Глава 5

Конечно, я и представить не могла, что остаток путешествия придется преодолевать ползком…

К тому времени позади были километры каменистого нагорья, защищенного со всех сторон могучими хребтами, узкие тропы над краем пропасти, то и дело чередующиеся с опасными подвесными мостками, переброшенными через глубокое ущелье, и крутой подъем по снежному склону.

Мой одинокий путь оживлял лишь беркут, неотступно наблюдающий за мной, да парочка красных горных волков, явно отбившихся от стаи. Они сопровождали меня большую часть светового дня, вероятно, надеясь к вечеру заполучить себе на ужин.

Огромное солнце, словно чужеродная планета, висело низко над головой в виде красного диска, заставляя щуриться одним глазом. Мой второй глаз после неудачного падения с ледяного отвеса скалы прямиком на каменистый выступ практически заплыл полностью, и я мало что могла им разглядеть. Повезло, что высота была не смертельной. Иначе кровоподтеками и ссадинами на голове и лице я бы не отделалась.

Я присела, чтобы перебинтовать ноги – стертые и искалеченные о камни и снежные наросты – и приложить к виску немного снега.

Вот же незадача!

Разбитая бровь все еще саднила, то и дело омывая мою правую щеку кровью. Не мудрено, что волки следовали за мной по пятам – мои окровавленные ступни больше походили на культяпки, обмотанные куском изрядно потрепанной одежды, и, конечно, запах крови не мог оставить равнодушным обоняние хищников. Рванув резким движением еще пару полос яркой ткани от подола, я плотно обмотала ноги.

Сейчас, главное – добраться до цели, хотя предположить, что именно может ожидать на вершине лысую девушку с рюкзаком надежд и амбиций – да еще похожую на боксера после двенадцати раундов боя – было сложно…

Остатки уцелевшей одежды висели лохмотьями, они были перепачканы грязью и кровью – вот тот вид, в котором я, наконец, добралась до вершины.

Сбитые в кровь руки, заменяющие мне истерзанные ноги на последнем отрезке пути – дрожали от перенапряжения и отказывались повиноваться. Я ползла вверх по склону на четвереньках, задыхаясь и хрипя, как раненый зверь. Сжав зубы и сделав последний рывок, отжалась на кулаках от земли и выплюнула из легких порцию воздуха вместе с выбившейся слюной и стоном, больше напоминавшим рык.

У меня больше не оставалось сил…

Уткнувшись лицом в чьи-то пожелтевшие от времени и выгоревшие на солнце башмаки, я попыталась, как младенец, кособоко приподнять голову, чтобы рассмотреть не заплывшим глазом их владельца. Но, почувствовав полное бессилье, изможденное тело предательски обмякло в пыли у ног неизвестного мне человека и у копыт мохнатого существа.

Меня перевернули на спину и, взяв руку, потрогали пульс. Затем ударили по щеке – раз, другой…

Вернуться вновь к реальности мне помогла пиала с водой, поднесенная к пересохшим губам. С жадностью присосавшись к глиняному краю посуды, от которой специфически пахло травами и слабой надеждой на гостеприимство, я услышала строгий голос:

– Если ждешь камин, Верди и вишневый сад за окном – то пришла не по адресу.

– Не видела ни первого, ни третьего и не знакома со вторым – с трудом прохрипела я, разглядывая человека, поддерживающего мою голову большой узловатой рукой.

Голос исходил от мужчины крепкого телосложения. Он был лысым, как и я. Смуглым цветом кожи походил на коренного жителя, но точно не был тибетцем. Не походил он и на славянина, скорее – был казахом или бурятом, хотя ни тех, ни других я до этого не видела. Черты мужественного лица были правильными, но несколько крупноватыми. Определить возраст на первый взгляд было непросто, да и к тому же я была на грани потери сознания. Мне не терпелось погрузиться в незнакомый для меня разум, но в следующее мгновение – я тряхнула головой, надеясь хоть немного восстановить четкость мышления.

Не с этого нужно начинать знакомство с человеком, в котором вижу великого учителя…

– Раз шутишь – значит, будешь жить. Но быт здесь суровый, если боишься испытаний – иди прочь, – сухо произнес мужчина.

