Глава 2
Бурый медведь

Охоте на бурого медведя посвящено огромное количество самой разнообразной литературы. Много писал об этом и я. Подавляющее большинство распространённых на Дальнем Востоке видов охоты на медведя было описано мной ранее, в уже упомянутой книге «Мохнатый бог». Поэтому здесь, рассказывая о дальневосточных охотах, я сделаю основной упор именно на то, что может быть интересно и чего следует ожидать охотникам-спортсменам на наших и чужих берегах Тихого океана.

Сегодня бурый медведь практически не представляет интереса для широких кругов охотников Сибири и Дальнего Востока как объект мясного и какого-либо ещё промысла, в основном из-за повсеместной высокой заражённости его мяса трихинеллёзом, а также невысокой ликвидности шкур. Отстрел его ведётся с целью добычи или лап и желчи для последующей перепродажи перекупщикам из стран Юго-Восточной Азии, или трофея в виде шкуры и черепа этого хищника. Ну и, конечно, ради незабываемых впечатлений от медвежьей охоты.

Кроме того, значительное количество медведей ежегодно отстреливается в регионах «в целях защиты жизни и собственности» (есть такое определение в законодательстве, не нашем – американском). Отстреливаются они, конечно, безо всяких формальностей, ибо происходят эти инциденты с медведями в труднодоступных местах, откуда чаще всего просто физически невозможно известить органы охотнадзора о проблемных животных.

Но здесь мы поговорим не о таких случаях, а о медведе как объекте трофейной охоты.

На востоке России распространено пять способов традиционной трофейной охоты – это охота весной на солнцепёках (подробно описанная в книге «Мохнатый бог»), охота на морском побережье с применением мотолодки, охота на приваде, охота на снегоходах и охота с подхода в горах.

Эти способы можно объединить в две группы – предусматривающие подъезд к животному на моторных средствах и предусматривающие длительное пешее перемещение в горах.

Охота на снегоходах

Охота на снегоходах выглядит так. Охотник-спортсмен сидит в нартах или специальном «корыте», которое тащится на тросе за транспортным средством. Гид-проводник, он же егерь, осматривает в бинокль заснеженные склоны сопок, находит медведя нужных трофейных кондиций, обсуждает эти кондиции с охотником-спортсменом, а затем подвозит его к зверю на расстояние выстрела.

Существует практика (правда, довольно ограниченная: мне известно всего три аутфиттерские компании, которые так делают), когда охотник сидит на снегоходе – и тогда в поиске принимают участие две машины. Но в любом случае роль гида-проводника в этом процессе – провести охотника-спортсмена в наиболее перспективные с точки зрения обнаружения и добычи трофея места, объяснить, как лучше подъехать к зверю, а также обеспечить безопасность во время охоты, ободрать шкуру и привезти её вместе с черепом в лагерь для последующей обработки.

В этих охотах огромную роль играют как рельеф местности (она должна быть доступна для проезда на снегоходах в тот период, когда медведи покинули берлоги), так и состояние снежного покрова. Должен сказать, что гиды-проводники недолюбливают снегоходные сафари – исключительно по причине того, что очень часто те проходят на пределе технических возможностей машин. Весна наступает неотвратимо и быстро, снег оседает, тает и, кажется, прямо на твоих глазах возгоняется в воздух под палящими

лучами весеннего солнца, а там, где ещё утром сияли белизной занесённые сугробами русла рек, к вечеру прорисовываются чёрные полосы открытой воды. То же и с кедровым стлаником – полукустом-полудеревом, который таится под снежным покровом – и вдруг повсеместно принимается из-под него высвобождаться, едва потеплеет настолько, что его стволы и ветви начинают наливаться весенним соком. Вот простирается прямо перед лыжами машины чистым листом снежная равнина, и вдруг раз – перед тобой, словно рука мертвеца в «Байках из склепа», вырывается чёрная, мохнатая, вся в искрах тающего снега могучая ветка…

Медведь же обычно отнюдь не стремится выйти на ровную заснеженную поверхность, где лихой ездок нагонит его в считанные минуты. Не только потому, что опасается бравых снегоход – чиков, – ему на чистом снегу просто нечего делать. То есть нечего есть.

