрали Андрея Николаевича. И тогда он понял, что надо менять стиль жизни, понял, что ему чего-то не хватает, а именно физической культуры. На следующий год он поехал в поход в Крым вместе со своими школьниками, и с тех пор походы стали фундаментальнейшей частью его жизни.

О лыжах

Он научился очень хорошо ходить на лыжах и ходил на лыжах лучше всех своих аспирантов. Это было испытанием для каждого из нас. Андрей Николаевич приглашал в Комаровку, и потом устраивалось лыжное путешествие, вообще говоря очень далёкое, на 40—60 км. Там были лыжники, имевшие разряды и даже первый разряд по лыжам, но и они не выдерживали такого длительного путешествия. Иногда он выходил с этими перворазрядниками, а потом ему приходилось брать их лыжи и нести их, в то время как человек шёл пешком. Для меня это было неожиданно: я тоже рос очень болезненным ребёнком без всякой физкультуры – меня воспитывали бабушка и дедушка. Но когда мы пошли с Андреем Николаевичем, я неожиданно для себя прошёл с ним эти 40 километров. Андрей Николаевич очень любил путешествовать на лыжах раздетым по пояс в самый лютый мороз. Мы брали с собой бутерброды, но надо было чем-то запить. Мы заходили в деревню и просили молочка, и все недоумевали, видя раздетых странных чудаков.

Умение кататься на лыжах считалось обязательным. Обычно мы приезжали на дачу, потом были разговоры, вечерняя музыка всегда – такой вечерний музыкальный час. А после этого утром, в девять часов или, может быть, даже немножко раньше, выходили на лыжах. Возвращались домой часов в пять, обедали, потом прощались».

Как я была самая умная

Я с детства подозревала, что я дурочка. Но я об этом помалкивала.

В школе мне ставили одни пятёрки. Но я считала, что это по ошибке. У меня всегда было много вопросов к тому, чему нас учили в школе. Но никто из моих одноклассников ничего не спрашивал, – значит, всем всё понятно. Только мне непонятно, и я стыдилась спросить. А если и спрашивала – получала невнятный ответ.

И бывает, скажут мне что-нибудь обидное или несправедливое, и я не сразу найдусь, что ответить. Иной раз только на следующий день складывается мой блестящий и точный ответ (Это так называемое «лестничное остроумие», когда остроумный ответ приходит на ум уже на выходе, на лестнице). А отвечать-то и некому, инцидент давно исчерпан. Потому что я – тугодум.

Уже учась в университете, я наконец поняла, что всё усложняю. Многим студентам было достаточно запомнить материал, потом на экзамене пересказать его по памяти и после навсегда забыть.

А мне – нужно было осмыслить каждый знак в формуле, как будто это я эту формулу вывела, запомнить на всю жизнь и с этим жить.

Ну и чудачка…

А потом в нашей жизни появился маленький сын Паша, и как начал нас удивлять! Мои затверженные знания наконец пригодились – мне было о чем говорить с умным сынишкой. Тут набежали специалисты и стали объяснять, что есть такое понятие, как интеллект, и кому-то этого много дано, а кому-то недодано.

Так ведь это и интересно, это и двигает жизнь вперёд! Было бы у всех этого интеллекта поровну, все бы думали одинаково – и не было бы необходимой разности потенциалов для движения мысли.

В семь лет Паша пошёл в обычную школу, в первый класс. Но скоро по рекомендации из Института педагогической психологии его перевели сразу в четвёртый, и он стал учиться гораздо лучше.

А люди из того института захотели измерить его способности и заявились в школу со своими тестами. Они протестировали Пашу и ещё нескольких сильных учеников из класса. А потом они захотели протестировать родителей. Мой муж прошёл этот тест первый и ходил гордый, что быстро соображает.

А я долго уклонялась от тестирования. Мало того, что я тугодум, я тогда была безработная домохозяйка. Чем я могла быть интересна?

Но экспериментатор Дмитрий Иванов из лаборатории Дианы Богоявленской устроил засаду у нас дома, попивая с мужем чай, и все-таки дождался моего появления.

Тест был очень скучный. Это были однотипные шахматные задачи на видоизмененной шахматной доске. Участвовали две фигуры – чёрная и белая. Экспериментатор рисовал в клетке свою фигуру, а я должна была увести из-под удара свою.

Но я в шахматы никогда не играла. Так же, как и в другие игры, где есть противник и победа над ним. У меня не было потребности кого-то побеждать.

Дмитрий выложил на стол кучу цветных карандашей и велел каждый ход рисовать своим цветом. Он выставлял очередную фигуру и торжественно включал секундомер, а я не спеша рылась в цветных карандашах. Показывать рекорд скорости соображения мне было незачем, ведь я – простая домохозяйка. Поэтому я долго разглядывала картинку, прежде чем сделать свой ход. Я думала – поскольку задачи однотипные, для них можно найти связанные общей закономерностью ответы и не скучать над тестом.

А секундомер на столе яростно тикал. Дмитрий, наверное, и не встречал такого медлительного тугодума.

Эксперимент включал определенное количество вопросов. Они закончатся – и я свободна! Но я не дождалась окончания. Я, наконец, нашла закономерность и сказала экспериментатору:

– Вот вам формула, где есть ответы на любой вопрос вашего теста.

Дима как-то сразу изменился в лице, встал из-за стола и торжественно объявил:

– Поздравляю Вас, Вы успешно прошли наш тест до конечного результата. За всё время существования этот тест прошли шесть человек. Вы – седьмая. И Вы – первая женщина среди них.

Дима с доброй улыбкой смотрел на меня. А я выпалила самое умное, что когда-либо произносила:

– НЕ ГОВОРИТЕ МУЖУ!

Дмитрий сначала ничего не понял. А потом прочувствованно сказал: – Вы действительно очень умная женщина! – Он помолчал и добавил, что сам-то он со своей женой, тоже психологом, недавно развелся: не могли договориться, кто из них умнее.

Дмитрий рассказал, что этот тест проводился среди ученых Физического института Академии Наук – ФИАНа. И тест там не прошёл никто (видимо, все ловились на тиканье секундомера и спешили с каждым конкретным ответом, некогда было подумать о другом). Эти люди даже обиделись и сказали: – Ну, если вы найдете физика, который пройдет этот тест – присылайте, он будет у нас работать!

А я как раз безработный физик.

Через несколько дней к нам домой позвонил Николай Борисович Делоне, физик из ФИАНа. Он пригласил меня на собеседование с Фёдором Васильевичем Бункиным, который как раз открывал в ФИАНе новую лабораторию. Я пришла, и Фёдор Васильевич дал мне домой попробовать решить задачу о пьезоэффекте в жидкости.

Я порылась в своих учебниках – а они уже устарели, раньше считалось, что пьезоэффекта в жидкостях нет. Я стала звонить знакомым действующим физикам. Когда я задавала свой вопрос и объясняла, в какую историю я попала, в трубке повисала неловкая тишина. Мне не верили. И говорили: – Да ты что, я давно всё забыл, как только получил диплом!

Нашёлся только один полузнакомый физик, который принял всё всерьёз (потому что мало меня знал) и порекомендовал мне книги, где об этом можно почитать.