– Не боюсь, учитель, – мой хриплый и слабый голос был не похож сам на себя.

– Хорошо, – коротко бросил он, разглядывая мое побитое лицо. – И – запомни… – он выдержал паузу, сурово сдвинув брови. – Для тебя здесь пока нет учителей.

– Берегись! – закряхтела я, схватив первый попавшийся под руку булыжник, заметив, как огромный беркут с шумом пикирует прямо на нас.

Мужчина обернулся и захохотал, а птица, легко увернувшись от брошенного мной в нее камня и плавно погасив скорость, приземлилась прямо за спиной учителя. Скептически осмотрев свой несостоявшийся обед в моем лице, беркут неспешно и вальяжно направился в сторону хижины.

– Это – Покер, – кивнул на хищную птицу хозяин вершины, – Надеюсь, что вы с ним поладите…

Я с интересом разглядывала склонившегося надо мной человека. Вот это взгляд! – не унималось сознание. До этого дня мне не приходилось встречать людей с таким пронзительным взглядом и редким цветом глаз, кажется, они были медово-золотистыми. Взор был строгим, но излучал благородство и отпечаток внутренних тайн. А еще меня поразила необыкновенная умиротворенность, исходящая от этого человека, несмотря на явно скудные условия жизни. Облик мужчины говорил о его силе – не только внешней, но и внутренней. И я могла поспорить, что последняя имела не меньшее значение. Странно, но рядом с ним я ощутила абсолютный покой, словно меня окутало облако огромной жизненной силы.

Мужчина поднялся и подал мне руку, очевидно, чтобы я за нее уцепилась. Но я проигнорировала этот жест и поднялась на дрожащие ноги без его помощи.

– Вижу – с характером… – хмыкнул он. – Ну-ну…

И человек, развернувшись, направился в хижину. Маленькие копытца, принадлежащие горной козе, потрусили за ним.

* * *

Последующие месяцы я прожила – не имея практически ничего, кроме металлической миски и тишины – на сухом каменистом плато с довольно крутыми склонами в небольшой хижине удивительного человека – моего учителя.

Мои занятия отличались от общепринятых форм обучения подростков в цивилизованном мире, и мне это нравилось. Трудности не пугали, жизнь представила нас друг другу еще задолго до этого момента – монастырь научил многому, дав хорошую базу для закалки характера.

Теперь же оставалось наконец-то встать на путь, выбранный сердцем, и погрузиться в мир ученика великого мастера.

Мои желания никуда не испарились, как предполагал Лео, наоборот – я стала еще больше одержима идеей: вернуться однажды в цивилизацию с зажатым в кулаке всесокрушающим возмездием и вонзить его острый клинок в сердце врага. Только так смогу спокойно жить дальше, только так обрету душевный покой, победоносно торжествуя над свершившейся расплатой за чудовищное злодеяние, предотвратить которое не смогла, будучи ребенком.

Сей-Ман – так звали моего наставника, моего учителя. Непревзойденного мастера, владеющего секретными знаниями и стилями в боевом искусстве – пенчак-силат. Именно о нем ходили легенды в монастыре среди монахинь, и именно о нем мне рассказывал могильщик Норбу.

Одну из этих легенд помню очень хорошо…

Поговаривали, что однажды, когда мастер жил еще в провинции среди людей, на их деревушку напала банда неизвестных, хорошо подготовленных и вооруженных людей. Доброжелательные жители, занимающиеся исключительно земледелием и скотоводством, не могли понять, что понадобилось этим головорезам – ведь кроме овощей, молока, мяса и шерсти взять у них было нечего. Сей-Ман сразился с шестью бойцами одновременно, и все они были мертвы уже спустя несколько секунд после начала поединка, а остальные – позорно бежали…

Вскоре после этого Сей-Ман покинул деревню, предпочтя жизнь отшельника.

Монахини поговаривали, что этот человек мог одним ударом мгновенно парализовать или даже убить любого, поскольку владел знаниями обо всех жизненно важных точках человеческого тела и способах воздействия на них.

