***

Проблемам «Кубика» очень обрадовались в «Шарике». Я не шучу. В эпоху становления социализма рядом с нашим городом построили огромный подшипниковый завод. Это было очень полезно для города, который кормился торговлей, идущей по реке, и стал потихоньку хиреть с развитием железнодорожного, а после и авиационного транспорта. Завод давал рабочим зарплату, для них строилось жилье, появлялись магазины, школы, поликлиники и все остальное. Среди прочего на месте бывшей церкви было воздвигнуто и здание с колоннами, которое на радость изготовителям гигантских светящихся букв называлось «Дом культуры шарикоподшипникового завода».

Проблема была в том, что на много сотен верст в округе подшипники были никому не нужны, совершенно так же, как и культура. Когда социализм отменили, оказалось, что возить к нам сюда сталь, а от нас подшипники, коммерчески не выгодно, и завод закрылся.

Его полуразваленные корпуса так и остались стоять к востоку от города, постепенно превращаясь в скелет титанического железобетонного динозавра. Природа же брала свое, прорастая сквозь асфальт деревьями, взбираясь мхами по остаткам стен и забрасывая семена на немногие уцелевшие крыши. Потихоньку завод стал излюбленной территорией фотографов. Там можно было щелкать вокруг себя с закрытыми глазами и получать восхитительные подборки на тему тлена, человеческого тщеславия, превосходства природной жизни над рукотворной смертью и всего в таком духе.

Вика тоже как-то раз устроила там себе фотосессию – тонкокожая трепетная живость на фоне брутального молоха времени. И еще, конечно, немного длинноволосой загадочности. Впрочем, Вика была не очень оригинальна, мало кто из городских девиц там не фоткался.

Дом культуры, будучи расположен близко к центру города, сразу после социализма стал торговым центром типа «рынок», потом типа «универмаг», а поднабравшись солидности и вовсе торгово-развлекательным комплексом. Часть его, включая бывший кинозал, трансформировалась в ночной клуб. Оставшихся раритетных букв от прошлой вывески как раз хватило на название «Шарик», тем более что его уже давно называли в народе именно так.

***

Примерно в то время, когда Вика еще только приближалась к «Кубику», Анатолий и Марина законопослушно поставили себе устройства местоположения. В местной поликлинике, где развернули пункт установки, даже очереди никакой не было, так что все получилось очень быстро. Надо понимать, не так уж много было в городе законопослушных граждан.

Молодой доктор и медсестра улыбались, будто их фотографировали для рекламного билборда. «Интересно, – подумалось Анатолию, – с чего бы? Сколько им за это платят?»

Оказалось, что у голландцев все продумано. Каждый чип был уже заряжен в специальный пластмассовый пистолетик и запечатан в прозрачный пластик. Медсестра протерла могучую ягодицу Анатолия спиртовой ваткой, доктор извлек пистолетик из упаковки, снял с дула бактерицидную пленку, приставил к протертому месту… Щелчок!

– Вот и все, одевайтесь, пожалуйста!

– И что, уже работает?

– Начнет, как согреется от тепла вашего тела. Чтобы полностью прижился, нужна пара дней, тогда сигнал выйдет на нужный уровень. Приложение вам все подскажет!

Анатолию помогли установить на телефоне нужную программку.

– А вот это ваш уникальный номер! – сказала медсестра, показывая на двенадцатизначную комбинацию букв и цифр. – Сейчас мы внесем его в базу, и все.

Сурового вида дама у компьютера провела сканером по коду и буркнула:

– Паспорт давайте… – она постучала по клавишам и протянула паспорт обратно. – Упаковку не выкидывайте, приложение не стирайте. Если будут вопросы, там телефон горячей линии. До свиданья.

Анатолий Антонович вышел в коридор, прислушиваясь к ощущениям в теле. Никаких! Мощности его ягодицы хватило бы для установки небольшого вычислительного кластера, что уж говорить о крохотной железке. Через пару минут из соседнего кабинета появилась Марина. Она улыбалась.

– Ты уже? Покажи-ка мне твое приложение… – попросила она и взяла его телефон. – Вот тут надо нажать, это твой код, видишь? Мне девушка объяснила. Ты его никому просто так не говори, но мне можно…

– Переписывать будешь?

– Нет! – Марина улыбнулась. – Повернись-ка!

Она вдруг поднесла свой телефон к чипонесущей мышце Анатолия Антоновича, нажала кнопочку, и телефон звякнул.

– Вот, все считано! Теперь я у себя смогу видеть твой сигнал! – она снова улыбнулась. – Не все же мэрии за нами следить. Здорово?

Все это произошло так быстро, что Анатолий Антонович не только возразить, но даже и понять ничего толком не успел. Он нахмурился:

– Ты теперь сможешь знать, где я?

– Конечно! – кивнула Марина, и поднесла телефон мужа к своей чипонесущей мышце. – А ты – где я! Потом и детей внесу в список.

Она вернула мужу телефон и улыбнулась открыто и весело.

– Здорово, и впрямь! – раздвинул Анатолий губы, надеясь, что жена не заметит, как у него зашевелились волосы там, где шея упирается в затылок. Это было ровно то ощущение, которое он испытал, когда попробовал посмотреть на картинки с Тикой и с семьей одновременно.

