Водяной

I

 
Водяной над озером
поет песню вечером:
«Ярче месяцу светить,
пусть сшивает крепче нить.
 
 
Шью себе я боты
для любой работы.
Ярче месяцу светить,
пусть сшивает крепче нить.
 
 
Как настанет завтра пятница,
Водяной в свой плащ нарядится.
Ярче месяцу светить,
Пусть сшивает крепче нить.
 
 
Наряд зеленый, боты красные,
Завтра свадьба ждет прекрасная.
Ярче месяцу светить,
Пусть сшивает крепче нить».
 

II

 
Рано утром панна встала,
белье в узел завязала:
«К озеру пойду я, матушка,
постираю свое платьишко».
 
 
«Ах, к озеру не ходи,
дома, дочка, посиди.
Сон я видела к беде,
не ходи сейчас к воде:
 
 
Тебе жемчуг выбирала,
в бело платье одевала,
юбка – пена водяная,
не ходи к воде, родная.
 
 
Платье белое – к печали,
перлы – слезы предвещали,
пятница – беду сулит», —
мать, тревожась, говорит.
 
 
Панне дома не сидится,
тянется она к водице,
что-то к озеру толкает
и от дома отвлекает.
 
 
Лишь стирать расположилась,
доска под ней проломилась,
словно в матушкином сне,
панну тянет к глубине.
 
 
Снизу волны забурлили,
и круги все шире, шире.
А на тополе у скал
Водяной рукоплескал.
 

III

 
Невеселые, тоскливые
будни водяного края,
за осокой среди лилий
рыбки плещутся, играя.
 
 
Солнышко не согревает,
ветерок не веет,
хладно, тихо – будто горе
в сердце холодеет.
 
 
Невеселые, тоскливые
эти водные края,
в полутьме и полусвете
все течет день ото дня.
 
 
Водяного двор большой,
в нем богатства много,
но не веселы душой
гости Водяного.
 
 
Если кто-нибудь войдет
во врата хрустальные,
того больше не увидят
родичи печальные.
 
 
Водяной у ворот
начинает шить,
его жена молодая —
дитятко кормить.
 
 
«Баю-баю, дитятко,
сыночек нежданный,
улыбка на личике —
тоска в сердце мамы.
 
 
Ты любовно протянул
ко мне ручки обе:
а я лучше бы лежала
под землей, во гробе.
 
 
На кладбище за костелом
с крестом в черной нише,
чтобы мамочке моей
идти ко мне ближе.
 
 
Баю-бай, сыночек мой,
мой малютка-водяной!
Как мне хочется домой,
к своей матушке родной!
 
 
Старалась бедная она,
приданое шила,
а сейчас в тоске, одна,
без доченьки милой.
 
 
Вышла, вышла замуж дочь,
но и тут ошибки:
сваты были – черны раки,
а подружки – рыбки.
 
 
А мой муж – помилуй Бог!
Мокрый и на суше,
он в горшочках под водою
людей прячет души.
 
 
Ах, сыночек, баю-бай,
волосики зеленые —
выходила мама замуж,
не была влюбленная.
 
 
Обманули, затянули
в неразрывны сети,
мне осталась одна радость —
ты на этом свете!»
 
 
«Что поешь, жена моя?
Ишь, что напевает! —
твоя песнь проклятая
гнев во мне рождает.
 
 
Замолчи, жена моя,
желчь во мне вскипает,
или сделаешься рыбой,
с другими так бывает!»
 
 
«Не гневайся, Водяной,
что твои угрозы!
Что возьмешь с растоптанной,
выброшенной розы.
 
 
Юности весенний цвет
загубил давно ли?
И ни разу ты моей
не исполнил воли.
 
 
Сто раз я тебя просила,
умоляла сладенько,
чтоб пустил хоть на часочек
к моей милой маменьке.
 
 
Сто раз я тебя просила,
слез лились потоки,
чтоб позволил мне проститься
с мамой одинокой.
 
 
Сто раз я тебя просила,
на коленях, в горести,
в твоем сердце камня сила —
где там взяться жалости!
 
 
Не гневайся, не сердись,
Водяной, мой муж.
Или – гневайся и пусть
все случится уж.
 
 
Если хочешь рыбой сделать,
чтоб была немая,
преврати-ка лучше в камень,
камень чувств не знает.
 
 
Сделай камень из меня,
кровь застынет в жилах,
чтоб душа о свете дня
больше не тужила».
 
