Глава II

Зрители заняли свои места перед началом показа фильма, голос за кадром зазвучал, как только появилась картина, на которой была изображена судьба человека.

«Отправляясь прямиком на электрический стул, как правило, человек пытается вспомнить самое главное в своей прошедшей жизни. По большему счёту судьба нашего подсудимого трагична. Влад родился в бедной польской семье, его отец умер, когда ему не было и шести. Мать работала на двух работах, прачкой в Гарден Палас, “о, вы должны знать об этом великолепном отеле”, а в вечернее время уборщицей в Ред Роуз, небольшой забегаловке на Третьей авеню. С ранних лет Влад начал зарабатывать, чтобы хоть как-то помочь своей матери и двум младшим сёстрам. Тогда ему исполнилось десять, на его торте не было свечек, да собственно говоря, не было и самого торта, лишь несколько килограммов металлической стружки под станком Флетчера. Представьте, первый рабочий день Влада выпал на его собственный день рождения. Он занимался тем, что собирал в корзины металлическую стружку, образовавшуюся после обработки готовых изделий. Говорят, каждая вторая семья в стране пользовалась мясорубками Флетчера. Да, знаю-знаю, у ваших родителей они тоже были. А когда Влад повзрослел, он сам встал за станок. В доме наконец-таки появился достаток. Казалось бы, все идёт хорошо, но у Бога своеобразный юмор. В тот день Владу повезло больше, чем его семье, он вышел в ночную смену, заменил своего напарника, у которого заболела дочь. Дом сгорел дотла, мать и двух сестёр удалось идентифицировать лишь после патологоанатомической экспертизы. Плохая проводка, ветхий деревянный дом послужили причиной возгорания и смерти пятнадцати человек, среди которых были и Крыженовские. Всё, ради чего он так старался, рухнуло в одночасье, мир для него погиб. Наркотики, спиртное помогали Владу на время забыться, покинуть реальность, до тех пор, пока он не встретил её.

Агата Тейлор, конечно же, была не королевой Голливуда, хотя и носила ту же фамилию, что и Элизабет, и всё же ей удалось покорить сердце падшего мужчины. Она работала в бригаде скорой помощи, когда поступил срочный вызов. Агата застала Влада на улице потерявшим сознание после очередной передозировки. Их обвенчал налаксон, введённый внутримышечно. Роман, начавшийся на улице, завершился другим Романом мужского пола. После рождения сына переменилось абсолютно всё, он снова устроился на работу, он поклялся больше никогда не притрагиваться к спиртному и тем более к наркотикам. Влад стал примерным семьянином, который любил своего ребёнка, который души не чаял в своей жене.

А потом случилось это. Дай бог никому не познать той беды, которая произошла с двенадцатилетним Романом Крыженовским. Болезнь, которая требовала в срочном порядке пересадки костного мозга, помимо прочего требовала больших денег. Влад не мог позволить себе бездействовать. Нет, он не собрал нужной суммы вовремя, Владу не дали кредита в банке. Он решился на крайние меры. В тот роковой вечер Влад приставил дуло своего кольта к голове кассира, ещё не зная о том, что патрон находится в патроннике, а не в магазине. Уверяю вас, уважаемые присяжные, что Влад хотел лишь напугать Эллу Ли, но рок, который преследовал его с начала рождения, удерживает его до сей поры. Казалось бы, на этом можно заканчивать историю семьи Крыженовских, но это особенный, можно сказать, единственный в своём роде уникальный фильм, в котором режиссёры присяжные, а значит, концовка фильма зависит только от вас».

Речь адвоката на первый взгляд возымела действие, присяжные несколько смутились. И всё же окончательный вердикт был иным, не в пользу защиты. Смертная казнь, путём введения инъекции. Для Влада это решение было скорей избавлением, он не хотел жить после смерти своего ребёнка и самоубийства Агаты.

Перед исполнением приговора Максвел зашёл в камеру приговорённого. Их оставили наедине, такова была последняя воля Влада. Светловолосый, голубоглазый мужчина в тюремной робе сидел на своей кровати в позе лотоса.

– Увлёкся буддистским учением напоследок. Покину своё бренное тело до того, как почувствую действие яда. – Влад, как показалось Максвелу, на миг улыбнулся.

– Говорят, что это больше похоже на сон.

– Адвокат, если бы это говорили живые, я бы вам поверил.

– Я бы мог тебя защитить, ты мог бы выбрать другой путь.

