Лабиринт: путь первый

Дарья

Ее зовут Дарья, Даша, Даня. Мама звала иногда Наночка (первым словом девочки было не «мама», а «на, на!» – делилась со всеми и всем), Апочка (наверное, от «лапочка» в младенческом произношении) и мадам Коробочка, учитывая присущие ей в детстве солидность, важность и основательность. Но когда родители разговаривали о ней между собой или с кем-то из посторонних, они не признавали никаких уменьшительных имен. Иногда в шутку говорили: Дария-Авария. Наверное, просто так, для рифмы, поскольку по натуре она всегда была человеком мирным и никаких аварийных ситуаций сознательно никому не создавала. Правда, имел место один случай, за который ей до сих пор неловко. Ей было лет 8—9, семья отдыхала на море, остановились в частном доме. Сын хозяев, ее ровесник, с которым они даже знакомы толком не были, пробегая мимо крыльца, попросил попить. Она набрала воды в кружку, но в тот момент, когда мальчик протянул руку, выплеснула воду на него. И родители ее, и даже мальчишка были уверены, что это произошло совершенно нечаянно. Но она-то знает, что не споткнулась и кружка не выскользнула – просто что-то как будто толкнуло под руку… Как будто локтем наткнулась на невидимую стену узкого прохода. Нехорошо получилось.

Или родители видели в ней «аварийность» для нее самой? С детства было так: если уж что-то решила – не передумает. И будет стоять на своем, даже если это точно закончится неприятностями, а так бывало нередко. Кроме того, когда она немного подросла, мать предупреждала: «Если может хоть в чем-то не повезти, то тебе обязательно не повезет, так что имей это в виду». Так оно и получалось. Однако, став взрослой, Дарья поняла, что это не касалось самых важных вещей: когда доходило до вопросов жизни и смерти, ей удивительно везло. Правда, возможно, именно ее «аварийность» была причиной того, что она постоянно попадала в опасные ситуации.

***

Она знала, что производит на окружающих довольно обманчивое впечатление…

В один из самых сложных моментов ее жизни (90-е годы: распад СССР; развод; отъезд детей в другую страну; отсутствие зарплаты; тяжелейшая болезнь матери и необходимость самой находить выход из ситуаций, из которой не всегда можно было выйти даже объединенными усилиями) общие знакомые привели к ней в гости поэта, прозаика и режиссера – человека действительно весьма одаренного, с очень развитой интуицией. Походив по квартире, куда он попал впервые, буквально понюхав и пощупав царящую в ней атмосферу и перекинувшись несколькими фразами с не знакомой ему до тех пор хозяйкой (остальное – на уровне мимики, жестов, взглядов), он сказал:

– Наконец-то я нашел место, где в это сумасшедшее время тепло и спокойно. И я вижу спокойного и безмятежного человека. Ты просто вне общего безумия. Я не хочу отсюда уходить.

А в это время ее существование сводилось к одной мысли: как сделать так, чтобы все ее близкие остались живы, здоровы и благополучны…

(И он действительно не ушел – остался в тот же вечер, и проблем ей это только прибавило, поскольку он оказался алкоголиком со всеми вытекающими из этого печального факта последствиями, но она все равно была благодарна ему – за легкость характера, безалаберность, талант, готовность всегда быть рядом и их удивительные полеты.)

Типичная славянская внешность: русые волосы, широкие темные брови дугой, широко расставленные большие карие глаза с чуть опущенными вниз наружными уголками, высокие скулы, курносый нос, пухлые губы; рост ниже среднего; маленькие, но широкие кисти и ступни. Обычно после первой встречи новые знакомые вспоминали о ней как о милой, мягкой и очень домашней женщине. И тем больше было их удивление, когда оказывалось, что суть этой клуши – упрямство (люди, которые хорошо к ней относятся, предпочитают слово «упорство»), независимость и дефицит инстинкта самосохранения. Как говорится, посеешь характер – пожнешь судьбу. С другой стороны, обстоятельства тоже формируют определенные черты. А может, в своеобразие ее характера внесла свою лепту и смесь кровей – русской, еврейской, украинской, сербской, – и соответствующая генетическая память…

Так вышло, что вся ее жизнь складывалась вопреки. Эта «поперечность» постепенно вросла в нее и иногда очень усложняла жизнь – и ее, и окружающих, но именно благодаря такой неудобной черте характера Дарья осознала, что слова «не могу» чаще всего значат «не хочу». Надо только признаться себе в этом – и тогда что-то обязательно поменяется. У нее выработалась привычка во всех неприятностях винить прежде всего себя. «Но так же невозможно жить!» – ужасалась ее приятельница. Возможно. Особенно когда не растравляешь свои раны, а анализируешь их причины и делаешь выводы на будущее.

Вход

 
Во благословение плода
Среди туч проклюнется звезда.
Пуповина ниточкой любви
Через плоть и дух протянет швы,
Нитью Ариадны поведет
Из небытия в водоворот
Звуков, красок, ярких, как лубок…
 
 
Дальше побежит судьбы клубок,
Вервие в веревку превратит,
Чтоб страховкой на краю обид,
Горя, боли, страха и невзгод
Удержать – на миг, на жизнь, на год…
 
 
Сеть событий тканью бытия
Постепенно станет.
Но, кроя,
Даже мойры не разрежут нить
С призрачным названьем «может быть».
 
