о Божьем гневе сейчас ты узнаешь
и милость Бога с почтеньем признаешь!»
 
 
Путник поведал, что в пекле увидел:
полчища бесов средь огненна моря;
если при жизни ты многих обидел,
смерть превращается в вечное горе.
 
 
Мрачный разбойник под дубом сидит,
ни слова не молвит, лишь в землю глядит.
 
 
Путник поведал, что в пекле услышал:
тщетные жалобы, крики, проклятья —
зовы о помощи – чертова братия
не утешает, огонь так и пышет,
вечные стоны и вечны несчастия! —
 
 
Мрачный разбойник под дубом сидит,
ни слова не молвит, лишь в землю глядит.
 
 
Путник поведал, как крестным знаменьем
велел Сатане отдать распоряженье,
 
 
чтоб бес, искусивший отца дать то слово,
ему возвратил ту расписку-проклятье,
но бес отказался так просто отдать ее,
отказ повторяя свой снова и снова.
 
 
Разгневался ада тогда повелитель:
«В адскую лаву его окуните!»
Беса схватили, согласно приказу,
в купель из огня окунули и мраза;
с одной стороны уголь адский пылает,
с другой стороны холод льда обжигает;
и чтоб увеличить без меры страданья,
тот лед обращают опять в ада пламя.
Бес страшно кричит, извиваясь змеею,
сознание теряет и никнет главою.
Кивнул Сатана тут, отдав повеленье,
чтоб беса пока прекратили мученья.
Как только в себя он пришел, раздышался,
расписку отца отдавать отказался. —
 
 
И приказал Сатана в жгучем гневе:
«Отдайте в объятья его адской деве!»
Та дева отлита была из металла,
руки раскинула в страстном желаньи,
беса к груди своей твердой прижала,
кости трещали, раздались стенанья,
бес дико кричал, извиваясь змеею,
сознание терял, поникая главою.
Кивнул Сатана, чтоб разжались объятья,
и бес с облегченьем взглянул на собратьев.
Но тут же главой с отрицаньем мотает,
расписку отца отдавать не желает. —
 
 
Тогда Сатана приказал в гневе диком:
«В Загоржево ложе его киньте мигом!»
 
 
«В ложе Загоржа? В Загоржево ложе?» —
голос разбойника дикий несется,
тело огромное страшно трясется,
пот покрывает лица его кожу.
«Ложе Загоржа! – Загорж – называла
так меня мать, когда хлопцем был малым,
бывало, учила меня плесть рогожи,
рогожами этими мох устилала,
шкурою волчьей меня прикрывала.
В пекле теперь то Загоржево ложе? —
Ну-ка, поведай мне ты, слуга Божий,
что ждет Загоржа на адовом ложе?»
«Божией мести рука знает меру,
только от смертных сокрыты решенья,
надо принять, что услышишь, на веру —
видно, огромны твои прегрешенья.
Знай же, тот бес, как услышал про ложе,
унять не сумел уж чудовищной дрожи, —
расписку он отдал без промедленья!»
 
 
Сосна вековая всех выше на склоне,
крону свою к небу гордо вздымает,
ударит топор – сосна голову клонит
и с тяжким стоном к земле припадает.
 
 
Тур лесной дикий в ярости скачет,
деревья с корнями в пути сокрушая,
вонзится копье – взвоет зверь и заплачет,
с болью и кровью к земле припадая.
 
 
Так и разбойник, той вестью сраженный,
наземь бросается в дикой тревоге,
корчится, бьется, кричит пораженный,
обнял он путника пыльные ноги:
«Смилуйся, сжалься, ты – человек Божий,
не дай мне попасть на то адское ложе!»
«Что же могу я! Я червь, тебе равный,
без милости Божьей навеки проклятый,
к Нему обратись и Ему давай клятву,
и кайся, пока час не пробил твой главный». —
 
 
«Да как же мне каяться? Видишь дубину
с зарубками – каждую помню щербину,
сочти их, коль сможешь, за каждой – убийство,
ты видишь – бессчетно мое кровопийство!»
 
 
И путник дубину с земли поднимает —
оружьем был яблони ствол – и бросает.
В твердое темя скалы он попал,
как в рыхлую землю бы прутик вогнал.
 
 
«Тут, пред свидетелем всех преступлений,
ночами и днями стой на коленях!
Часы не считая, не ешь и не пей,
лишь жертв вспоминай страшной злобы своей,
кайся, к Творцу обращаясь в моленьях.
Огромна вина, ты великий злодей:
так пусть беспримерным раскаяние будет,
тогда лишь Господь о тебе не забудет!
Стой тут на коленях в горячей мольбе,
Бог даст, и вернусь я однажды к тебе».
 
 
И путник уходит дорогой своей,
и на коленях взмолился злодей;
ночами и днями не ест и не пьет,
лишь милости Божьей с терпением ждет. —
Бежит день за днем, вот зима настает,
снега и морозы с собою несет:
Загорж все стоит и стоит на коленях —
напрасно он путника ждет появленья,
тот не приходит, пусты ожиданья,
Боже, Загоржа прими покаянье!
 

V

 
Девять десятков годов пролетело,
многое в мире с тех пор изменилось:
уж поколенье людей постарело,
тех, что в ту пору едва народилось.
 
 
И стариков-то осталось немного,
гробом закончилась жизни дорога.
Лица чужие – новое племя —
все унесло беспощадное время,
только вот солнышко в небе лазурном,
только оно временам неподвластно,
сотни веков улыбается ясно,
всем одинаково – умным и дурням.
 