– Что вы, мистер Максвел, этот путь уже давным-давно определён. Судьба благоволила мне с самого рождения.

– Пистолет, как вы того и желали, я утопил в реке.

– Спасибо, мистер Максвел. Бог послал мне вас. Вы знаете, что я бы не смог жить после смерти родных. Самоубийство всё же это не естественный процесс.

– Надеюсь, вы приобретёте покой.

– Даже не сомневайтесь, мистер Максвел, даже не сомневайтесь.

– Вы хотели бы что-нибудь передать на волю, какие-нибудь слова для тех, кто вам дорог?

– Человечество обречено, если за него всё решено заранее. Скажите это кому-нибудь, мистер Максвел. Найдите того, кто сможет понять эту суть, и прощайте!

Влада ведут по коридору, и он тихо напевает колыбельную песню, которую слушал перед сном от своей матери, когда был ещё ребёнком. Через какое-то мгновение его жизнь должна прекратиться, а пока он идёт, навстречу ему идёт его сон, сон, где он будет снова вместе со своими родными и близкими. Idzie, idzie sen…

Глава III

Розовая пена у побережья – дурной знак. Комато, вождь племени юков, знал это, и поэтому на берегу рядом с ним была только его жена Санака. Несколько зелёных пальм укрывали супругов от палящего солнца. Подул бриз, растрепав седые волосы Санаки, Комато обеими руками разгладил седые волосы жены.

– Нужно сказать всем, прикажи им приготовить лодки.

– Слишком поздно, Санака, море окрасилось в красный цвет, а это значит, дракон уже извергает своё пламя.

– Неужели ничего нельзя поделать, Комато?

– Иди и скажи всем, что их вождь, отец юков, ждёт всех взрослых мужчин и всех взрослых женщин здесь, но не говори им об опасности. Сама же останься в селении вместе с детьми. Тебе и оставшимся детям необходимо будет взять с собой как можно больше припасов и отправиться к великану.

– Мы могли бы все уйти к горе.

– Еды на всех не хватит, Санака.

– Но ведь после мы сможем её добывать…

– Когда пламя потухнет, рыба будет отравлена, трава почернеет, а с неба пойдёт кровавый дождь, который уничтожит всё живое.

– Значит, та легенда, которую нам рассказывали наши предки, правда?

– Мой дед Эму был ещё совсем мал, когда зверь прилетел. Не многие пережили те события, юки умирали от страшных болезней и голода. Спаслись лишь те, кто спрятался от дракона в пасти великана.

– Комато, я буду помнить тебя!

Санака обняла своего мужа в последний раз и заплакав отправилась в селение.

* * *

Вождь находился по колено в воде, сложив свои морщинистые руки на волосатой груди. В ожидании зверя Комато молился богам, которые не слышали его.

Первым предзнаменованием было нашествие птиц, которые кружили над островом в неистовом урагане, затем на берег одна за другой начали выбрасываться рыбы. Комато в ужасе выбежал из воды, когда вслед за рыбами на берег стали выбрасываться киты. В джунглях послышались страшные крики животных, которые устремились вглубь острова.

– Комато! Комато! Комато! Ты и Санака обманули нас! Воды окрасились в красный цвет! Нам теперь не успеть взобраться на плечи великана! – кричала в испуге сотня юков, показавшаяся на побережье.

– Сородичи мои, простите меня, гибель ваша неизбежна, но знайте, что смерть эта во спасение остальных.

Обозлённые, юки ринулись к своему вождю и стали разрывать его тело на части голыми руками. Комато не проронил ни слова, сейчас он жалел об одном, о том, что не сможет увидеть дракона, ведь сородичи своими ногтями выдрали его глаза. Юки остановились лишь тогда, когда море вспыхнуло, озарив всё вокруг в красный цвет. Раздался свирепый гул, и юки повалились на песок. Превозмогая боль, из последних сил вождь поднялся на ноги, с его нагого тела свисали куски мяса, по его разодранному лицу стекала кровь, но, несмотря на увечья, Комато хотел почувствовать дыхание зверя, вождь желал прикоснуться к величию царя земли. Чувствуя жар, Комато, вытянув руки вперёд, вдохнул в себя раскалённый воздух, и его легкие лопнули.

