Глава десятая
Подземный ход

Ну-ка дружно!

Здравствуй, Большая Тень!

На строительство подземного хода собрались все, кроме Бяки и Ася. Ась был немощен. А Бяка рьяно обживал своё «Тёплое Местечко», и ничто другое его не интересовало. Остальные же, включая Слюню и Хлюпу, были готовы работать на совесть. Подземный ход должен был стать окном (вернее, норой) в большой мир. В помощь к строителям был приставлен Сурок, выдрессированный Сяпой. Зверю отводилась важная роль первопроходца. Дело в том, что первый участок тоннеля был очень каменистым, и кыши не смогли бы с ним справиться сами. Сурку надо было «забуриться» глубже в землю и взять курс на Большую Тень. Сяпа заранее смастерил лебёдку, чтобы потом вытягивать его из тоннеля. Умелый механик важно расхаживал в большой панаме, отдавая последние распоряжения. Когда все приготовления были закончены, он сказал речь:

– Сурок, пришёл твой звёздный час! Ты начнёшь рыть первым, а это очень трудно – быть первым! И почётно! Но мы верим в тебя! Ура Сурку! – И тихо добавил: – Главное – не застрянь. Наел, понимаешь, попу.

Сурок сделал всё, что мог. Удачно «забурился» и вытолкнул на поверхность несколько десятков камней. Ну и конечно, застрял. Вытянули его лебёдкой за задние лапы. Зверь устал, но был очень доволен собой. Он возбуждённо повизгивал и ежеминутно облизывал Сяпу. За усердие Сяпа поощрил Сурка пряником и отвёл под куст шиповника – отдыхать. Потом в шахту спустились Бибо с Дысем. Дело пошло споро. Кыши надевали на лапы деревянные скребки, а на голову сажали энергичных светляков, которые старательно освещали им путь. Десять дней, поочерёдно меняясь, проходчики продвигались вперёд. Однажды Тука, зацепив скребком очередной ком грунта, вдруг почувствовал, что тот легко подался вперёд. Через мгновение яркий свет ослепил кыша.

– Ге-ге-ге! – закричал малыш. – У нас получилось! Здравствуй, Большая Тень!

Бескрайний лес ответил кышу шумом листвы тысяч деревьев.

Глава одиннадцатая
Женихи

Куда пропал философ?

Баня – важное дело.

У Сяпы нет шансов.

Любовь слепа

Сяпа, как никто другой из кышей, постоянно пропадал.

– Сяпа! – звал Бибо, рыская по Сяпиному дому.

«Куда делся этот маленький философ? – недоумевал он. – Наверняка поёт на два голоса с жаворонком или спорит, в чём смысл жизни, с червяком по имени Нукась. Сяпа утверждает, что у червяков нет ничего, кроме головы, значит они самые умные. Отсюда вывод: старшим в Маленькой Тени надо назначить самого крупного червяка, а крупнее Нукася на холме никого нет. Вот такая вот Сяпина философия. По-моему, бред!»

И Бибо опять стал звать друга.

Сяпа нашёлся в ручье. Его голова поплавком торчала над водой. Обычно кыши моются долго и тщательно: чистят пятки песком, трутся боками о прибрежные кочки, мхом драят уши. Сяпа никогда не был банным фанатом, но сегодня не спешил вылезать из воды. При этом кыш высвистывал сложные соловьиные трели.

– Так и знал, что ты занят ерундой! – рассердился Бибо.

– Это не ерунда. Это музыка! – возразил Сяпа.

– Сяпа, сегодня утром я назвал тебя умным кышем. Я ошибся. Ты форменный болван. И решительно не в себе. Нечего прохлаждаться. Утика вот-вот выберет себе жениха!

– Ну какой из меня, маленького и толстого, жених? Шансов нет. Без сомнения, милая, нежная Утика выберет женихом тебя, Бибо, и никого другого.

– Да ладно! – растаял тот. – Вылезай, подхалим. Надевай панаму, и идём. Когда все собираются вместе, нехорошо оставаться одному. А не пойдёшь – дуну тебе в ухо!

