В тир!

 
Метким стрелком оказалось светило:
Прямо в сердце лучом угодило,
Будто сердце – мишень, а мир —
Необъятный солнечный тир.
Глянул —
          яблочком дальней мишени
Солнце повисло…
                    Сердцем влеком,
Видно, поддамся и я искушенью:
Стану, дружище, и я стрелком.
Юношу встречу, в шинели, в шлеме, —
Мне почему-то покоя нет…
Брось-ка перо и бумагу —
                    время
В тир отправляться, мой друг Ахмет!^[2]
Знаю тебя:
          напряжённым взглядом
В строчку нацелился прямиком.
Кажется ручка тебе прикладом,
Стальное перо – штыком.
Помнишь, товарищ, —
                    давно ль это было? —
Победоносно закончив бои,
В новой борьбе на перо и чернила
Мы сменили винтовки свои.
Впрочем, не так я сказал об этом:
Даже на фронте, в огне боёв,
Разве ты не был уже поэтом,
Пулей и словом разя врагов?
Мы угольком на клочках четвертушек,
Что на цигарки брала братва,
Стихи писали…
                    И с громом пушек
Нашей песни сливались слова.
Что же тогда нам верней служило:
Меткость винтовки? Ярость пера?
Друг мой, двойного оружия сила
Нас привела к победе вчера!
 
 
Солнце балуется…
                    Глаз прищурит —
Взгляд его с неба сверкнёт, колюч,
Будто за облаком
                    снайпер дежурит,
В сердце нацелив горячий луч.
Солнечный день с голубым поднебесьем
Наших винтовок добыт огнём.
В жарком дыхании наших песен —
Буря борьбы и сражений гром.
В тире, на стрельбище в наши годы,
Верно, немногим пришлось робеть.
Нас научили бои и походы
Метко стрелять и без промаха петь.
 
 
Если умеем, прицелившись словом,
Песней навылет пронзить врага,
Надо и пулей, как словом свинцовым,
Бить из винтовки наверняка!
 
 
В тир собирайся, друг неразлучный!
Без похвальбы я скажу тебе:
Метко стреляли мы песней звучной, —
Не осрамимся и в этой стрельбе!
 

Февраль, 1933

Перевод Р. Морана

Я помню

 
Как нежно при первом свиданье
Ты мне улыбнулась, я помню.
И как ты, в ответ на признанье,
Смутясь, отвернулась, я помню.
 
 
Меня ты покинула вскоре.
Отчаянье сердце прожгло мне.
Как часто я плакал от горя
В бессонные ночи – я помню.
 
 
Как сон, пронеслись те печали,
По давним приметам я помню:
Любовь – холодна, горяча ли —
Не гаснет. Об этом я помню.
 

1933

Перевод В. Звягинцевой

На весенней дороге

 
Обветшал, разлезся,
                    стал не краше
Зипуна изношенного снег.
Пашня
          вылезает сквозь прорехи
Тёмно-бурым телом по весне.
С каждым днём
          на полевых увалах
Всё усердней солнечный пригрев.
Так бы вот и крикнул:
          – Эй, светило,
Выходи давай на ранний сев!..
Так ведь нет, Мотый!
          Свисает с носа
Капля пота,
          губы запеклись.
Семена не подвезли заране —
По такой дороге исхитрись!
Как зипун изношенный латаем —
Сани перетаскиваем мы
Со снегу на снег
          да под полозья
Подсыпаем горсточку зимы,
Невподъём поклажа,
          Конь ни с места…
Ранний сев! Какой там ранний сев!
А весна не мешкает
                    и зиму
Гонит вон под ручейков напев.
Погляди, Мотый,
          на что похож ты
И на что похож коняга твой?!
Разве так
          зерном он полон будет,
Наш амбар, пшеницей золотой?!
При подсчёте фонда семенного
Утешались:
          Дескать, даст район!
– Он не дать не может,
                    он поможет:
Нет семян – откуда соберём?
Хорошо, везём их из района.
Но кряхтим, корёжимся сейчас,
А недели две назад —
                    дороги
Ровным блеском радовали глаз.
Обветшал, разлезся —
                    стал не краше
Зипуна изношенного снег.
Худо нам с тобою,
                    а скотинке
На такой дороге хуже всех.
Отдыхать бы ей сейчас в конюшне:
Ешь давай, лошадушка, жирей!
Срок настанет, милая,
                    тогда уж
И расчешешь волосы полей!
Ну а что же, друг Мотый, на деле?
И мокра скотинка, и тоща.
Как она не вывернет лопатки,
По земле
          санями скрежеща!
Солнце потешается над нами:
– Самая горячая пора,
А её колхозники проспали,
Вот теперь и мучают одра!
 
