Цитаты из книги «Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, летчица, бывшая и другие в искусстве 1917–1939 годов»

место работницы в официальном искусстве заняла фигура жены руководителя, в пропаганде середины тридцатых обозначился поворот к активному освещению темы материнства.

М. Делалой, в этих арестах, особенно в случае Хазан-Андреевой и Жемчужиной, которые занимали высокие государственные посты, Сталин не только стремился ослабить своих партийных соратников, разрушая их семьи, но и утвердил конец «ленинского» этапа в гендерной политике, так как «одним ударом уничтожил и образ женщины-активистки»

Елизавета Арватова-Тухачевская, Анна Бухарина-Ларина, Екатерина Калинина и Ольга Буденная, Бронислава Поскребышева, Дора Хазан-Андреева и Полина Жемчужина и другие. Евгения Ежова

В 1941-м журнал «Общественница» был закрыт — так же внезапно и без объяснений, как когда-то журнал «Коммунистка»146. Жизнь движения «жен инженеров» оказалась недолгой, однако ее след еще на десятилетие закрепился в советском законодательстве в виде симметричного поворота репрессивной политики. За законом «О членах семьи изменников Родины» (ЧСИР) от 30 марта 1935 года как раз в 1937-м последовал отдельный приказ НКВД «О репрессировании жен и размещении детей осужденных “изменников Родины”» (Оперативный приказ НКВД № 00486, 15 августа 1937 г.), согласно которому все жены осужденных «изменников Родины, шпионов и членов троцкистских организаций» подлежали заключению в лагеря на срок от 5 до 8 лет. На основе этого приказа было открыто специальное отделение Карагандинского лагеря, исправительно-трудовой лагерь «Р-17» (в разговорной речи — «А.Л.Ж.И.Р.» — Акмолинский лагерь жен изменников Родины)

«Хотя организаторы рассчитывали на присутствие лишь 300 делегаток, съезд собрал более 1000 женщин в ярких красных косынках, преимущественно работниц, одетых в тулупы, живописные национальные костюмы или же в армейские шинели <…> Для большинства делегаток это было первым знакомством с политикой и первым путешествием из мира своей деревни. Для организаторов же съезд был трудным упражнением в агитации, равно как и наглядным свидетельством того, что вся работа у них еще впереди»

Сравнение композиций 1926 и 1937 года показывает масштаб изменений политического курса. В лубке мы видим женщин разного телосложения и возраста, явно занятых именно деловыми обсуждениями: оживленная темная толпа на верхнем ярусе ждет начала съезда.

Единственное напоминание о политическом формате женского собрания — фигура в центральной группе, пожилая работница в красной косынке и грубых ботинках, которую обступили несколько изящных современных девушек. Несмотря на их широкие улыбки, диалога не происходит: гостья из революционной эпохи напряжена, «совдамы» лишь скользят по ней взглядом — для них она очевидно относится к «старому миру». Над оконным проемом, разделяя двухъярусную композицию холста, виден рельеф Скопаса «Битва греков с амазонками» с Галикарнасского мавзолея.

далеки эти образы от скученности и бедности, с которыми сталкивались работницы 1930-х

Перед нами картина достатка, счастья и профессионального признания, которое касается только одного человека: работа в цеху представлена как образ бесконечного частного пространства, даже скучноватого в своем комфорте. Героиня настолько изолирована от остального рабочего процесса, что и сама кажется только сошедшим с конвейера новым, улучшенным типом работницы, который демонстрируется иностранцам.

Во многом поэтому знаковой вещью выставки стала «Новая Москва» Юрия Пименова (1937). Героиня картины, как и жены из альбома НКТП, управляет автомобилем: с непокрытой головой, в нарядном шелковом платье она едет по магистрали, ведущей в Кремль, — промытой дождем перестроенной улице Горького. В контексте выставки картина стала не просто метафорой будущего, но флагманом целой галереи типажей работниц, трактованных как жены инженеров.