– А раньше ты никогда не опускался до Бякиных приёмчиков, – пожурил друга Сяпа.

– Ты тоже. Поэтому не пренебрегай компанией.

Сяпа вылез из ручья, и друзья отправились наряжаться.

Всё получилось не так, как надо. «Не лучшим образом», – как сказал Хнусю Тука. Вечером, после церемонии смотрин, сидя под Дубом на крылечке Тукиной хижинки, они любовались заходящим солнцем, пили сосновый коктейль и делились впечатлениями. Тука через слово обиженно хмыкал и вздыхал. Хнусь ёрзал от возмущения и переполнения чувств.

– Совет что велел Утике? Выбрать себе жениха из кышей Маленькой Тени. А эта дурёха привела с собой глупого холёного Фуфу. Ну конечно, усы у него густые, а вот глаза – пустые.

– Это любовь, – тихо ответил Тука. – Любовь не выбирает.

– И с тобой не поздоровалась. И Сяпу назвала колобком. Это Сяпу-то! Да её Фуфа против Сяпы – как моховая кочка против холма.

– Любовь слепа, – тихо отозвался Тука.

– Ну и пусть! Ей же будет хуже! С этим Фуфой Утика ещё хлебнёт кышьего горя.

– Это точно, – поддакнул Тука.

– Ты подумай, – продолжал гневаться Хнусь, – она ведь с самого начала всё сделала наоборот. По обычаю как? По обычаю невесту спрашивают: «Что, мол, ты видела в последнем сне?» И она должна ответить: «Жаворонков!» – потому что сон про жаворонков счастливый. А эта «перепёлка» вдруг говорит: «Хорька!» Вот смеху-то! Ведь каждый кышонок знает, что хорь во сне – к злости и обиде!

Друзья замолчали. Постепенно их глаза стали слипаться. Солнце почти скрылось за лесом, пора было ложиться спать. Тука встал, кивнул на прощание Хнусю и скрылся в своейхижинке.

Глава двенадцатая
Яйцо

Обида Большого Кыша.

Случайность или преступление?

Гибель яйца.

Бессердечный кыш Фуфа.

Светлячок внутри

Прошло три недели…

После того как супруги Утика и Фуфа заняли пустую хижинку под раскидистым орехом на берегу ручья Шалуна, Утика с удовольствием начала приводить её в порядок.

Фуфу мало интересовало хозяйство. Он только ел и спал. А ещё смотрелся в ручей. Этот кыш любил себя и тщательно следил за своей внешностью. Он расчёсывал шкурку щепкой, массировал брыли шишкой, разминал уши лапами, купался в утренней росе – в общем, ублажал себя как мог.

Незаметно в Утикиных трудах и Фуфиных заботах бежали дни. И вот однажды в хижинке молодожёнов наступил праздник – в ней появилось яйцо!

Как-то раз кыш Бяка по прозвищу Большой направлялся проведать Енота. Он шёл и размышлял: «Почему Утика выбрала в мужья отвратительного Фуфу? Кто он такой? Смазливый кыш, и больше ничего». Бякина гордость была ущемлена. «Я большой и сильный. У меня длинные усы и мохнатые брови. И я очень чистоплотный. Мне одному старик Ась связал чудесные домашние тапки. Мой домик „Тёплое Местечко“ лучше всех. Так почему эта привередливая кышка выбрала женихом не меня? Почему? – Бяка сжал кулачки и хрюкнул с досады. – Из-за неё этот надутый Фуфа стал знаменитостью. Как же! У него есть семья и яйцо. Он продолжатель кышьего рода. А меня даже на смотрины яйца не пригласили. И потом ещё спрашивают, почему я не дружу с ними? Почему-почему! Потому что они все злюки и не любят меня».

Бяка подошёл к «Моей Радости» – своему прежнему домику, в котором теперь жил Енот, и свистнул. Дверь распахнулась. Из неё пулей выскочил лохматый зверь и завертелся волчком вокруг кыша.

