– Извини, дорогой, что пришлось отвлечься, – сияя любезнейшей улыбкой, обратился хозяин к своему посетителю, когда водитель вышел, – сам понимаешь, им милость делаешь, а они тебе сразу на голову садятся. Народ совсем совесть потерял, доброту не ценит! Столько людей каждый день приходит, все просят «дай работу, дай работу», все хотят ко мне устроиться, – воздел руки вверх, призывая небесные силы в свидетели. – Конечно, я их понимаю, почему нет? У меня фирма солидная, репутацию имеем, не то что эти м…и, которые деньги получают, клянутся груз в срок доставить, а потом заявляют заказчику, что груз пропал, – он сокрушенно покачал головой, словно отказываясь верить сказанному. Искоса метнул взгляд на своего собеседника, проверяя его реакцию. – Какие люди бывают нечестные, а? Как поступают! Я даже поверить не могу! Клиент едет на указанный адрес, а там пусто – никакого офиса нет. Вот, даже по телевизору людей предупреждают…

Словно очнувшись от дремоты, толстый заказчик медленно перевел взгляд на велеречивого хозяина. Справедливо рассудив, что он уже достаточно осведомлен о милосердном и справедливом владельце компании, равно как и о ленивых и неблагодарных работниках и подлых конкурентах, потенциальный клиент решил перейти к делу, небрежно поинтересовавшись расценками. Последовавший затем красочный и артистичный восточный торг заслуживает отдельного описания, которым, впрочем, мы не станем утомлять читателя…

Пошатываясь и прикрывая рукой глаза от яркого дневного света, дальнобойщик вышел из конторы. Хотя какой он, по правде говоря, дальнобойщик… Дома, в горах он, как мог, справлялся с разбитым, но еще фырчащим трактором, а здесь, на чужбине, он даже и не пытался освоить ни управление этим громоздким чудищем, ни правила перевозок. Как осваивать, если по-русски понимал плохо, а уж говорить или писать…

Тем не менее, звук стертых тормозных колодок он слышал отчетливо и собирался сказать об этом хозяину, но разговора не получилось. Самому себе признался, что побоялся не столько хозяйского гнева, сколько угрозы увольнения. Какое, к дьяволу, увольнение, когда еще не заработал и половины тех денег, без которых лучше не возвращаться. Сыну свадьбу справить, долг свояку отдать, да и дочь невеста уже, им с женой золота прикупить надо, а то обижаться начали, говорят, как перед родней, на людях показаться…Белая грязная собака обогнала Шаика, стараясь держаться от него на безопасном расстоянии. Едой от этого человека не пахло, а опасность получить пинок она почувствовала отчетливо.

Уже в кабине самосвала Шаик вспомнил, что не проверил бортовые крепления, горкой насыпанная щебенка была сверху прикрыта, но борта с трудом сдерживали стихию рвущейся наружу колышущейся массы. Вылезать из машины, однако, не стал. Ноги сковала свинцовая усталость, мыслей никаких не было, тупое безразличие охватило все его существо. Повернул в замке ключ зажигания, рванул на себя ручку коробки передач и мощный большегруз с надсадным ревом выскочил из раздвинувшихся ворот.

* * *

Долгий весенний день клонился к закату и часа через полтора начало темнеть. Машин на привычной трассе было немного, дорогу недавно отремонтировали и она плавно струилась под колесами, коварно соблазняя водителей прибавлять скорость. Шаик непрестанно зевал, отгоняя наползавшую, как болотный туман, сонливость. Перед выездом с базы знакомая сердобольная учетчица насыпала ему леденцов, твердых, как прибрежная галька, сверху положила кислых зеленых яблок. Шаик кивком поблагодарил, но кулек не взял. Какой уважающий себя кавказец будет есть на ходу, да еще незрелые, вязкие на вкус подмосковные фрукты?

Зевнув до хруста, потянулся, прибавил звук отчаянно хрипевшего радио, поискал какую-нибудь музыку повеселее. Внутри что-то негромко щелкнуло и радио умолкло. В раздражении он ударил кулаком по щитку, подергал свисающие провода. Все было напрасно. Выругался, но как-то вяло, без облегчения. В кабине повисла тишина. Поскорей, поскорей бы доехать до места, разгрузиться и спать, спать, спать… Сдерживая зевоту, напряженно вглядывался в отчего-то странно пританцовывающую дорогу. Уже плохо соображая, что происходит, попытался резко объехать почему-то выскочивший на дорогу указатель и прибавил газу.