Выяснился и еще один интересный факт…

Оказывается, именно с Сей-Маном каждый раз встречался Лео, когда прибывал сюда на Южный Тибет и когда после проведенного со мной времени в монастыре уходил куда-то в горы. Пещерная хижина, расположенная ниже в ущелье, на довольно-таки приличном расстоянии от вершины – где постоянно проживал учитель – была своего рода стыковочной базой для совместных медитаций и разговоров этих двух, казалось бы, абсолютно разных мужчин.

Интересно, о чем Лео говорил с Сей-Маном? Откуда он его знал? И почему вообще Сей-Ман шел на эти встречи, будучи затворником от всего остального мира?

Вопросов было много, но ответы пока отсутствовали…

С первого дня я старалась отдавать себя всю без остатка урокам учителя, жадно впитывая каждое слово, слетавшее с его губ, запоминая каждое движение, отслеживая каждый взгляд. Старалась ни на шаг не отходить от него, чтобы как можно скорее овладеть тайными знаниями.

Всегда с интересом наблюдала, как тренируется он сам, и чересчур усердствовала, пытаясь повторить за ним все движения точь-в-точь, завоевав таким образом его расположение, что явно было непросто. То, на что отводились месяцы – мне хотелось познать за несколько дней, я уверенно полагала, что мое стремление, мой искренний порыв, моя страсть к искусству силата сократит сроки обучения. И была готова ко всему: слышать треск собственных костей, чувствовать, как рвутся мышцы от перенапряжения, практически не есть и не спать…

Хотела посвятить каждую минуту пребывания здесь – обучению. Но Сей-Ман от случая к случаю упоминал лишь об основах, которые должны были во мне осесть первостепенно. Он говорил о безупречном владении любыми своими чувствами и о доброте свершаемых поступков.

Наше общение с учителем было скупым и немногословным – так повелось с первых дней. Если я пыталась задавать вопросы, он становился холодным, отрешенным и задумчивым, а иногда казалось, что и вовсе избегал встреч со мной, если такое можно вообразить, проживая вместе под одной крышей маленькой хижины на крохотном плато.

Порой создавалось ощущение, что ему большее удовольствие доставляет общение со Скурудж, чем со мной: маленькая гималайская горная коза являлась для нас источником молока и, по всей видимости, незаменимым другом учителя.

Я терялась в догадках и утопала в размышлениях: чем же заслужила такое отношение к себе?

Возможно, моя спешка в подходе к изучению силата так раздражала учителя и вызывала недопонимание между нами…

Однажды я спросила его:

– Почему мы практически не разговариваем?

На что он ответил простой фразой:

– Одной из главных составляющих искусства является традиция молчания ученика, считается, что вопросы и любознательность происходят от шайтана. Я сам расскажу то, что нужно в соответствующий момент, в соответствии с уровнем знаний и умений ученика. Это понятно?

Мне оставалось лишь кивнуть…

Я понимала, что учитель – прав, но все чаще стала задумываться о том, что наши занятия скорее напоминали какую-то бутафорию – меня в них практически не было. Учитель много времени посвящал своим тренировкам, но меня в них брать не спешил, как будто не желая делиться тем, чем в полной мере обладал сам. Словно я не нравилась ему, словно считал, что я не достойна его времени, словно я была абсолютно не выгодным вкладом для его драгоценных познаний.

Мелькали всякие мысли, в том числе и такая: возможно, он не желал раскрывать свои уникальные элементы и знания, чтобы впоследствии я, а также и никто другой – не могла бы бросить ему вызов, и чтобы в случае чего он мог всегда одержать верх?

А может, он просто не верил в меня, как не верил Лео…

Я пыталась разглядеть ситуацию под разным углом – и так, и сяк – но не понимала, что происходит. Это угнетало, поскольку в моем представлении тандем из учителя и ученика был невероятно важной частью обучения. К тому же, несмотря на отсутствие расположения, учитель не прогонял меня за порог.

