2

Жена встретила Леонидова словами:

– Что опять случилось?

– С чего ты взяла? Все хорошо, – он поцеловал жену в щеку, тонко пахнущую ландышами, и спросил: – Как Ксюша?

– У нас-то все хорошо. А у тебя? Леша, только не ври мне!

– Снова женщину убили, – нехотя признался он. Слухи все равно дойдут, лучше самому это сказать. – На этот раз в третьем подъезде.

– И?

– Что и? Там Барышев.

– Леша, я боюсь! – испуганно сказала Саша.

– Чего?

– Я ведь тоже из дома иногда одна выхожу! Прошу Сережку с Ксюшкой с полчасика посидеть – и в магазин. А вдруг и на меня он нападет, этот маньяк?

– Ерунды не говори, – отмахнулся Алексей. – Во-первых, он поздно вечером «работает», во-вторых, убивает только…

И тут он замолчал. В самом деле, Виктория-то Воробьева замужняя женщина, имеющая двоих детей. А запах… Интересно, какие духи были у Лилии?

– Саша, у тебя есть желтый пакет?

– Какой пакет?

– С подсолнухами. Из соседнего супермаркета.

– Конечно, есть. Я туда часто захожу. Очень удобно: рядом с домом, работает круглосуточно, весь ассортимент…

– Выброси его, – прервал жену Алексей. – Этот пакет.

– Ты что, Леша?

– Срочно!

– Да почему?

– Я тебе сказал – выброси! И больше такие не покупай. И не выходи по вечерам из дома. Как стемнеет – никуда не выходи.

Жена молча поставила на стол тарелку с куриным супом и задумчиво помешала в кастрюльке тушеное мясо. Леонидов глотал обжигающий суп, и ему было не по себе. Не из-за супа, который супруга явно перегрела, а из-за этих чертовых пакетов с подсолнухами.

– Саша, а ты, часом, не знаешь мать убитой девушки? Лилии? Она ведь жила в соседнем подъезде, а ты у нас тоже старожил.

– Полину Михайловну? Знаю, конечно. Она нигде не работает и частенько сидит на лавочке у подъезда с соседками. Не сейчас, конечно. Летом, весной. Когда тепло. Я тоже там останавливаюсь, когда с Ксюшей гуляю.

– Женский клуб, да? – усмехнулся Леонидов.

– А что? Мужья же не хотят ни говорить, ни слушать о ценах на рынке, о детских болезнях, о…

– Хватит, хватит. Я просто хотел, чтобы мы, если вдруг встретимся с этой Полиной Михайловной, немного с ней поговорили. Я уверен, что в милиции она совсем не то расскажет.

– Почему?

– Потому, – отрезал Алексей. – Она усиленно будет вспоминать за что, по ее мнению, могли убить дочь. Подозрительных знакомых, нервных ухажеров, сомнительных подружек. А здесь все дело может быть в какой-нибудь мелочи.

– Что ж… Я слышала, завтра похороны. Хочешь, подойду, постою в толпе? Народу наверняка много будет.

– Вот и постой.

Когда жена ушла к маленькой дочке, Леонидов самолично обшарил всю кухню и, найдя несколько ярких желтых пакетов с картинкой «Подсолнухи», смял их и выбросил в мусорное ведро. От греха подальше.

…Случай поговорить с матерью убитой девушки представился ему в субботу. Время пролетело быстро. На этот раз они с женой пошли на прогулку вместе. Светило яркое, почти весеннее солнце, напоминая о том, что вслед за февралем должна же наступить весна. Чтобы люди не отчаивались, а ждали ее, надеялись и порадовались погожему дню после того, как два дня подряд сильный ветер горстями швырял в лицо холодную белую крупу.

Леонидовы возвращались из магазина и уже дошли было до своего подъезда, когда Александра толкнула мужа в бок:

– Леша, вон там, у соседнего подъезда, Полина Михайловна стоит.

– Где? – встрепенулся Леонидов.

Две женщины, на которых ему указала жена, обсуждали что-то не слишком веселое. Лица у них были печальные. Одна, в черном шарфе на голове, все время промакивала глаза белым носовым платочком. Леонидов посмотрел на жену:

– Подойдем? Очень надо.

Ксюша сладко спала в своей коляске, и Саша согласно кивнула головой.

– Здравствуйте! – улыбнулась она женщинам, стоящим у соседнего подъезда. – Как здоровье, Полина Михайловна?

