– Нет, нет! – серьезно возразил Эрих Краузе. – Долги! Военные долги… Должник никогда не любит своего кредитора. Американцы, объевшиеся европейским золотом – этот дядя Сэм, истинный победитель в войне, которому мы все платили по его грандиозным счетам. В один прекрасный день этот дядя Сэм, выродившийся Шейлок, должен будет открыть свои сундуки, чтобы вооружить армию и подготовить флот для борьбы на Тихом океане. И тогда наступит наш черед, нас, оборванцев старой Европы, прежних данников сокровищницы Вашингтона, обогащаться, за счет расходов заокеанского плательщика податей. И пока они будут объясняться с желтыми, мы любезно будем продавать по дорогой цене снаряды и мясные консервы, и посмотрим, во что им обойдется это подавление доведенного до отчаяния Востока.

– Какая безотрадная картина будущего, господин доктор, – сказал Мантиньяк. – Можно подумать, что эти мрачные предсказания доставляют вам личное удовлетворение. Немец выпрямил свой атлетический стан и продолжал:

– Личное удовлетворение, месье, нет… Но Германия – не страна химер… Все государственные мужи Германии были «Realpolitiker»^[28]. Вы понимаете точный смысл этого слова? В наших бесплодных долинах от Вислы до Эльбы, на нашей неприветливой земле, люди научились бороться лицом к лицу с действительностью. Вы же, представители латинской расы, выросшие под ясным небом, охотно отворачиваете головы, когда судьба собирает на горизонте тучи. Мы, немцы, мы духовные сыны Гегеля. Мантиньяк покачал головой:

– Что вам ответить, господин доктор? Как восстать против логики ваших доводов? Возможно, что вы сыны Гегеля, но мы, бесспорно, сыновья Самсона. Далила заставила нас потрясти храм, чтобы задавить филистимлян, и на наши головы упал кирпич. К несчастью у Далилы длинные зубы и английский акцент. Если бы англосаксы были лишены всякого воображения и всякого психологического чутья, они не посеяли бы ненависти к себе в нации ставшей столь же жертвой своих союзников, как и врагов. – Не возмущайтесь, Мантиньяк, проворчал Деклинг, – через десять лет вы не увидите ни одной марки от немцев, и мы не получим ни одного франка из французской казны… Что касается плана Даунса и соглашения о военных долгах, они будут использованы, как простая оберточная бумага.

– А вы Реджи, чей вы духовный сын? – спросила леди Диана, кладя руку на руку Деклинга.

– Меркурия, дорогой друг. Я хочу сказать, бога коммерции…

– И воров^[29]?

– Если хотите, Диана, потому что коммерция так же относится к воровству, как мускулы к костяку. Разве может нация лавочников иметь другой идеал, кроме преклонения перед алтарем золотого тельца?

Мантиньяк подтвердил:

– Сэр Реджинальд прав. И, так как мы обмениваемся горькими истинами, я напомню ему, что для его соотечественников золото было всегда ценнее крови. Они это доказывали с 1914 года по 1918 год.

Леди Диана удивленно подняла брови.

– Каким образом?

– Великая война не продолжалась бы и года, если бы Англия не снабжала косвенно врага через нейтральные страны… Но нужно было выбирать! Короткая война и парализованная торговля… Или же: процветание торговли и долгая война. Задумывались ли вы когда-либо над этим, леди Диана? Думали ли вы когда-нибудь, что мистер Броун, английский промышленник, зарабатывал миллионы на продаже хлопка голландцам и шведам, переправлявшим его немцам, в то время, как сына Броуна, солдата убивали на фронте фактические клиенты отца? Какой трагический вопрос для делового человека – пятьсот процентов чистой прибыли или шкура сына?..

Сэр Реджинальд Деклинг цинично рассмеялся.

– Это как раз то, что только-что сказал и я, леди Диана. Наши соотечественники без малейшего колебания принесли своих детей в жертву Stock Exchange^[30]. Дело всегда есть дело.

– Мне холодно от вашего цинизма, Реджинальд.

– Почему вы хотите, чтобы действительность была утешительной? – спросил Мантиньяк. Оптимизм – это диабет легковерных умов, подслащающих человеческую уродливость. Что действительно возмутительно, это ужасное предательство цивилизованного мира. Стараясь обмануть самих себя, они спекулируют на благородстве и великодушии народов, скрывая под мантией альтруизма руководящую ими жадность… Вы еще полюбуетесь на действия Англии в Египте. На феллахов посыплется дождь из пуль. Это отучит их захотеть быть счастливыми без разрешения Колониального Правительства. Националисты из Какра будут взывать ко всему миру, который прольет по этому поводу крокодиловы слезы.