Конечно, не мне судить, как должны проходить занятия, но мои сводились лишь к растяжке, отжиманию, бегу по склонам и ношению воды в ведрах на коромысле, хотя имелся шланг, протянутый от родника к дому. Но Сей-Ман для чего-то заставлял меня пользоваться этим странным устройством, которое ранее мне встречалось лишь в детстве на страницах сказок.

А вот чего у меня было в избытке – так это примитивных и бесполезных, на мой взгляд, дел, повторяющихся изо дня в день. Сей-Ман заставлял меня по пятьдесят раз на дню делать одни и те же вещи: кипятить воду, остужать воду, снова кипятить и снова остужать, выкапывать яму и сразу забрасывать ее землей, вновь приступая к раскапыванию новой спустя мгновение.

Я часто психовала, уставая от монотонной бесполезной работы. И, отшвыривая надоевший котелок в сторону, обжигала руки, бурча про себя гневные ругательства. А однажды заехала себе в глаз лопатой, с остервенением копая пятнадцатую яму на дню, следствием чего послужил знатный фингал, с которым проходила неделю.

Обычно после такого всплеска эмоций учитель ничего не говорил, лишь добавлял мне новый урок – бросать камни в пространство до тех пор, пока рука не повисала жалкой плетью от бессилья и изнеможения. Очевидно, он считал мои стремления овладеть искусством супербойца – тем более в сжатые сроки – ветреными и несерьезными, в отличие от моего внутреннего настроя.

В тот момент мне было сложно понять: почему мы не можем практиковать физические упражнения каждый день, почему мы иногда внезапно останавливались и долгое время «топтались на месте», изучая никому не нужные теории.

День за днем учитель рассказывал об одном и том же: об основных элементах силата – пассанг, лангка, джуру, а также и их многочисленных сочетаниях – бунго. Казалось, что я поглощаю их на завтрак, обед и ужин, в то время как боевое применение – буах – так и не проникало в мою жизнь.

Я давно уяснила, что внешне привлекательные и даже танцевальные традиционные движения бунго, за которыми скрываются грозные боевые приемы, являются характерной чертой пенчак-силата, отличающей его от других восточных боевых искусств. Но мне хотелось уже скорее перевернуть эту страницу и перейти к следующему этапу, где характерной особенностью силата – для завершения атаки – являлось добивание противника.

Почему вместо того, чтобы скорее двигаться вперед и приобретать все больше и больше навыков, наставник отбрасывал меня назад или вовсе заставлял пребывать в молчании на протяжении нескольких недель?

О какой силе подсознания, интуиции и выдержке он говорил, когда я уже закалена, как сталь, с самых юных лет?!

И каким образом гармоничное существование может оказаться гораздо важнее в бою, чем виртуозное владение своим телом и оружием?

Мне хотелось двигаться к поставленной задаче вопреки всему и как можно быстрее, словно я была гончая и впереди у меня маячила дичь.

Ведь я и так потеряла много времени, изучая год за годом унылые монастырские практики, загружая свой мозг с утра до вечера молитвами и ретритами. И только засыпая я видела, как заношу меч возмездия над одним и тем же человеком. В этих навязчивых полуснах, порой напоминающих галлюцинации, он всегда стоял спиной – я не видела его лица, но зато остро чувствовала запах. Такой запах выделяют апокриновые железы человека в момент сильного страха – страха перед неизбежностью смерти. На протяжении долгих лет этот смрад навязчиво крутился в моих ноздрях – рефлекторно напоминая о страшном прошлом…

Я очень надеялась, что однажды мои видения станут явью. Что наступит день, когда я – подобно наркоману – сладострастно втяну ноздрями этот смрад наяву и в томительном предвкушении расплаты, обнажив свой кукри, неспешно начну приближаться к его источнику.

Тревожило лишь одно – упущение времени!

Это то, над чем ни я, ни одно живое существо было не властно…

Я переживала, что упущу момент, и все, ради чего, сжав зубы, я пропускала удары судьбы на протяжении долгого времени, вдруг в один миг станет бессмысленным!

Именно поэтому хотелось торопиться, необходимо было как можно скорее пройти этап «огня, меча и скорости».