Глава IV

Находиться в окопе тяжело, ещё тяжелее, если ты ранен, когда осколок находится в районе твоей мошонки, немного неприятно. Понимаете, неудобно при ходьбе, кровь течёт тебе прямиком в трусы, стекает по ногам в берцы. Делаешь несколько шагов и слышишь мерзкое, противное хлюпанье. Жгут бесполезен, не будешь ведь перетягивать самую главную часть своего тела. А ползти надо, несмотря на жуткую боль, чёрт возьми, если ты остановишься, тебя пристрелят. Вот и приходиться удерживать изо всех сил плотную тряпку, закрывающую пробоину в субмарине. Хотел было попросить Андерсена о помощи, своего давнего кореша, но думаю, ему сейчас не до этого, он стал шивой, так на войне мы называем тех, кто получил пулю в лоб. Русские на той стороне, так что помощи от союзников не дождаться. Конечно, бывало, что они заглядывали к нам, стрельнуть лаки страйки, но контейнера не было уже вторую неделю. О чём я искренне сожалею, так это о последнем выстреле, хотел уложить Аладдина, но пуля прошла чуть левей от его макушки. Надо было оставить последний патрон для себя. Ах да, забыл о своём прозвище, меня так и называли – Джери мать его отморозок. Нет-нет, не просто по имени, и не просто Джери-отморозок, полностью «Джери мать его отморозок». Прозвище прилипло ко мне после дрянной истории, произошедшей со мной с самого начала службы.

Моя добрая матушка привила мне любовь к финикам, хотя этот сбой мог произойти и на генетическом уровне. Так вот, все отдыхают, я стою в карауле, а до противника рукой подать, и финиковые пальмы у них только растут. Возможно, эти сволочи специально вырубили растения в местах нашей будущей дислокации. В общем, как бы там ни было, ночь была темная, тучи небо заволокли, а такое в этой сраной пустыне случалось крайне редко, вот я и решил за финиками сбегать. Они там стоят себе такие важные, я мимо них в полный рост, а они как будто меня и не видят, думали, наверное, что свой. Я за бараки захожу, а там вообще ни одного бородача и вот тебе пальмы, и лестница тут же стоит. Я вначале было на лестницу сунулся, а потом увидел у стены одного из саманных домишек вёдра, набитые под завязку финиками. Я всю ночь эти вёдра перетаскивал, пока меня караульные не сменили. Да, отделался по тем меркам легко, просто больше никогда не ставили в караул, ну и так, чуток бока помяли. Зато рота этими финиками на год вперёд запаслась.

Талибы идут в полный рост, держат в руках здоровые такие тесаки, больше похожие на мачете, только их клинок несколько изогнут. А я им и кричу во всё горло: «Давайте, давайте, подходите по одному, гады этакие». А они улыбаются, кажется, думают, что я прошу пощады. Один из них, самый мелкий пацан лет сорока, с чёрной густой бородой, запрыгивает ко мне в траншею, говорит что-то на арабском и подставляет к моей шее клинок. Тут я о маме своей вспомнил, она просила привезти ей фиников, как же она будет негодовать, когда узнает, что её сын оплошал. А этот, значит, голову вверх поднял и как закричит «Аллах Акбар». На колени упал и молиться начал. У меня-то, конечно, есть чувство гордости, да и вообще я парень не скромный, а тут даже немного покраснел. Стал из окопа выбираться, тот пацан бородатый там и остался сидеть, на меня больше никакого внимания не обращал, уткнувшись головой в песок, шептал всё время «Шайтан, шайтан». Но больше всего я удивился, когда те другие, которые наших парней положили, побросав своё оружие, улеглись на землю лицом вниз и громко молились.

Я и про боль, честно сказать, свою позабыл. Я так-то в церковь вообще редко ходил, меня вроде даже и не крестили, но крест я всё равно носил, рядом с биркой болтался, он мне, что ли, уверенности придавал, вроде как талисман. Ладно, думаю, раз уж я святой, мне надо сказать что-нибудь. Сказал, что помнил из псалмов – «Дети мои, прощаю я вам грехи ваши». И тут слышу голос командира: «Джери, мать твою, отморозок». Его, оказывается, снарядом контузило, выбросив ударной волной из траншеи. Как же так получается, думаю, среди нашего белого брата появился еретик. Я, конечно, не верующий, но кощунства не потерплю, хоть и от контуженного человека. Кричу в ответ ему: «Опомнись, брат мой, ибо не ведаешь ты, что творишь». А он чёрный как чёрт, пальцем в небо всё тычет. Я, конечно, посмотрел вверх, лучше бы я этого не делал, разочаровался очень, понял, что никакой я вовсе и не святой.