 
Злость берёт, Мотый!
Клянёмся, друже:
Вековую лень преодолев,
Семена в поля свезём заране,
Вовремя
          на ранний выйдем сев!
 

1933

Перевод Гл. Семёнова

«До рассвета мы были с тобою вдвоём…»
(Последний вечер)

 
До рассвета мы были с тобою вдвоём
И полночи делились секретами.
Ты сияла серебряным лунным огнём,
Тебе вторило сердце отсветами.
Поутру,
Расставания близость узрев,
Я сорвал поцелуй твой последний,
После этого ты, как луна на заре,
Растворилась, исчезла бесследно.
А когда первый луч постучался в окно,
Я, успев отупеть от разлуки,
Лишь вздыхал тяжело, но мечтал: всё равно
Ты придёшь и прервёшь эти муки.
 
 
Для чего же ты, солнце, сегодня взошло,
Тяжело мне, не видишь ты, что ли?!
Ты горячую ночь превратило в золу,
Месяц ясный стал символом боли.
Эта ночь столь короткой была почему,
И так скоро заря наступила?!
Отчего и куда же ушла, не пойму,
Та, кто нежность и счастье дарила?
Если б знала она, что творится в душе,
Свет очей моих, если б ты знала…
Ночь, как молодость, к нам не вернётся уже,
Эта песня своё отзвучала.
 
 
Этот вечер последний в себя поглотил
Чувств моих самых страстных немало,
А с уходом твоим остро я ощутил,
Что и юность моя миновала.
Почему же мне так тяжело стало жить?
Кто мне выделил участь такую?
Спать ложусь – по тебе продолжаю тужить,
Пробуждаюсь – и снова тоскую.
Не забыть мне, похоже, ни нежность твою,
Ни касаний груди твоей жаркой!..
Неизбывна печаль, оттого и пою,
Ты живёшь во мне вспышкою яркой!..
 
 
Год за годом идёт…
Я надеждой живу —
Не увял пока жизни цветочек —
Что ещё раз увижу тебя наяву,
Обниму от души хоть разочек!
Крепко-крепко тебя поцелую и мне
Умирать будет вовсе не страшно.
Пусть дотла догорю я в любовном огне,
В пламень брошусь я с песней отважно!..
 

1933

Перевод Н. Ишмухаметова

Девушке из колхоза

 
Я трудовую книжку развернул,
В ней о тебе
          сказали много строки.
Почувствовала ты,
          что я взглянул, —
И костяникой заалели щёки.
 
 
Сегодня солнце,
                    завершая круг,
За горизонт садилось, прямо в тучи.
Но всё сверкал,
                    всё вспыхивал ваш плуг,
Когда вдруг поворачивался круче.
 
 
Ты словно солнце,
                    что к исходу дня
Бросает луч украдкой из-за тучи, —
Из-под ресниц взглянула на меня,
Улыбки я
          не видел в жизни лучше…
 
 
Увидел я
          в той книжке трудовой:
Проценты переваливают за сто…
Не потому ли пульс, родная, твой
Всегда так бьётся —
                    радостно и часто?
Ты потрудилась славно —
                    и не зря
Румянец на лице лежит, не тает.
То не твоей ли юности заря
В работе, в напряженье
                    расцветает?
 