 
«Рад бы, рад бы был, жена,
я поверить слову,
только рыбку в синем море
кто поймает снова?
 
 
Не препятствовал бы я
к матушке явиться,
но лихие мысли женщин —
кто их не боится?
 
 
Ну же, ладно, отпущу,
облегчу-ка долю,
если только слово дашь
исполнить мою волю.
 
 
Мать не смей ты обнимать,
ни кого иного,
а не то любовь земная
пересилит снова.
 
 
Никого не обнимай
с зари до заката,
а как благовест услышишь,
воротись сюда ты.
 
 
С заутрени до вечерни
время тебе дарится,
а для верности дитя
пусть со мной останется».
 

IV

 
Как бы, как бы это было
чтоб без солнышка весной?
Что же это за свиданье
без объятия с родной?
Если к матери прижмется
дочь в тоске сердечной,
кто ее тогда осудит
за порыв извечный?
 
 
Плача, с матерью проводит
время Водяная:
«Время к вечеру подходит,
я боюсь, родная».
«Ты не бойся, моя дочка,
темной силы дерзкой,
я тебя не дам в обиду
ублюдине мерзкой!»
 
 
Пришел вечер. Муж зеленый
под окнами шляется,
женщины, засов задвинув,
от него скрываются.
«Ты, дитя мое, не бойся
твари водяной,
он на суше не имеет
власти над тобой».
 
 
Звон вечерний отзвонили,
Бух! Бух! – стук раздался:
– Ну, жена, пошли домой,
Я проголодался!
– Вон отсюда, враг поганый,
прочь иди, на дно свое,
там устроишь ужин званый,
все, что здесь, то – не твое!
 
 
В полночь – бух! бух! – снова
стук в запертые двери:
– Ну, жена, пойдем домой —
постели постели!
– Вон отсюда, враг поганый,
прочь иди, на дно свое,
пусть тебе устелют илом
ложе гадкое твое.
 
 
В третий раз – бух! бух! – раздался,
как зари занялся свет:
– Ну, жена, пойдем домой,
дитя плачет, еды нет!
– Ах, матушка, чем он манит,
как к младенцу сердце тянет!
Отпусти меня, родная,
Жизни без дитя не знаю.
 
 
«Не ходи, останься, дочка!
Ложь во всех его словах,
о младенце ты тоскуешь,
за тебя растет мой страх.
Душегуб, иди отсюда!
Дочь останется со мной.
Коль дитя без мамки плачет,
к нам неси его домой».
 
 
На озере буря стонет
и сквозь стон младенца крик:
он любую душу тронет,
хоть прервался в тот же миг.
«Ах, матушка, горе, горе,
холодеет кровь моя:
мама, мамочка родная,
страшусь Водяного я!»
 
 
Что упало? Из-под двери
лужица кровавая.
Страхом скована, застыла,
дверь открывши, старая:
как принес им враг младенца,
как снести удар судьбы! —
Голова дитя без тельца,
тельце дальше – без главы.
 

Верба

 
Встретив раннюю зарю,
муж спросил жену свою:
 
 
– Ответь, милая моя,
ты со мной всегда честна,
 
 
ты со мной всегда честна,
но одно лишает сна —
 
 
уж два года мы с тобою,
и не знаю я покоя.
 
 
Жена моя, голубица,
что с тобой во сне творится?
 
 
Спать ложишься свежей, бодрою,
ночью – рядом тело мертвое.
 
 
И ни вздоха, и ни трепета,
и ни стона, и ни лепета.
 
 
Вся ты словно изо льда,
будто мертвая вода.
 
 
Ночью даже детский крик
не пробудит ни на миг.
 
 
Жена моя, золотая,
расскажи мне, не скрывая.
 
 
Если это хворь какая,
позову тебе врача я.
 
 
В поле разных травок много,
мы найдем тебе подмогу.
 
 
Есть другое средство тоже:
слово мощное поможет.
 
 
Слово тучи разгоняет,
в бурю лодки охраняет,
 
 
с неба звездочку достанет —
сила слова не обманет.
 
 
– Господин любимый мой,
пусть все течет само собой. —
 
 
Если что-то суждено,
излечить то не дано.
 
 
Что Судьба кому-то скажет,
людское слово не развяжет.
 
 
Хоть безжизненна на ложе,
все идет по воле Божьей.
 
 
Все идет по Божьей воле,
ночью Он хранит от боли.
 