Найти его чаще всего можно там, где находится его пища, – на обтаявших пятаках каменных россыпей. На очистившейся от снега тундре, а то и вовсе среди кустов стланика, освободившихся от вязких объятий сугробов. Поэтому если опытный проводник понимает, что выгнать медведя на открытое пространство, где его можно догнать снегоходом, не удастся, то наступает очередь подхода.

Охота с подхода

Охота с подхода на невысоких, «мягких», как их принято называть (мягких по очертаниям, а не по составляющему материалу), сопках востока России имеет достаточно устоявшийся «сценарий». Сперва охотники занимают какую-нибудь господствующую высоту, откуда открывается обзор обширной территории, поросшей редкими невысокими куртинами вездесущего кедрового стланика. Вдумчивый читатель скажет мне, что там, где заросли стланика гуще и обширнее, медведей гораздо больше, ибо едят они, как правило, именно эти вот кедровые шишечки-орешки. Больше-то их, конечно, больше, но проблема заключается не только в наличии медведей, но и в возможности беспрепятственного подхода к оным. Я регулярно объясняю охотникамспортсменам, что не поведу их в куртину высокого стланика размером километр на полкилометра, даже если в ней будет стоять мишка размером с африканского носорога. То есть пойти-то, конечно, туда можно, но уж медведя вы в результате барахтанья среди пружинящих стволов и сыплющихся на лицо длинных пахучих иголок не найдёте совершенно точно. Вы его в этих кустах просто не увидите! А если случайно и подойдёте на расстояние ближе ста метров (притом что видимость у вас будет ограничена пятью, в прогалах – десятью шагами), то зверю будет достаточно сместиться в этих кустах ещё метров на пятьдесят – и он окажется в совершенной безопасности.

Поэтому я и говорю: охотиться на медведя надо не там, где его больше всего, а там, где его проще взять.

Итак, под нами располагается широкий увал, обрывающийся с одной стороны к Охотскому морю трёхсотметровым клифом-обрывом, а с другой – переходящий в ту самую, сплошняком заросшую стлаником, долину ручья Таванай. В которой, натурально, медведь на медведе сидит и медведем погоняет. Только мы их не видим.

Гостей у меня двое: со мной Сергей, горный охотник, добывший не один десяток самых престижных баранов и козерогов, а в лагере, в километре от нас, – Юрий. Он не охотник – просто сопровождает Сергея в сафари. Сегодня он дежурит в переносном палаточном лагере на морском побережье, в то время как мы, охотники, лазаем по горам за очередным «самым большим медведем».

Дежурство Юрия в лагере необходимо ещё и потому, что вчера во второй половине дня непосредственно вокруг лагеря и на ближайших сопках мы насчитали тридцать двух разных медведей. А именно посмотреть на медведя вблизи и было основной

целью поездки Юры в наши края. Я проверяю Юрин дробовик, при этом объясняю, что стрелять в медведя он может только в крайнем случае:

– Тебе будет достаточно показать медведю, что в лагере находится человек. Не кричи на него, лучше просто говори в полный голос. Камнями кидайся: медведи этого не любят. Ну а если придётся стрелять, то лучше ему под лапы, чем в воздух. В общем, с богом.

Вот мы с Сергеем сидим на вершине горы и наблюдаем, как в лагерь к Юрию по безлесой тундре валит очередной косолапый.

И медведь, и лагерь хорошо заметны на блёклом серо-жёлто-зелёном скомканном одеяле охотского берега. Лагерь – это две палатки, зелёная и жёлтая. Они выделяются, как осколки разноцветных бутылок. Юрий в камуфляже, его между палатками и не видно. Медведь, из-за большого расстояния напоминающий чёрную спичечную головку, катится между кустов и выходит на столбовую тропу, ведущую в устье ручья.

К нашему лагерю то есть.