Та снова промокнула глаза носовым платком:

– Да откуда же здоровье, Сашенька? На одних таблетках живу. Горе-то какое! – И тяжело вздохнула: – Да ты, наверное, слышала.

– Ой, пойду я, – заторопилась ее собеседница. – Тесто я поставила для пирогов. Перестоится ведь.

– Это мой муж Алексей, – представила жена Леонидова, слегка толкнув его локтем в бок.

– Очень приятно, э-э-э… – тот сделал вид, что никаких справок о матери убитой девушки не наводил.

– Полина Михайловна, – подсказала женщина. – Что-то редко вас видно. С женой.

– Работа.

– Да. Работа. Про горе-то мое слыхали?

Леонидов вздохнул и не нашел, что на это сказать. Слова соболезнования застряли в горле. Не маньяком же пугать? Заговорила жена, сердечно выражая Полине Михайловне соболезнования по поводу смерти ее дочери. Леонидов напряженно раздумывал, как бы ему вклиниться в разговор и задать наводящий вопрос. О том, что его интересует.

– А вот я слышал, что в первом подъезде в среду тоже убитую женщину нашли, – наконец решился он.

– Ох! – тяжело вздохнула Полина Михайловна. – Похороны-то сегодня! Ты подумай: за две недели двое! Что ж творится-то, а? И куда только милиция смотрит! Ведь скоро выносить будут! Чего я здесь стою-то? Надо Викушу в последний путь проводить!

– А вы разве хорошо ее знали? – насторожился Алексей.

– А как же! Моя-то, Лиличка, почти год у нее работала!

– Как работала? – удивился он. – В одной фирме, что ли?

– В какой там фирме! – махнула рукой Полина Михайловна. – Моя-то была без образования. Потом уже на курсы пошла, как в цветочном магазине работать стала. На эти, как их…

– Флористов, – подсказал Алексей.

– Вот-вот. Букеты, значит, делать. А до того подрабатывала, где только могла. Вот Викуша и сговорила ее как-то за детьми присматривать. Двое ведь их у нее. Старшей-то девочке тогда уже тринадцать было, а младшей всего четыре года. Болезненная очень девочка, в садик нельзя. А Викуша как раз работу хорошую нашла. Главным бухгалтером.

– Постойте, – не удержался Леонидов. – У нее же, как я знаю, муж дома сидит. У меня друг в милиции работает, – попытался оправдать он свою осведомленность.

– Что ж, – вздохнула Полина Михайловна. – Петр не всегда ведь такой был. И он работал. Только человек простой, не при должности. А она женщина образованная. Яркая. Очень модная. Хорошо одевалась…

Леонидов вспомнил дорогую норковую шубку покойной, яркий цветной платок на голове. Слишком уж яркий. Да, такие сейчас модно носить. Только такая пестрота больше юной девушке к лицу. Похоже, что у покойной бухгалтерши были деньги, но не было вкуса. А женщина она, значит, модная была.

– …Высокая, стройная, – продолжала меж тем Полина Михайловна. – Я Лиле всегда ее в пример ставила: у хозяйки своей учись. Как одеваться, как себя держать. И надо сказать, что и моей перепадало. Викуша, бывало, то духи ей свои подарит, то губную помаду. То еще какую-то косметику. Последний раз вот платок подарила. Один купила себе, а другой дочке моей, – женщина снова стала вытирать платочком глаза. – Это уже после того, как Лилия у нее работать перестала. Заходила иногда, по хозяйству помогала. Уже не за деньги, а по доброте. Дочка-то моя добрая девочка была. Добрая… Да… А Петр хоть и дома сидел, но все равно рука не женская. А Викуша целыми днями на работе. И по субботам, бывало, на работе. И на дом свои документы брала. Балансы какие-то, отчеты.

– Значит, она до последнего времени делала Лилии подарки? – уточнил Леонидов. – И ваша дочь ими пользовалась? В смысле, вещами Виктории?

– Дарить-то Лиличке дарили, только… – снова вздохнула Полина Михайловна. – Как же: пользовалась! – вдруг вырвалось у нее. – Как лежало все на полке, так и лежит. И духи, и помада. Платок тот же. Я ей: почему не носишь-то? А она мне: «Мама, это не мой стиль». И то сказать: я уж боялась, что дочке замуж и не выйти. А тут сам хозяин стал за ней ухаживать.