 
Мертвой суждено мне спать,
но с утра жива опять.
 
 
Поутру светла дорога —
положись на помощь Бога!
 
 
Но жена напрасно просит —
муж иную думу носит.
 
 
Сидит бабка у ворот,
из миски в миску воду льет.
 
 
Двенадцать мисок ряд стоит,
муж старухе говорит:
 
 
– Слушай, мать, ты знаешь много,
ляжет как кому дорога,
 
 
знаешь, как болезнь родится, —
куда жена моя стремится?
 
 
Спать ложится свежей, бодрою,
ночью – рядом тело мертвое.
 
 
И ни вздоха, и ни лепета,
и ни стона, и ни трепета.
 
 
Вся как будто изо льда,
словно мертвая вода.
 
 
– Как бы мертвой ни была,
ведь лишь днем она жила.
 
 
Днем с тобой живет, дыша,
ночью – в вербочке душа.
 
 
У потока под горой
верба с белою корой;
 
 
ветки желтые на ней,
там душа жены твоей.
 
 
– Не хочу с женою жить,
чтобы с вербою делить;
 
 
пусть жена со мной живет,
верба пусть в земле гниет.
 
 
На плечо топор взвалил,
под корень вербочку срубил.
 
 
В реку пала и на дне
зашумела в глубине.
 
 
Зашумела, завздыхала,
словно мать душой страдала.
 
 
Будто тяжко умирала,
с болью на дитя взирала.
 
 
– Что у дома за собранье?
О ком слезы, причитанья?
 
 
– О твоей супруге милой,
как косой, ее срубило;
 
 
то ходила, напевала,
как подкошена, упала;
 
 
умирая, завздыхала,
с болью на дитя взирала.
 
 
– О беда, судьбина злая,
я жену убил, не зная,
 
 
что дитя в минуту ту
превратил я в сироту!
 
 
Верба с белою корой,
что ты сделала со мной!
 
 
Одному теперь мне жить,
что с тобой мне учинить?
 
 
– Пусть достанут из воды,
срежут желтые пруты;
 
 
и потом за прутом прут
колыбельку пусть сплетут.
 
 
Уложи в нее сыночка,
и спокойной будет ночка.
 
 
Будет колыбель качаться —
дитя с мамой обниматься.
 
 
А другие прутья ты
посади-ка у воды.
 
 
А как мальчик подрастет,
резать дудочки начнет.
 
 
Будет в дудочку дудеть,
вместе с мамой песни петь.
 

Лилия

 
Почила дева в пору юных лет,
Как будто высох розы ранней цвет,
Почила дева, розе не дышать.
Жаль ее, жаль – в земле ей лежать.
 
 
«Не хороните меня
Средь деревенских могил,
Там жалобы вдов и сироток
Мне спать не дадут.
 
 
Хочу, чтоб мой вечный покой
Лес дремучий хранил,
Пусть вереск могилу накроет,
И птицы над нею поют…»
 
 
И не прошло еще года и дня,
Могила вся в вереск облачена.
И не прошло еще даже трех лет,
На могиле ее расцвел редкостный цвет.
 
 
Белая лилия – кто ее увидал,
Каждый боль и тоску испытал.
Лилии запах – кто им проникался,
В каждом жажды огонь разгорался.
 
 
«Эй, слуга, готовь мне коня!
Манит сегодня охота меня,
Поскачем в леса, под еловый кров,
Будет сегодня особенный лов!»
 
 
Хэй-хэй, хо! Борзые скулят,
Для всадника не существует преград,
Похоже, добыча дана судьбой:
Видит он белую лань пред собой.
 
 
«Хэй-хэй, хо! Добыча моя,
Ни поле, ни куст не спасут тебя!»
Прицелился – что же случилось с глазами?
Лилия белая вместо лани.
 
 
На лилию смотрит, охвачен смятеньем,
Сердце дрожит, не справляясь с волненьем.
Замер в тоске, почти не дыша,
Виной тому – лилии белой душа.
 
 
«Эй, верный слуга, за дело берись,
Выкопай лилию, в замок мой мчись.
В моем саду ей отныне цвести,
Чувствую, нет без нее мне пути.
 
 
Эй, слуга верный, доверенный мой,
Храни цветок, защищая собой,
Ночью и днем, не смыкая очей,
Дивная сила влечет меня к ней!»
 
 
Ходит слуга за цветком день, другой,
Хозяин ее околдован красой.