Двигается медведь шустро, но не сказать, чтоб очень: у него много разных дел, понимаешь. То здесь, то там он задерживается секунд на десять, а то и на минуту. Как человек, часами наблюдавший этих животных вблизи, я понимаю: тут он копнул когтистой лапой муравейник, тут слизнул десяток ягод брусники, а тут, возможно, яйцами из гнезда позавтракал. И всё равно он выйдет на морской берег – покопаться в грудах гниющих водорослей, поворочать камни в поисках спрятавшихся под ними бычков и налимчиков, порыться в гальке, откапывая в ней спрятавшихся рачков-бокоплавов…

А тут на тебе – лагерь…

Медведь уже дошёл до лагеря и обходит его по дуге. Между палатками мы замечаем шевеление – это Юра занимает стратегически выигрышную позицию. Стратегически выигрышной в этом случае может быть лишь одна позиция – оказаться с наветренной стороны от медведя и дать ему уловить струю живого человеческого запаха. Судя по всему, Юре это удаётся не сразу: медведь всё приближается и приближается – с нашей вершины кажется, что он уже почти вошёл в лагерь, – а потом вдруг пускается наутёк, подпрыгивая, как мячик, и мелькая между тёмно-зелёными пятнами стланика.

– Интересно, что же там произошло, – задумчиво произносит Сергей.

Нам обоим понятно: ни криков, ни даже выстрела на таком расстоянии мы бы не услышали. Смеёмся – и тут же замолкаем. Потому что замечаем на местности некоторые изменения.

Прямо на плоскогорье перед нами пасётся пять медведей. Все они довольно далеко друг от друга, и все мелкие. Нет, правда, у меня есть сомнения насчёт одного из дальних, то есть он вполне может оказаться длиной семь футов, но мы охотимся лишь второй день. И пока этот семифутовик – явно не тот зверь, чтобы тащить его шкуру на своём горбу за четыре километра к лагерю. Поэтому мы сидим и ждём.

Наш медведь приходит со стороны берегового клифа. П не один, если можно так сказать. Он тащит за шею, как кошка крысу, другого медведя, задавленного. Я сравниваю габариты обоих зверей по имеющимся у меня «меткам» на местности: медведь-хищник хоть и довольно приличный, но не гигант, однако и задавленный мишка – совсем не щенок. Но нас с Сергеем интересует не это. А то, где остановится большой медведь, дабы начать кушать своего задавленного собрата.

Медведь тащит свою жертву на удивление быстро. Маленький – не маленький, но убитый зверь весит гарантированно больше центнера. А волочёт его хищник практически бегом. Пробежит метров двести, бросит жертву, чуток отдохнёт – и снова бежать. Я холодею от мысли, что он сейчас забьётся вон в те самые стланиковые заросли – и выковырять его оттуда будет не в состоянии никакая человеческая сила. Вернее, сила-то такая у человечества имеется, но в нашем распоряжении ныне отсутствует – это вертолёт Ми-24.

Опасения мои оправдываются наполовину. Медведь добирается до рубежа, за которым разреженные кусты стланика сбиваются в плотную массу, и там залегает. Я смотрю на него три минуты… десять… Похоже, он уже никуда не торопится.

– Подходим, – говорю я Сергею.

Винтовка Сергея – Mauser Mod. 03 под патрон.30–06, минимально достаточный для стрельбы крупного медведя. Патроны снаряжены пулями Hammerhead весом 14 граммов. Но для такого случая я бы, конечно, предпочёл увидеть у него в руках что-нибудь, что позволит наделать дырок побольше. Уж очень близко кусты, и медведь достаточно крупный. Один кувырок – и нам возиться с ним и возиться…

С другой стороны, ветер нам вполне благоприятствует: ну не совсем чтоб уж от нас, но – боковой, сильно боковой, и если не случится какого-нибудь резкого изменения в погоде, то он нас не выдаст. Кроме того, ветер этот ещё и довольно сильный, и на дальних подступах он будет заглушать наши шаги по ягелю.

Да, и про ягель. Я быстро объясняю своему спутнику, что идти надо по тем местам, где только что стаял снег: там ягель мокрый и под ногами не хрустит. И вообще, мы приближаемся по довольно открытому месту, так что стрелять придётся метров со ста пятидесяти.

Ну, и мелкие детали. Почти весь подход я иду впереди, а меняемся местами с охотником мы уже непосредственно перед его выстрелом. Потому что я фиксирую место, где застрял наш медведь, и с большей вероятностью, чем Сергей, увижу, если тот начнёт отходить.