Колышущаяся масса щебенки дождалась своего часа и с оглушающим шумом рухнула вниз, когда самосвал, не снижая скорости («Давай, давай – почти лежа на руле и отчаянно борясь со сном, подбадривал себя Шаик одним из немногих знакомых ему русских слов) вырулил на основную дорогу, перегородив путь мчавшимся автомобилям. В долю секунды испарилась липкая дремота, все тело пронзила нестерпимая судорога. Оттолкнув от себя руль, Шаик выскочил из кабины и, зажав голову руками, бросился в придорожный кустарник. Клаксон фуры заклинило, и брошенная машина выла как живое существо, оповещая о случившейся трагедии…

Людские крики и стоны, скрежет смятых машин, нарастающий грохот рассыпающего дроблёного камня слились в чудовищную какофонию, от которой стыла в жилах кровь. Истерически рыдали женщины, тонкий детский плач перекрывала грубая ругань, но кто-то уже вызывал спасателей, ставил ограждения, накрывал пострадавших и старался увести в сторону детей. Плотное, удушающее облако оседающей щебенки нависло над местом катастрофы.

Перекрыть трассу удалось не сразу, на встречных направлениях образовался многокилометровый затор, который с трудом, во всеоружии звуковой и световой сигнализации пробивали аварийно-спасательные машины и кареты скорой помощи. С подветренной стороны зависла гигантская стрекоза вертолета МЧС, и уже скользили по канатам спасатели, распаковывая, едва коснувшись земли, оборудование. Помощь пришла, но счет шел на минуты, и ставкой была человеческая жизнь…

В ближайшем выпуске телевизионных новостей взволнованный диктор сообщил о страшной аварии на трассе. В Интернете вывесили список погибших и раненых. Многих пришлось госпитализировать, состояние троих пострадавших оценивали, как критическое. В их числе был сибирский предприниматель Сергей Николаевич Апраксин…..

* * *

Уложив Колю и прикрыв дверь в комнату Софьи Дмитриевны, Катя прошла в кухню. Присела на диванчик около свернувшейся клубком Редиски и задумалась. Прошло несколько месяцев после отъезда Ольги. Подруги регулярно переписывались, иногда разговаривали по телефону. Кате казалось, что, не отыскав родных, Ольга смирилась с неудачей, ведь к концу пребывания в Москве она как-то повеселела, особенно перед отъездом. Но в последнее время у Кати все чаще возникало неясное тревожное чувство. Похоже, у Ольги что-то произошло. По переписке жизнь как будто в норме, работает, в Исландию на симпозиум слетала, но в последнее время ее голос, будто покрытый ледовой коркой, звучал неестественно.

Расспрашивать Катя не решилась. Женевская подруга – человек довольно закрытый, да и тема болезненная, не для заочного обсуждения. Надо бы встретиться, поговорить. Но как? В Россию Ольга пока не собирается, хотя в гости к себе зовет постоянно – и в Женеву, и в Испанию. Только вряд ли получится. Пару недель Катя могла бы еще выкроить, летом у Коли каникулы, но как оставить одну Софью Дмитриевну? Она в последнее время заметно сдала, даже к кулинарным рецептам стала равнодушна. А перелеты, не говоря уже о смене климата, врач категорически исключил, да и сама она никуда, кроме дачи, ехать не желает.

Конечно, элементарное любопытство имело место быть, но по-настоящему Катю тревожило другое: она не могла избавиться от чувства вины. Привыкшей все брать на себя Кате казалось, что она несет определенную ответственность перед подругой: ведь это она уговорила Ольгу не ехать в Домск и прекратить контакты с лже-Капустиным.

Поступила правильно, сомнений нет, но даже представить трудно, какая пустота теперь в душе у Ольги, ведь потеряна надежда. А без надежды никак… Если она и отважится еще раз попробовать, то не сразу, хотя со временем еще сложнее будет. И так столько воды утекло, да и умирают люди…

И вдруг Катю осенило. Зачем ждать, пока Ольга наберется решимости продолжить поиски? А что, если она сама попробует отыскать Ольгиных родственников? Катя звонко шлепнула себя по лбу – вот тетеря, как же эта мысль не приходила ей в голову раньше?