 
Весна вновь вернулась. Ветерок дует,
свежие травы на поле качает,
соловушка вновь о любви повествует,
воздух фиалками благоухает.
 
 
Грабовой тенью леса глубокого
двое скитальцев бредут по дороге:
сгорбленный старец с епископским посохом,
еле несут его слабые ноги,
юноша старцу идти помогает.
 
 
«Остановись, сын мой, отдых мне нужен,
ах, как покоя душа ожидает!
К предкам почившим стремлюсь я, натружен,
но милость Божья другого желает.
Только безмерною милостью Бога
смог я пройти через адские врата,
Он указал мне к спасенью дорогу,
сил мне придал для спасенья когда-то.
Твердо я верил в тебя, мой Спаситель,
будь на земле Ты всегда победитель!
Сын мой, я жажду! Испить бы водицы:
ты оглядись вокруг, здесь, без сомненья,
что-то найдется для отдохновенья, —
близок источник или криница».
 
 
Юный помощник ушел в леса чащу,
чтобы найти там источник журчащий.
Дальше и дальше он продирался,
пока до замшелой скалы не добрался.
Тут вдруг, как вкопанный, остановился,
как светлячок, что ночами летает,
блеск удивленья лицо озаряет, —
благоуханию он удивился,
невыразимое благоуханье,
будто бы райского сада дыханье.
Путник сквозь хвою густую продрался,
выше вскарабкался, что было мочи, —
что же за диво увидели очи:
дерева ствол перед ним возвышался,
яблоня дивная с кроной густой,
на веточке каждой плод золотой —
из золота яблоки благоухают,
их райский дух все собой наполняет.
 
 
И юноши сердце от счастья забилось,
и радости чувство в глазах заискрилось;
«Ах, ясно! Я вижу, что Бог милосердный
добр к старцу, который молился усердно:
послал Он ему вместо хладной воды
от яблони дивной златые плоды».
Но только к плоду он рукой потянулся,
как сразу же, страхом объят, содрогнулся.
 
 
«Касаться не смей – ведь не ты посадил их!» —
глас низкий, глубокий возник ниоткуда,
пришедший из мира невидимых, дивных,
и голос тот был обещанием чуда.
Вблизи находился лишь пень великанский,
кусты ежевики его окружили,
и высился дальше ствол дуба гигантский
с огромным дуплом, что века сотворили.
 
 
Юноша пень обошел, огляделся,
дальше продвинулся, в зелень всмотрелся:
но и следа одного не бывало,
что тут нога человека ступала,
в безлюдной пустыне лишь лес зеленелся.
 
 
«Наверное, уши мои подкачали?
Наверное, дикие звери кричали?
Наверное, был это звук водопада?» —
подумал он, больше не слыша ни звука,
и к яблоку поднял опять свою руку.
 
 
«Чужое оставь – прикасаться не надо!» —
вновь голос глубокий возник ниоткуда,
и юноша снова подумал про чудо,
и глядь – великанский вдруг пень шевельнулся,
как будто от сна векового очнулся,
широкие плечи, вздымаясь, расправил,
взгляд глаз смоляных на пришельца направил,
как свечи в ночи, эти жаркие очи,
и выдержать взгляд этот не было мочи.
 
 
Испуганный юноша крестным знаменьем
в ужасе трижды себя осеняет
и, пораженный кошмарным виденьем,
как перед страшным врага нападеньем,
бежит, и дорогу не разбирает,
до крови шипами себя раздирает
и падает ниц, весь охвачен смятеньем.
 
 
«Ах, старче, в лесу этом зло процветает:
скала, на ней яблоня там, на вершине,
она плодоносит плодами златыми,
а пень великанский их рвать запрещает,
и пень этот молвит, очами вращает,
он яблоню от чужаков защищает,
ах, старче, так бесы людей обольщают!»
 
 
«Ты ошибаешься, сын мой! От Бога
все чудеса там, Ему лишь во славу!
Вижу, что путь свой закончу по праву
именно здесь, так сложилась дорога,
в этой земле мне лежать. Напоследок,
сын мой, со мной на скалу ты последуй».
 
 
Сквозь заросли юноша путь проложил
и старца наверх на руках потащил.
 
 
Когда уже к яблоне той поднялись,
пень к старцу поднял свою голову ввысь
и, руки к нему протянув, ликовал:
«Ах, мой господин, посмотри на плоды —
то саженец твой, как же долго я ждал:
сорви, вот молитв твоих долгих следы!»
 
 
«Загорж, ах, Загорж, скоро отдохновенье:
остались последние жизни мгновенья!
Безмерна к нам милость великая Божья,
обоих спасла нас от адского ложа!
Прости меня ныне, тебя я прощаю,
мы вместе с тобой рядом головы сложим,
а души пусть ангелы ввысь забирают!»
 
 
«Аминь!» – отозвался Загорж и мгновенно
навеки почил, в скудный прах превратился,
и лишь ежевика на голых каменьях
осталась на память, что здесь он молился.
 
 
И замертво старец на землю упал —
земной его путь в тот же миг завершился!
Средь леса лишь юноша бедный стоял,
исполнить последнюю волю стремился.
 
 
А над головой его в то же мгновенье
две белых голубки на небо взлетели,
они возносились в счастливом паренье
и вот уже с ангелов хором запели.