 
Эта паутинка – вечный тяж,
Повседневность тянущий в мираж.
Из нее надежда ткет холсты,
Чтоб шатер раскинуть для мечты,
Вера шелком кроет парашют —
Стропы у него не подведут.
 
 
…Жизнь моя – как затяжной прыжок:
В небе мира – маленький стежок.
Для него судьба готова вить
Нить волшебной силы…
 

Может быть.

***

Ей всегда хотелось побывать в том месте, где она родилась и откуда ее увезли в полугодовалом возрасте. Но, видно, не судьба…

Эта история звучит сегодня уже странно и не очень правдоподобно, хотя случилась на самом деле и представляет собой один из трагикомических поворотов жизни целой страны – очередное ответвление лабиринта, в котором до сих пор блуждают историки.

В конце сороковых годов прошлого века новая партия инженеров-обогатителей готовилась к выпуску из одного из самых крупных горных институтов страны. За несколько недель до вручения дипломов им объявили, что дипломы эти им выдадут, как и полагается, в торжественной обстановке, но не в институте, а прямо на месте будущей работы – Хабаровский край, Магаданская область, бассейн реки Колымы… Правда, угля там было мало, но зато имелись большие месторождения золота, и для работы с этим ценным минеральным сырьем требовались обогатители. А дармовых «трудовых резервов» там хватало: это была зона страшных колымских лагерей…

Конечно, молодым специалистам объяснили, что поездка по распределению – дело совершенно добровольное, но если кто-то не отправится к месту назначения, тот вместо диплома получит волчий билет на всю оставшуюся жизнь и, возможно, окажется на той же Колыме, но уже совсем в другой роли.

Да в конце концов, где наша не пропадала! Главное, что война уже закончилась, и страна восстанавливается небывалыми темпами, и ей действительно нужно золото, и серебро, и олово, и медь, и кто, если не мы?..

И с пересадками, сначала на поездах, а потом на пароходах неунывающая шумная ватага отправилась в самостоятельную, правильную, безусловно полезную жизнь – уж они-то точно сделают ее как надо! И вся огромная страна расстилалась перед ними, и Дальний Восток открывал все свои красоты, и оказалось, что Магадан – это не край света, а Большая земля, культурный центр, где встречаются самые разные люди: русские, якуты, украинцы, эвены, евреи, немцы; а в конечной точке путешествия, поселке Нижний Сеймчан, обитают, временно или постоянно, геологи, рабочие, совхозники, бывшие заключенные… Отсюда до бараков поселка фабрики номер три уже рукой подать.

Климат бодрящий. Как пелось в старой лагерной частушке, «Колыма, Колыма, чудная планета: двенадцать месяцев зима, остальное – лето». Тайга. Полярная ночь. Северное сияние, которое чаще пугает, чем восхищает. Среднегодовая температура – 12°С. Минус 50 зимой – ну, так зима же! Из дому слали посылки с косами репчатого лука – хоть какой-то витамин. Цинга была обычным явлением. В продуктовом магазине с пустыми прилавками стояли большие деревянные бочки с черной икрой, которая надоедала так, что те, кто попадал на Большую землю, всю оставшуюся жизнь смотреть на нее не могли. Водку разметали сразу после завоза, а потом мужики чифирили, и вчерашние студенты, пока не привыкли, шарахались при виде неадекватных людей с безумными глазами, от которых совсем не пахло спиртным.

Вот в тех местах она и родилась через несколько лет, после того, как ее будущая мама съездила в отпуск домой, вышла там замуж и муж ее, как жена декабриста, поехал за молодой женой на приток Колымы – Сеймчан.

Понятие декретного отпуска было весьма относительным, и молодой маме все равно приходилось между кормлениями бегать на свою обогатительную фабрику. А дитя оставалось с… нет, не с няней, а с нянем. Григорий, бывший политзаключенный, за время своего пребывания в лагере потерял семью, селиться в больших городах ему не разрешали – поражение в правах, да и не ждал его там никто. Когда ребенок плакал, усатый нянь клал себе на плечо чистую пеленку, брал девочку на руки и тихонько убаюкивал, а если ей надоедало лежать в одном положении, со словами «сейчас поменяем диспозицию» перекладывал ее на другую сторону, предварительно разместив там пеленку. Через много лет мама говорила подросшей дочке, что не видела ни одной няни, которая обходилась бы с детьми с такой заботой и нежностью. Но сама Даша его не помнила: семья вернулась в Донбасс, когда девочке было полгода.

А вот с датами получилась некоторая неувязочка. Дело в том, что в Магаданской области время на 8 часов обгоняет московское, и по местным меркам ее день рождения выпал на 23 июля, а в свидетельстве записали 22-е – по Москве. Так она и осталась между Раком и Львом, между Водой и Огнем, между Волком и Собакой, и это скрещение взаимоисключающих стихий создало очень противоречивый характер и разрывающий психику внутренний конфликт, с которыми ей предстояло учиться жить. И тип мышления она унаследовала от обоих родителей сразу: ясное, логическое, опирающееся на аргументы – от мамы и ассоциативное, образное, стихийное – от отца. Тяжело человеку выдерживать такое противоборство, а уж окружающим – и подавно…