Вообще-то, Бяка был кышем-одиночкой. У него не было друзей. Но с недавних пор он сильно привязался к Еноту, к этому наивному и очень доброму зверю. Кыш научил Енота чистить шкуру, купаясь в песке, ежедневно вылизываться и даже вытирать грязные лапы о половичок при входе. Енот слушался Бяку беспрекословно. А Бяка в прямом смысле садился Еноту на шею: изредка он надевал на резвого зверька сбрую и раскатывал верхом по всему холму. Еноту это доставляло массу удовольствия.

Вот и сейчас, подбежав к своему другу, Енот низко нагнул голову, приглашая Бяку покататься. Кыш ласково почесал зверя и оседлал его. А потом направил своего «коня» в сторону хижинки Фуфы и Утики, чтобы хоть одним глазком взглянуть на яйцо. Подъезжая к ореховым зарослям, где располагался дом счастливых родителей, кыш-одиночка ещё издали услышал испуганный возглас Фуфы:

– Утика, закрывай скорее окна и двери – Бяка едет!

От обиды у Бяки засвербило в носу и глаза наполнились злыми слезами: «Что такого, если я один разочек взгляну на яйцо? Украду я его, что ли?» От такой страшной мысли сердце Большого Кыша сжалось в комок, но обида всё же взяла верх. «Да, да, да! Правильно! Украду! Раз вы так, то и я так! Я украду яйцо и сам выращу маленького кышонка. Он станет брать с меня пример, научится быть одиноким и чистоплотным. Я подарю ему Енота, и много зубочисток, и носовые платки, и тапки!» Мысль о собственной щедрости так воодушевила Бяку, что он решил действовать немедленно.

– Енот, жми к Шалуну! Я знаю, как отплатить Утике и Фуфе за их вредность. Они не хотели показать мне яйцо? Пусть поплатятся за это! Вперёд, Енот! – скомандовал кыш и лихо присвистнул. Енот припустил что было сил.

Подъехав к ручью, Бяка спрыгнул на землю и начал энергично собирать камни, а потом бросать их в ручей, напротив домика вреднючих Утики и Фуфы. Бросал и бросал до тех пор, пока каменная плотина не перекрыла течение. Вода прибывала и искала выход, а запруда всё росла. Наступил момент, когда пленённый Шалун в негодовании сделал рывок вправо и, накатив на кочку, где рос орех, устремился внутрь хижинки. Оттуда выскочили испуганные Утика с Фуфой. Вода прибывала. Супруги, не в силах справиться с ней, бросились за помощью.

Некоторое время Бяка, спрятавшись в зарослях незабудок, ждал. «Пора доставать яйцо», – наконец решил кыш и, подобравшись к домику, распахнул дверь. Навстречу в колыбельке из прутиков медленно выплыло яйцо. Оно было такое красивое, золотисто-розовое, как солнышко на закате! Бяка протянул лапы, желая его взять… даже его коснулся… Но в этот самый миг поток выхватил колыбельку с яйцом у него из-под лап и утащил на середину ручья. «Ой, мамочки! – испугался Бяка. – Там, ниже по течению, прямо за домом Хлюпы и Слюни, бурлит водоворот и грохочет водопад. Яйцо упадёт вниз и разобьётся о камни! Что я наделал!» Бяка обхватил лапами голову и заплакал от ужаса.

Когда Утика и Фуфа прибежали к соседям за помощью, те, не раздумывая, бросились к ручью. Увы, подмога опоздала. Домик был целиком затоплен. Тука и Хнусь отважно прыгнули в холодную воду и принялись разбирать запруду.

Когда ручей вернулся в своё русло, вода из хижинки ушла. Но яйца в домике не оказалось! Кыши посоветовались и решили: яйцо унесло потоком. И хоть надежды на его спасение почти не было, они начали поиски. Сяпа и Бибо пошли вдоль одного берега ручья, Дысь и старый Ась – вдоль другого. Ась нёс Амулет – прозрачный как слеза камень овальной формы, который, по старинному кышьему поверью, отводил несчастья.

Вскоре Сяпа с Бибо миновали хвощовый луг, заросли незабудок и подошли к кривой хижинке братьев-близнецов Слюни и Хлюпы, что ютилась в корнях склонённой ивы на берегу ручья. Постучали. В доме стояла тишина.