Поразмыслив, она решила для начала поговорить с Вадимом – его мать Инга Леонидовна работала в обществе Красного Креста, там занимаются поиском пропавших. На ее помощь Катя особенно не надеялась, хотя у Вадима с матерью прекрасные отношения, и если бы он попросил помочь…ну хотя бы пусть просто подскажет порядок оформления запроса. Или посоветует, как связаться с теми, кто искал родственников, может, люди поделятся опытом. Напрямую к Вадиму с такой просьбой лучше не обращаться, но подходящий случай вскоре представился.

Прекрасным летним вечером, когда даже в загазованном московском воздухе сквозит запах цветущих лип, Катя и Вадим медленно шли по набережной Яузы. Домашние уехали на дачу, концерт приезжей джазовой знаменитости, после которого они направились домой к Кате, превзошел ожидания – и оправдал Катины траты, и эта вечерняя умиротворенная прогулка казалась иллюстрацией счастливой семейной жизни.

Наш вальяжный дизайнер был в отличном расположении духа. Поддерживая под локоть свою спутницу, Вадим увлеченно рассказывал ей свои новости, время от времени взмахивая левой рукой, чтобы подчеркнуть то впечатление, которое, судя по его словам, произвел на потенциального заказчика его проект убранства холостяцкого лофта.

– Вообрази – хоть и в погонах, но оказался не совсем сапог, смог оценить уникальность моего стилистического решения. Хотя, в итоге, думаю, что сработал базовой фактор. Ведь что в нашем деле главное? Правильно – понравиться заказчику!

Катя слушала внимательно, ритмичные прикосновения ее тела приятно щекотали воображение, меню ожидавшего ужина полностью учитывало вкусы Вадима (отбивные, картошечка с огорода, салат, заправленный нежнейшим майонезом Катиного приготовления). Плотоядно улыбаясь, он развернул к себе спутницу, с затяжкой поцеловал ее.

Нет, все-таки он правильно поступил, позволив Кате присутствовать в его жизни. Мама, бесспорно, права: среди знакомых можно было выбрать женщину моложе, красивее, наконец, обеспеченнее. Однако Кате следовало отдать должное, она обладала рядом ценных качеств – она его понимала, на свободу не посягала, сама зарабатывала, да и по части основного инстинкта была далеко не худшим вариантом.

В конце концов, родила ему сына, и неплохо его воспитывает. О ее статусе он предпочитал не задумываться. Ну какой там статус, чесслово? Ни рождение ребенка, ни длительный срок их отношений не казались Вадиму основанием для изменения в своих анкетах графы «семейное положение». Само слово «жена» он считал допотопным, вульгарным и совершенно не отвечающим духу времени.

– Вадик, – Катя промокнула выплеснувшийся на поднос кофе, поставила на стол кувшинчик с горячим молоком. – Я хотела кое о чём тебя попросить.

– Все, что захочешь, дорогая, – щурясь со сна, радостно отозвался любимый человек. Он пребывал в отличнейшем расположении духа. Ночью расслабился по полной, и собой, и Катей остался доволен. Правда, партнерша на сей раз была холодновата, но это лишь обострило его желание и придало особую пикантность сексу. Притом он прекрасно, со вкусом выспался! Но утром сладкое послевкусие исчезло, вернее его прогнала Катя своей неуместной просьбой. Вадим поскучнел, и не смог справиться с подступившим раздражением.

– Понимаешь, –сказал недовольно, отстраняясь от прижавшейся к его плечу Кати, – как-то не хотелось бы подключать мою маму. Ты даже не представляешь, как она устает на работе, какая на ней лежит ответственность! Кроме того, она человек сложный, обстоятельный, ее будут интересовать мельчайшие подробности, начнутся переживания. А ведь она гипертоник! Немолодой уже, глубоко нездоровый человек, – откинув голову, он укоризненно посмотрел на Катю.

Прочувственно вздохнув, Вадим и сам на мгновение поверил в нарисованную картину, хотя Инга Леонидовна, яркая, гиперактивная, отчаянно молодящаяся дама, вряд ли узнала бы себя в описании сына.

