Глава 2

Цветущая слива роняла лепестки. Лунный свет заливал одинокий куст на ночной поляне. Лепестки падали прямо в ладонь, кружась и ласкаясь. Невесомые, нежные. Как хорошо тут, почти спокойно. Но ветер сменился и разом вырвал лепестки из рук: они взлетели вверх и упали камнем. Захотелось оглядеться. Тут, на залитой луной поляне ты под сливой не одна – смутное ощущение становится пониманием. А потом раз – и ты точно знаешь! В самом центре лесной поляны, словно на арене, стоит дикая слива, и кто-то смотрит на нее, с другой стороны. Два желтых глаза из темноты сосен. Потом еще два, и еще. Холодок пробежал по спине: «Окружают!»

Желтые огоньки парами вспыхивают то тут, то там. Кто тут, что им надо? Но горло перехватило и даже сип не слетает с губ.

Луна очертила круг на поляне, но кто там, в темноте, за краем круга, за краем голубоватого света? Кто смотрит из сумрака, кто они, что им надо?

Два желтых огонька приближаются, и вот уже силуэт рисуется в отсветах. Ребенок, маленький ребенок. Видно его пухлые плечики, круглые щеки. Он улыбается, и щеки становятся еще круглее. Желтые огоньки – его глаза – от улыбки становятся узкими щелочками. И невозможно сдержать свою ответную улыбку. И тогда желтоглазый мальчик смело шагает в лунный круг света и приветливо машет рукой. Шаг, другой, третий – и он уже рядом, как быстро! И не заметишь, как он шмыгнул под сливу и оттуда, из-под нижних веток, присев, манит к себе. Улыбается, белые зубы аж с голубым отливом, а сам он, теперь точно видно – рыжий, как его глаза.

Мальчик прижимает пухлый пальчик к губам: «Тсс!» и снова манит нагнуться. Что ему надо? Не оставишь же мальца ночью под деревом. Но стоило только чуть-чуть к нему нагнуться, как, о, ужас! Он бросился на шею, заскулил и стал облизывать горячим шершавым языком! А запах, фу! Псина!

… Саша проснулась: найденыш стоял у края кровати лизал ее в нос! Фу, теперь неделю не отмоешься от запаха псины!

Саша толкнула рыжего щенка, раздосадованная. Тот шлепнулся и заскулил жалостливо: «Аи-аи-аи-аи!» Переваливаясь на подкашивающихся лапках, скорей забрался под старенькое кресло у стены и, поскулив уже там, затих. Саша накрылась с головой одеялом: так стыдно ей стало. Малявка, ведь не виноват…

– Маленький, ну, прости, прости меня, – девушка спустила ноги с кровати, пошарила в поисках тапочек, но нашла лишь один. И он был мокрый! Из-под кресла уже ничего не было слышно. Затих, мелкий пакостник! И уже с недобрыми намереньями Саша направилась к креслу. По пути на счастье щенка под руку не попалось ничего длинного и тяжелого.

– Иди сюда, мелочь пузатая! – торжествовала девушка, предвкушая как натыкает шкоду в тапочек носом и выгонит прочь, откуда приблудился. Он сам себя зажал в ловушке под тем старым креслом с коробом. – Я вытащу тебя за ушко и на солнышко! Нет, за холку, как дядька вчера учил!

При воспоминании о вчерашнем Саша зябко повела плечами, а щенок вдруг заскулил, забился, словно тоже вспомнил. Кислицкая нагнулась уже к креслу, глянула в темноту и оттуда – два желтых глаза как в сегодняшнем сне! Вот только зверек не потихоньку вышел, а рванул вперед, и, вот негодяй!, снова сбил девушку с ног, как вчера. И скорее под кровать!

– А ты чего на полу сидишь, Сашенька? – раздался голос Михалны. Подслеповато щурясь, грузная квартиросдатчица стояла в дверном проеме. Она никогда не пыталась выглядеть городской жительницей: цветастый байковый халат был практично подвязан передником из полотенечной ткани, на голове – ситцевый платок, хлопковые чулки простой вязки и толстые вязанные носки завершали образ Михалны. Бабуляка бабулякой, если бы не золотые серьги-шарики и толстое золотое же обручальное кольцо, то можно было бы принять бабушку за несчастное бедное существо. Отнюдь, и видела, и слышала, и считала Михална хорошо, – попробуй задержи плату за времянку! Старушка так могла зыркнуть, так сказануть, что мало не покажется! Правда, и в огороде вкалывала еще лучше, и просроченную плату можно было отработать прополкой грядок. Но грядок было так много, а контроль так строг, что лучше уж было бы отдать деньгами… Это студентка Саша испытала на себе. Одна только слабость у Михалны была: аллергия на собак. Потому-то нюх у ее рыхловатого носа был тонкий.

– Потеряла что-то, дочка? – не унималась квартирная хозяйка. И оглядывать комнату начала. Саша готова была поклясться: Михална принюхивалась!

– Тапочек! Тапочек достаю второй, – забормотала девушка. – Вчера растерла в темноте.