Комментарии Мантиньяка были прерваны приближением факира, ходившего от стола к столу с его ясновидением.

– Позовите его, попросила леди Диана, – Я обожаю предсказателей за то, что в их прорицаниях нет ни слова правды. И потом, каждый встречал в своей жизни цыганку или ясновидящую, которая предсказала ему удивительнейшие вещи.

Факир поклонился леди Диане; он носил индусское имя Хананати, но сэр Реджинальд Деклинг подозревал, что его родиной скорее были окрестности Яффы.

– Читаете ли вы по руке? – спросила леди Диана.

По лицу шарлатана промелькнула недовольная гримаса.

– Нет, сударыня… Рука ненадежна. Я попрошу у вас какой-нибудь предмет, с которым вы никогда не расстаетесь.

Леди Диана дала ему свое обручальное кольцо. Хананати сжал его между ладонями и замер в искусственном трансе. Затем, стоя сзади леди Дианы, он пробормотал:

– Я вижу вас среди песчаных дюн у подножья пирамид.

– Дальше?

– Это все.

Мантиньяк саркастически заметил:

– Не предсказываете ли вы судьбу по звездам?

– Я ясно видел госпожу среди диких, с пирамидами и сфинксом на горизонте. Я не могу больше ничего добавить.

– Дайте ему десять лир… Это больше не стоит.

Факир удалился. Леди Диана наклонилась к сэру Реджинальду и заметила:

– Любопытно все же. Перед появлением этого факира мы говорили о восстании в Египте, а вчера вечером я думала о лорде Стэнли.

– Простое совпадение.

– Очевидно, тем более, что у меня нет никакого человеческого резона отправляться сейчас на берега Нила.

Обед закончился. Леди Диана и ее рыцари вышли из ресторана и отправились пешком к каналу Джадекки, где Беппо ожидал их в гондоле с химерами. Немец сел направо, англичанин налево, а француз – у ног леди Дианы.

– Мои друзья, мы имеем право теперь поболтать, после наших, столь мрачных предсказаний относительно будущих судеб человеческого рода. Я хочу задать вам вопрос: в ночь Искупителя я даю у себя бал, на котором должна буду избрать дожа. Если я изберу одного из вас, будут ли остальные ревновать?

– О, – вскричал Мантиньяк, – мы подходим к вопросу квадрата гипотенузы в области любовной геометрии. Из-за ревности пролилось не мало чернил, дорогой друг.

– Не говоря уже о словах, – пробормотал Деклинг.

– И пощечинах, добавил Краузе. Так как ревность – прямое следствие любви, как гром – прямое следствие молнии, то предусмотрительный человек ввинчивает в своем сердце громоотвод.

– Ревность – это внимание, оказываемое ревнивцем той, которую он любит, – заключил Деклинг.

Леди Диана живо возразила:

– Да защитит меня небо от внимания, похожего на букет из чертополоха. К тому же, мой дорогой Реджи, я думаю, что вы слишком большой альтруист, чтобы завидовать счастью других.

– Так говорят. На самом же деле счастье других напоминает запах хорошего жаркого, – он невыносим после того, как сам наелся.

Леди Диана погрузила кончик своего пальца в темную воду и продолжала:

– По-моему, ревность, это проявление инстинкта собственности. Некоторые не допускают, чтобы другие получили закладную на тело, которое принадлежит им.

– Голос права собственности!

– Я ожидала вашей реплики, Мантиньяк. Но вы преувеличиваете, сравнивая любовь с гипотенузой.

– Вы бы предпочли сравнение с биссектрисой тупого угла?

Мантиньяку не суждено было получить ответ.

Беппо, вместо того, чтобы обогнуть мыс таможни, пересек улицу Спасения, проходящую вдоль величественного здания церкви святой Марии. При входе в Большой канал они заметили моторную лодку, управляемую человеком в серой фетровой шляпе, непромокаемом пальто и светлых замшевых перчатках. Элегантный рулевой заметил гондолу вовремя, чтобы не столкнуться с ней, но слишком поздно, чтобы не обрызгать ее. Тогда, держа левую руку на руле, а правой быстро сняв шляпу, он повернулся к леди Диане и крикнул по-итальянски:

– Я прошу у вас, сударыня, тысячу раз извинения.