Катя растерянно молчала. «Ну зачем он так? Речь ведь шла не о помощи, а просто о» – Катя замешкалась, подбирая нужное слово – «ну, скажем, о небольшом одолжении. В чем трудность-то?»

– Твоя швейцарская приятельница взрослая и самодостаточная женщина, наверняка приученная самостоятельно решать свои проблемы. Не сомневаюсь, что она и средствами для этого располагает. Знаешь, я просто не могу тебя понять, – он раздраженно отбросил в сторону скомканную льняную салфетку.

Салфетки из бумаги Вадим считал «плебейским атрибутом. Катя особой проблемы в этом не видела – мало ли какими причудами люди мучаются? – поэтому при их совместной трапезе стол был всегда накрыт скатертью, а слева от тарелки лежал мягкий полотняный треугольник. –Бесспорно, близкие люди вправе рассчитывать на тебя, но тратить время, так возбуждаться из-за какой-то дальней знакомой…

Катя молчала, но по выражению ее лица Вадим понял, что продолжать не следует. Он пожал плечами и, сохраняя обиженный вид, положил себе на тарелку оставшиеся в миске сырники, зачерпнул сметаны. С творожных кругляшек, сквозь запечённую корочку которых выглядывали темные изюминки, медленно сползали густые белые потеки. Почти семейный воскресный завтрак закончился в тишине.

* * *

Вадим появился в жизни Кати в тяжёлый для неё период: в больнице медленно угасал безнадёжно больной отец, а привыкшая видеть в муже опору Софья Дмитриевна совершенно растерялась и никак не могла собраться с духом, чтобы признать новую реальность. Теперь они с дочерью могли рассчитывать только на собственные силы и обходиться весьма ограниченными средствами.

Самоотверженно любившая отца Катя, бледная от постоянного недосыпания, ежедневно навещала его, возвращаясь домой только к полуночи, забываясь коротким сном в ярко освещенных подрагивающих вагонах столичного метро.

Однажды она уснула крепче обычного и её не сразу разбудил сидящий рядом попутчик, чьё плечо послужило Кате подушкой. Попутчик был молод, вежлив и его закрывающие шею шелковистые каштановые волосы были чисто промыты и отливали рыжеватым оттенком. Прощаясь у Катиного подъезда (11-этажная кирпичная башня возвышалась в двух шагах от станции метро), они договорились встретиться на следующий день, чтобы вместе отправиться в больницу. Вадим сдавал там анализы на тревожащую его аллергию и на этот раз намеревался ехать на другой конец города на машине.

Катя быстро привязалась к обходительному и неторопливому дизайнеру. Среднего роста, склонный к полноте, слегка раскачивающийся при ходьбе он казался влюбленной девушке неуклюжим медвежонком – сходство усиливала модная трехдневная щетина на щеках – который вот-вот вырастет и станет защитником и добытчиком для девочки Маши, т.е., конечно, для девушки Кати.

Однако милый неповоротливый медвежонок быстро превратился в довольно корпулентную взрослую особь, обладающую устойчивым здоровым аппетитом, в том числе и сексуальным, но привычек детули менять не собирался. Вечный мальчик в глазах обожавшей его матери и двух одиноких теток, он не сомневался в том, что сам факт его существования делает окружающих счастливыми. К примеру, мысль о том, что Катя может его оставить, ему просто не приходила в голову. Вадим охотно позволял любить себя, был не груб, обходителен, и в хорошем расположении духа являл собой море обаяния.

«Ах ты, плюшевый мишка», шептала Катя в минуты нежности, и Вадим томно урчал от удовольствия, прекрасно чувствуя себя в этой роли. Столичный специалист по обустройству жилья был начитан, неплохо образован, с ним было интересно, а если не спешил рассчитываться, позволяя платить порывистой Кате, то происходило это от рассеянности, свойственной творческим личностям. Так, по крайней мере, убеждала себя Катя.

Беременность Кати он приветствовал, хотя именно в это время Вадиму поступил срочный заказ из Каромы, где пришлось пробыть несколько месяцев. Вернулся уставшим, измотанным, был вынужден, по настоянию Инги Леонидовны, пройти курс реабилитационного лечения в Кисловодске. Лечебный массаж, кислородные ванны, прогулки на целебном курортном воздухе. Разве есть что-то важнее здоровья? Кто хочет с этим поспорить?