Но про Лейкина Алексею дослушать не пришлось. Проснулась и завозилась в коляске Ксюша, да из первого подъезда вышли две женщины в черных платках и направились прямиком к Полине Михайловне. Алексей понял, что ничего интересного узнать ему больше не удастся, и отступил.

– Пошли домой, Саша, – сказал он жене и толкнул вперед коляску. – Ксюшу кормить надо.

– Извините, молодой человек! – окликнула его вдруг одна из женщин.

– Да? – обернулся Леонидов.

– Вы не могли бы нам помочь? Всего несколько минут. Сейчас уже тело выносят и пока все на кладбище поедут, мы столы будем накрывать для поминок. Столов-то маловато. И стульев тоже. Не поможете моему мужу принести их из моей квартиры? Со стульями-то он справится, а вот стол…

– Конечно. – Алексей обернулся к жене: – Справишься одна с коляской?

Та молча кивнула и поправила на Ксюше сбившуюся шапочку. Они покатили домой. А народ начал потихоньку подтягиваться к первому подъезду, двое мужчин уже выносили из него крышку гроба. Пропустив обложенную со всех сторон цветами Викторию, которая отправилась в свой последний путь, Алексей прошмыгнул в подъезд.

Вскоре он на пару с лысым мужиком, от которого слегка попахивало алкоголем, заносил обеденный стол в квартиру Петра Александровича Воробьева. Ничего особо интересного он там увидеть не ожидал, но когда вошел, то понял, что ошибся…

… все цветы мне надоели

Как жить? Вика умерла. И как теперь жить?!

Она давно уже стала мне чужой. И зачем только она вышла за меня замуж? Может быть потому, что ей, такой волевой и сильной, был нужен слабый, послушный мужчина? Да, я слаб. Я похож на женщину. Она права. Как всегда права.

Она смеялась над моими женскими увлечениями. Над цветами, которые я обожал, над вышивкой гладью и крестиком, над тем, что я люблю готовить. Но в тряпках-то, которые я ей шил, ходила иногда? Ведь ходила?! Зачем же тогда смеялась?

Как можно быть женщиной и не любить цветов? У моей мамы вся квартира была в цветах. Я просто привык к этому с детства. И в своей хотел видеть то же самое: уютный маленький рай, где пахнет душистой геранью, пышные традесканции свисают до самых плинтусов с аккуратных полочек, развешенных по стенам. Я сам делал эти полочки из неструганной березы. Слышите, сам! О, как тонка ее кожа, мгновенно слоящаяся и облезающая в неосторожных руках! А мои руки, они очень и очень нежные. Мои внимательные, умелые руки. Но моя жена презирала эти полочки. И ни разу так и не полила мои цветы. За что мне это?!

«Ошибка природы», – смеялась она. – «Мой муж – ошибка природы». Но у природы не бывает ошибок. Даже супружеские пары она создает с удивительной гармонией. Тех людей, которым суждено встретиться и объединиться в одно целое. Потому что ничего никому не дается в полной мере. Сильным людям не хватает слабости, слабым – силы. И надо ценить эту гармонию, а не разрушать ее изо дня в день.

Я терпел, пока она не принесла обогреватель в мою комнату. Ведь у нас огромная четырехкомнатная квартира, зачем же так делать? Ну, хочет она с девочками спать в тепле, так кто же мешает? А у меня в комнате как раз сейчас цветет цикламен, или иначе, альпийская фиалка. Удивительное растение – он отдыхает летом, а с октября до марта пышными фиолетово-красными цветками радует глаз. Но растение это капризное, и цвести может только в прохладных помещениях.

Когда жена выбрасывала крохотные черенки, принесенные мною из материнской квартиры, я терпел. Хотя для меня они то же самое, что маленькие дети. Они живые. Разве так можно? Выбрасывать, убивать. Все равно что убить новорожденных. Всякому терпению есть предел. Мой любимый цикламен… За что она его убила?

Вика, Вика, почему ты умерла? Да, ты стала мне в последнее время невыносима. Меня раздражала твоя работа, твои упреки, твое постоянное давление. Но я никогда не думал о том, как буду жить, когда тебя не станет. Я всегда был при тебе. А теперь остался при детях, которым надо что-то есть. Они не привыкли жить на мою скромную зарплату. А теперь, видимо, придется. И, если я сделаю еще раз что-нибудь дурное, то это будет только ради них. Ради наших с тобой детей.