Через несколько минут белое пятно его плаща скрылось в темноте. Сидевшие в гондоле ограничились испугом и несколькими каплями воды на пальто. Беппо выругался. Сэр Реджинальд воскликнул:

– Что за болван! Он мог перевернуть вашу гондолу.

Краузе прибавил:

– Следовало бы запретить движение моторов в восемьдесят лошадиных сил. Венеция создана не для того, чтобы моторные лодки бороздили ее каналы.

Мантиньяк наблюдал за леди Дианой. Непредвиденная неприятность, казалось, не произвела на нее особенного впечатления. Повернувшись к гавани святого Марка, она старалась рассмотреть исчезнувшую лодку, белый метеор, промелькнувший на окутанном сумраком канале.

– Вас занимает рулевой таинственной лодки? – спросил Мантиньяк вполголоса. По-видимому он угадал мысль леди Дианы, так как у нее вырвался нетерпеливый жест и, обращаясь к гондольеру, она спросила:

– Беппо, что это за лодка? Вы успели рассмотреть ее?

– О, да, синьора… Я знаю ее… Она называется «Беатриче» и останавливается где-то возле морского клуба.

– Кому она принадлежит?

– Не знаю, синьора.

– Тогда везите нас скорее домой.

Гондола причалила. Леди Диана быстро соскочила на ступеньки и сказала:

– Извините меня, мои друзья… Я чувствую себя не совсем хорошо… Беппо отвезет вас, куда вы прикажете… До свиданья.

Леди Диана не дослушала прощального приветствия своих поклонников. Она быстро пересекла внутренний двор палаццо, обсаженный деревьями, поднялась в свою комнату и позвонила горничной.

Появилась Эмма.

– Вернулся мистер Баттерворс?

– Да, миледи. Мистер Баттерворс собирается брить Отелло.

Леди Диана поспешила в библиотеку и застала там Джимми.

Вооруженный механической бритвой, кисточкой и мылом, он держал Отелло между ногами.

– О, Диана! – весело воскликнул он. Уже вернулись? Как раз вовремя. Вы мне поможете держать эту проклятую мартышку, пока я сделаю ей физиономию первого любовника, выскочившего из Drury Lane^[31].

Леди Диана схватила кисточку и мыло, чтобы выбросить их за окно, и раздраженно воскликнула:

– Вы мне надоели с вашей мартышкой! Положительно, у вас столько же чутья, сколько у сеттера, набитого соломой… Послушайте… Минуты, даже секунды дороги… Знаете ли Вы моторную лодку, под названием «Беатриче»?

– Нет.

– В таком случае садитесь в мою лодку и отправляйтесь на поиски. Интересующая меня лодка белого цвета, и на носу у нее развевается маленький треугольный флаг со звездой. Я хочу знать имя человека, управлявшего ею сегодня в одиннадцать с половиной часов вечера, когда он чуть не опрокинул нас на улице Спасения. Вы поняли, Джимми?

– Вы хотите дать встрепку этому идиоту?

– Да.

– Рассчитывайте на меня. Если я найду его, я разобью ему челюсть в один миг.

– Воздержитесь от этого. Я сама научу его вежливости. Я хочу только знать его фамилию и адрес. Он направлялся в сторону святого Марка. Обыщите гавань. Отправляйтесь вплоть до Лидо, если понадобится. Возможно, что он оставил свое судно у моста Excelsior. Одним словом, не возвращайтесь, не исполнив поручения… Джимми, я рассчитываю на вас!

Несмотря на многие недостатки, Джимми был услужливым любовником. Через несколько секунд Отелло, с влажной еще от мыльной пены мордой, полетел в клетку. Джимми промчался через парадную лестницу с ловкостью истого спортсмена. Одним ударом руки он отвязал «Тритона», отказавшись от услуг механика.

– Если вы направляетесь в Лидо, будьте осторожнее в проходе Дорффиело. Направо мертвая лагуна. Следите за фонарями набережной.

– Не беспокойтесь. У меня достаточно горючего?

– Да, сударь. Вы далеко едете?

– Если понадобится, то в Триест. Отдай конец!

Мотор загудел. За кормой по темной воде потянулся светлый след «Тритон» повернулся носом к мосту Академии.

Тем временем леди Диана, сидя у окна своей комнаты, наблюдала за мотором, увозившим Джимми. Джимми отправлялся не для завоевания чаши Грааля^[32], а по следам человека, властный профиль которого промелькнул перед леди Дианой. Мягкий тембр его голоса все еще звучал у нее в ушах, заставляя дрожать в ее душе какую-то смутную надежду.