– Ты на работу? – спросила Марина.

– Угу.

– Люблю тебя! – на крыльце поликлиники она чмокнула его в щеку и пошла домой.

Анатолий Антонович пытался нащупать в каком кармане у него ключи от машины. Руки почему-то плохо слушались. В голове не было ни одной членораздельной мысли. Так бывает, когда не можешь найти достаточно сильного слова, которое бы адекватно описывало сиюмоментные эмоции.

***

А все потому, что не надо затаскивать и затрепывать ненормативную лексику, вставляя ее в каждое предложение – ничего не останется на по-настоящему острый случай!

***

Анатолий Антонович не совершил моей подростковой ошибки и на Марину внимание обратил, когда вернулся в город после службы в армии, обосновался на гражданке и уже занялся своим первым бизнесом. К тому времени у него уже сформировался образ себя как главы семьи, и появилось желание осуществить его в реальности.

Он увидел Марину в какой-то общей дворовой компании юности, вдруг вспомнил, что уже видел ее раньше, и присмотрелся. Она отвечала улыбкой на его шутки, радостно соглашалась на его ухаживания и, к его удивлению, ничего не требовала. Ей с ее внутренними картинками без нее самой и в голову не приходило, что можно чего-то требовать от окружающих вообще и от собственного ухажера в частности. Иными словами, она точно вписывалась в представления Толика о почтительной жене, а вдобавок еще и была весьма недурна собой. Он предпринял шаги, и Марина, как горшок с гортензией, переехала в дом его матери в Низовке, продолжая дружелюбно и радостно улыбаться.

Недостаток собственных жизненных ориентиров касательно того, как и что должно быть устроено Марина компенсировала чужими, уж благо за добрым советом в наших краях далеко ходить не приходится. В Низовке, любое их количество можно было найти в центре социальной жизни, то есть на площади, где располагались местный магазин, почта, автобусная остановка и рыночек с продуктами низовских огородов.

С переездом в Экотаун возможности сильно сократились. Район был свежезаселенный, люди друг с другом незнакомые, а манера жизни городская – во дворе никто никогда без нужды не задерживался.

Однако Марине повезло – в соседнем корпусе поселилась Галина Николаевна: пожилая, несколько одутловатая женщина, которая ходила уже с трудом, тяжело опираясь на палку. Собственно, и ходила она в основном от квартиры на втором этаже до лавки у своего подъезда, который был на расстоянии прямого оклика от подъезда Марины.

К счастью, Галина состарилась еще в доинтернетную эпоху и потому не была представлена в социальных сетях. К счастью для сетей, конечно. В смысле комментариев к чужой жизни, она послала бы Эдика в нокдаун еще в первом раунде. Она даже не нуждалась ни в чьих откровениях, чтобы сразу поставить диагноз и припечатать оценочным суждением. Пожалуй, единственным обитателем Экотауна, которого Галина Николаевна щадила, была Марина, потому что та никогда не спорила, а наоборот, выслушав суждение, начинала машинально кивать. Некоторым образом, они прекрасно одна другую дополняли: Марина получила универсального советчика, а Галина покладистого слушателя.

– Вот-вот! Смотри, пошел! Ох, непотребство одно, да все напоказ, – могла сказать она, когда Марина присаживалась к ней на лавочку по дороге домой.

Марина честно смотрела на проходящего мимо парнишку, но не могла понять, чем же он непотребнее прочих.

– Не мужик растет, а кикимора какая-то, еще бы ресниц себе на лоб приклеил… – вздыхала Галина.

Становилось понятно, что она имеет в виду серьгу у парнишки в ухе. Марина кивала в раздумьях о том, как именно серьга позволяет различить контуры будущей парнишкиной судьбы, а Галина Николаевна принимала эти кивки за согласие.

– Потому что отцу его все недосуг. Потому и воспитания нету. А мужчина должен не только семью содержать, но и детей воспитывать! А если нет, то и не мужчина это, а поросль.

Марина снова кивала, а потом, уже по пути к своему подъезду, тихо радовалась, что у нее с мужчинами все в порядке. Вроде бы.

– Ленка из третьего мужа выгнала, – в другой раз делилась квартальными новостями Галина. – Теперь шалавой жить будет.

– Почему же сразу шалавой?

– Потому что жена без мужика, что печь без избы, любой прислониться может, – и пока Марина пыталась вспомнить, как хоть эта Елена выглядит, соседка продолжала: – Да бесхозная печь только прогорает, а проследить и некому. Потому что жить надо по-человечески!

Марина шла домой и изо всех сил пыталась жить по-человечески. К сожалению, она не могла в точности сказать, получалось ли у нее, потому что у самой ясности убеждений не хватало, а пригласить Галину Николаевну для инспекции она все же не решалась.

Признаться, Марина как-то даже пробовала освоить талант соседки: уселась у своего подъезда и разглядывала проходивший мимо народ, пытаясь подобрать слова. Вот идет человек – что она должна о нем сказать? Точнее, что она может о нем сказать такого определяюще-осудительного? Ответом Марине была тишина. Человек как человек. Обычный.