– Близнецов нет дома! – крикнул Асю Бибо. – Если бы они были там, мы бы издалека их услышали – эти лоботрясы с утра до вечера громко ругаются и дерутся. Теперь, наверное, устали валтузиться и спят в тенёчке, на разных склонах холма.

Старик Ась вздохнул и сказал, пришепётывая:

– Дальше водопад. Что тут поделаешь? Яйцо, должно быть, упало и ражбилошь. А оштатки шклевали птицы. Ражбитое яйцо – очень плохая примета. Пошледняя наша надежда – Амулет. Вешь день буду вождавать ему почешти. Но боюшь, беду не отвешти.

Ась повернулся и засеменил прочь. Остальные на всякий случай спустились к водопаду, но безуспешно: яйца нигде не было.

Только к вечеру усталые кыши разошлись по домам.

Около своей хижинки Сяпа встретил Утику с Фуфой. Они стояли порознь, не глядя друг на друга.

– Не хочу возвращаться в дом под орехом, – тихо сказала Утика, – там больше нет моего яйца.

Фуфа озабоченно жевал сосновую иголку.

– Знаешь, Утика, – заявил он, – раз яйцо пропало, мы можем вернуться домой, в Большой лес. Всё забудется. Мы займёмся делами и заживём счастливо.

– Какой ты бессердечный, Фуфа! – гневно ответила Утика. – О каких делах ты говоришь? Главным нашим делом было яйцо. Мы его потеряли. Если хочешь, возвращайся домой. А я останусь здесь, в Маленькой Тени. – Утика повернулась к Сяпе и попросила: – Можно, я поживу у тебя, пока не построю себе новый домик?

– Конечно, – кивнул тот, – живи сколько хочешь. А я попрошусь к Бибо. Он мой друг. Он не будет против. – Повернувшись к Фуфе, Сяпа холодно уточнил: – Ты, Фуфа, уходишь завтра на рассвете, так? Я тебя правильно понял?

Мордочка красавца Фуфы сморщилась – так ему было себя жаль – и сразу потеряла свою привлекательность. Он затянул жилетку кушаком и твёрдо сказал:

– Да, я ухожу. А ты, глупышка Утика, поступай как знаешь. У тебя вдруг совершенно испортился характер. Прощай!

– Поздно уже. Пора спать, – сухо заметил Сяпа. – От недосыпа красота пропадает. Усы и брови вылезают. Полоски линяют.

ВСЛЕДСТВИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СУЕВЕРНОСТИ КЫШЕЙ, В ЗНАК УВАЖЕНИЯ КЫШЬИХ ОБЫЧАЕВ ПОСЛЕ ГЛАВЫ ДВЕНАДЦАТОЙ СЛЕДУЕТ ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ!

Широко зевнув, Фуфа важно кивнул:

– Да-да, столько волнений… Но как бы ни было тяжело, надо держаться, надо есть, надо спать. – И, подкрутив тугой ус, он медленно удалился в одну из спален Сяпиного дома.

Сяпа застенчиво взглянул на Утику. Кышечка внимательно рассматривала луну. «Какая Утика красивая! – подумал Сяпа. – Но на луну ей смотреть не надо. Луна – это дверь в мир, куда нас не приглашают до глубокой старости. Не по Закону ломиться в неё самому».

– Сяпа, – не поворачиваясь, сказала Утика, – я и не знала, что яйцо так много значит для меня. Я поняла это только сейчас, когда его не стало. Я скучаю без него.

– Не надо думать о плохом. Время – наш друг. Оно вылечит твою печаль, – тихо ответил Сяпа. – Знаешь, тут рядом норка Сурка. Этот зверь – круглый и толстый, как большое яйцо. Попробуй подружиться с ним. Ты ему понравишься, я знаю.

Утика улыбнулась:

– Вот странно… Ты, Сяпа, сам маленький, а душа у тебя большая. – Она помахала Сяпе лапкой и скрылась в доме.

Сяпа остался один. Ему вдруг показалось, что в потайном кармашке его души тихо мерцает светлячок, наполняя её теплом и светом.