А теперь – вперёд!

Выйдя практически на траверз выстрела, мы останавливаемся. Вот вроде искомое место. Пять здоровых кочек, одинокая кривая берёзка, валун в тридцати метрах выше по склону. Медведя нет.

Достаём бинокли и в четыре глаза обшариваем участок. Нет медведя! Ни самого, ни его «обеда». Я уже готов плюнуть и вполголоса сказать «ушёл», как Сергей показывает мне на столбиком поднявшегося в кустах «хозяина».

Судя по всему, хитрый мишка, услышав наше приближение, отошёл метров на тридцать в глубь стланика и сейчас пытается сориентироваться: кто или что может помешать ему вкусить честно добытого мяса?

Сергей вскидывает винтовку и стреляет ему в середину груди.

Медведь исчезает в кустах.

– Чёрт побери, – говорю я в голос. – Ну и что мы с этим будем сейчас делать?

Кусты в месте падения пару раз тряхнулись – вероятно, зверь ранен и всё ещё там.

Сергей молчит. Потому что ломать голову над тем, как доставать из кустов раненого медведя, предстоит мне.

Он, возможно, и находится там при последнем издыхании, но нам это неведомо. Ибо, не будь дураком, топтыгин выбрал для своего последнего наблюдательного пункта самую густую из густых чащобин, где свободного места если и найдется, то каких-нибудь пол квадратных метра, которых хватает только на то, чтобы встать вертикально на задние лапы и высунуть башку.

– Ну что, полезем? – спрашивает Сергей.

Я качаю головой.

Мы обходим место предполагаемого нахождения зверя. С большим удовлетворением я отмечаю, что на этот раз и на старуху случилась проруха: хотя на первый взгляд эта куртина стланика и соединена с основным «островом», но… но не до конца. В самом узком месте перешейка есть прогал – шириной метров пять-шесть. Небольшой, но для моих целей вполне достаточный.

Сергей останавливается на возвышенности – теперь он видит большую часть открытого пространства вокруг нашего «острова». И самое главное – тот прогал. А я, в свою очередь, меняю патроны в карабине «Вепрь-супер» с полуоболочечных на снаряжённые пулями FMJ. Предстоит выкуривать медведя, как я это называю, «квадратно-гнездовым способом».

Сергей уже вскинул винтовку к плечу, взяв под прицел место, где медведь появится вероятнее всего. Я же, вдумчиво и с расстановкой, всаживаю десять патронов в ту область, где мы видели шевеление веток. При этом стараюсь переносить прицел всякий раз сантиметров на тридцать, чтобы прошить каждый участок подозрительного кустарника. Расчёт здесь не на то, что я убью медведя, – напротив. Нервы у зверя в такой ситуации не выдерживают, и он сдвигается или вовсе пытается покинуть опасное место, подставляясь при этом под пулю другого стрелка.

Так происходит и сейчас: гремит выстрел, и Сергей будничным тоном сообщает мне:

– Готов.

– Что, точно?

– Да, лежит и не двигается.

Мы рассматриваем трофей. Да, взрослый самец, «квалифицированной» для охотского побережья длины 240 сантиметров. Другой медведь, его добыча, – молодой, длиной 190 сантиметров, ширина лапы 14 сантиметров, из чего можно заключить, что ему года три-четыре.

Через полтора часа мы возвращаемся в лагерь. Подходя, видим Юрия, который делает нам предостерегающие знаки. Я снимаю рюкзак и оглядываю окрестности – да нет, вроде всё на месте, лодка цела, палатки стоят, как стояли, посреди лагеря костёр, на костре кипит чайник…

И тут я замечаю, что под стамухой в какой-то сотне метров от лагеря расположился медведь. Небольшой такой медведёк… Он лежит на спине, и струйки ледяной воды скатываются ему прямо на заросшее редкими волосами брюхо…

– Ну и как? – спрашивает напарника Сергей.

– Что как? Да штук восемь приходило. Я уже отмахиваться от них устал. Покричишь-покричишь, побьёшь в чайник – уходят. А этот так интеллигентненько, прокрался боком – и под лёд. Ну я его пугать не стал – вишь, жара какая…