 
Росинка пота
          катится со лба
И повисает на ресницах.
          Это —
Не капелька дождя и не слеза,
Она – росинка твоего рассвета.
А волосы
          твою целуют бровь,
Их лёгкий ветер разметал красиво.
Так почему же ты
                    смутилась вновь
И спрятала улыбку, погасила?
 
 
Я восхищён —
          колхозные поля!
На них не только добрый хлеб родится —
Чудеснейших девчат растит земля,
Умеющих смеяться
                    и трудиться.
Пусть я уеду очень далеко —
Запомнится полей многоголосье
И западут мне в память глубоко
Красавицы,
          взрастившие колосья.
 
 
Так до свиданья, умница, в свой час!
Не хмурь бровей,
          отбрось печали бремя:
С тобой на пашне пели мы не раз,
Споём и на току,
                    настанет время.
 

1933

Перевод Гл. Пагирева

Снега

 
Ветер ворот мне распахнул.
И, как белой сметаной, снег
По груди моей вдруг мазнул,
Чтобы сердца замедлить бег.
 
 
Ветер, ветер, холодным днём
Ты на сердце вершишь набег,
Но под жарким его огнём
Обречён ты растаять, снег.
 
 
Взгляд бросаю я на восток,
Мир туманится, как в слезе.
Из Казани мой путь пролёг,
Вспоминаю о Файрузе.
 
 
Стала чаша души грустна,
В ней смешались полынь и мёд.
На уме Файруза одна
И Казань, где она живёт.
 

1933

Перевод Я. Козловского

«Сегодня рано утром выпал снег…»

 
Сегодня рано утром выпал снег,
А к вечеру растаял без следа.
Вздохнул я,
Показалось, близок миг,
Когда истает радость навсегда.
Сияло небо солнцем поутру,
К ночи
Укрылось в саван облаков.
О, если такова твоя любовь,
Душа моя, от горя я умру.
 
 
Сугробы тают, солнышко печёт,
По улицам журчат ручьи… весна.
А вдруг любовь вот так же утечёт,
Душа моя,
Скажи, что делать нам?
 
 
Где солнышко моё, в каком плену?
Живу с тоскою в сердце по тем дням,
Когда,
Прорвав тумана пелену,
Ты, солнышко, смотрела на меня.
Вернувшись,
Вдруг обманешь даже ты,
Развеешь, не оставив и следа,
Мои надежды, чаянья, мечты?
Как жить, что делать, солнышко, тогда?
 

1933

Перевод Н. Ишмухаметова

«Года, года…»

 
Года, года…
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.
 
 
Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.
 
 
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
 
 
Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдёт
И прочно ляжет в основанье.
 

14 января, 1934

Перевод К. Арсеневой

На реке

 
На реке
          Коня купает
Красной Армии
           Джигит,
Чешет гриву,
          Моет спину,
Сам на девушку
          Глядит.
 
 
А девчушка
          Из колхоза
На мосточках
          Мочит лён,
На бойца
          Глядит украдкой,
Видно, ей
          По сердцу он.
 
 
Шёлк волос
          Рекой струится,
Сквозь ресницы
          На него
Посмотрела
          И спросила:
– Если любишь —
          То кого?
 
 
Подошёл боец
          К девчушке,
Обнял вдруг
          И говорит:
– Работящих
          И красивых
Любит девушек
          Джигит.
 

Февраль, 1935

Перевод Гл. Пагирева

«Если вернёшься на берег Дёмы…»

Зайтуне

 
Если вернёшься на берег Дёмы,
Где тополя шелестят на ветру,
Тихо пройди луговиной знакомой, —
Там я недавно бродил поутру.
 
 
Ты в камышах у прибрежной тропинки
Слышишь ли сердца влюблённого дрожь?
В воду войдёшь ты, стройнее тростинки,
Робко оглянешься и поплывёшь.
 
 
Я не вернусь на тихую Дёму,
Молодости воротить не могу,
Но, устремляясь мечтой к былому,
Сердце гостит на твоём берегу.
 
 
Здесь я увидел тебя впервые,
И разгорелся огонь в крови,
Здесь я изведал дни грозовые —
Счастье и муку первой любви.
 
 
Дёме вверял я мои печали.