– Ой, да. Ты вчерась припозднилась, дочка! Да еще и на такси приехала. Разбогатела? Или ухажер завелся состоятельный? – такие вопросы вогнали Сашу в краску, а Михална, как радаром обводила взглядом комнату. – Мне еще показалось, что вроде как собачка у тебя тут скулила, нет? А то ж ты знаешь, я собак-то не переношу, не смогу дышать. Была у меня жиличка такая хорошая, умница, платила вовремя, тихая, но устроилась работать в приют собачий, пришлось ей отказать – больно псиной пахла…

Ноздри Михалны раздувались теперь отчетливо. Она шарила глазами уже не скрываясь… Намек был ясен. Да какой уж тут намек – прямым текстом сказано «Пшла вон со своей собакой, если что!» Щенок сидел под кроватью тихо-тихо, видно, все понимал и не высовывался. А у Саши было стойкое ощущение, что псиной пахнет так, что хоть топор вешай: и руки, и лицо, и погрызенный тапочек. Девушка видела даже клочки рыжей шерсти на обивке кресла. Благо, кресло тоже рыжее и рваное местами. С ужасом она ожидала, как щеки хозяйки запылают, глаза наполнятся слезами, и разразится она чихом и проклятиями…

– Ну, ты не сиди на полу-то, Сашенька, простудишься, – сказала бабуля и ушла. Спокойная, ничего не учуяв. Чудеса! Собачонок, похоже, тоже почуял, что большая опасность миновала, но, все еще не доверяя окружающим, высунул только бусинку носа из-под дивана. Потом – толстенькую лапку, вторую, мохнатые щечки с бакенбардами…Прямо как мальчик из сна выбирался щенок из тени. Саша удивилась собственному наблюдению, но не смогла сдержать улыбку:

– Выходи, кабздох, или лучше назвать тебя счастливчиком? Раз хозяйка тебя не учуяла, значит – поживешь еще у меня, пока не пристрою, – она подмигнула малышу. Тот тут же выбрался полостью из укрытия и завилял несуществующим хвостом. Очень старался. – А я-то думала, что у всех собак хвостик колечком. Или ты не собака?

Щенок заскулил, застучал лапками, и странные мысли про «собаку-не собаку» отошли на задний план перед необходимостью накормить рыжика и спрятать от зоркого взгляда Михалны. Нашлось молоко и закуска из тофу и печени – бонус работы в кафе. Малой с аппетитом принялся уплетать предложенную снедь, совсем не модничал, а съел закуску вместе с салфеткой, которую Саша не успела убрать. Пока он ел, она сделала умильные, как ей казалось, фотографии на телефон – раскидать по группам приютов и дать объявление на местном Авито: «Найден, отдам» и так далее… Пока же осталось решить вопрос с лотком и подстилкой, но тут, как нарочно, зазвонил телефон. И снова странное совпадение, похожее на вчерашнее:

– Александра Кислицкая? Это из деканата вам звонят. Вы прошли первичный отбор на летнее обучение по обмену в Северном Лесном университете Китая по сумме баллов, но нужно еще пройти собеседование. Оно – сегодня в 12-00 в сто пятой аудитории, корпус «А».

– Но ведь уже почти одиннадцать! – обомлела Саша.

– Потому и звоним, – отрезали на другом конце. – Без опозданий, пожалуйста. Проводят собеседование наши преподаватели и представители китайского университета. Поторопитесь, – дальше последовали гудки.

«Ой, все!» – только и подумала Саша. И заметалась, заметалась как лиса по курятнику. Щенок только смотрел на нее как-то сгорбившись. И задом перестал вилять.

А Кислицкая металась по своей комнатке от шкафа к трюмо, от трюмо к письменному столу времен детства Ильича, чудом сохранившемуся в состоянии стояния. Платье надеть? Так вроде компетентнее выглядишь, говорят иностранные психологи. Но в шкафу только несерьезности в цветочек. Две: старая и новая, синяя с белым и белая с синим. Блузку светлую с юбкой? Подумают, что официантка воду принесла. Джинсы с блузкой? А правильно поймут? Голова идет кругом! А на ней еще бы волосы надо уложить… «Ой, всё!» – снова всплыло в непричесанной Сашкиной головке и девушка, зажмурившись, просто сунула руку в шкаф и на удачу вытащила то, что первое попалось под руку. Футболка с лисичкой, последнее ее приобретение. Ну, значит, судьба! Джинсы и кеды, и волосы просто в высокий пучок. Да, азиаты, говорят, любят всякие такие футболки, и чтоб с детством подольше не расставаться… Саша вздохнула, подмигнула почему-то мрачному Счастливчику и закинув сумку на плечо, умчалась…

Десять минут бега по пересеченной местности частного сектора, пять минут нервного стояния на автобусной остановке, двадцать минут тряского подпрыгивания в маршрутке, «Девушка, да вы поосторожнее машите своим хвостом!» – замечание недовольной тетеньки-кондуктора на выходе, рывок на третий этаж по железной лестнице и мини-пробежка по пустым уже коридорам корпуса «А», и…

– Васильева и Кислицкая, вам вообще это надо? Вы почему опаздываете? – секретарь деканата всегда грознее самого декана, это непреложная студенческая истина! Даже если сам секретарь меняется каждые полгода на нового, в свои полгода власти он из кролика успевает стать удавом. И сейчас такой вот очередной удав гипнотизирует запыхавшуюся Сашку, и она готова сквозь землю провалиться. А вот впорхнувшая белокурая феечка, тоже опоздавшая, но бесстыжая, как лиса в сказке, лишь картинно поджимает губки успевая строить глазки и секретарю, и синеглазому шатену, который шагнул за ней в кабинет из полутемного университетского коридора. Парень с самыми синими глазами на курсе, Антон, кажется…И Саша потупила взгляд, ощущая себя как в детстве, нескладной узкоглазой чернавкой с жесткими прямыми косичками, неуклюжей, неловкой.