***

Жители Экотауна не разбирались в фундаментах, но и без этого их волнение поднималось прямо вслед за уровнем воды. Не надо быть экспертом в строительстве, чтобы знать, что живешь на болоте.

Впрочем, беспокойство охватило не только их. К реке регулярно выходили и жители южного пригорода – обширного давно заселенного района, где в квадраты уличной сети были вписаны многочисленные частные домики с грядками, теплицами, баньками и сарайчиками. Район назывался «Низовка» – то ли потому что дома здесь были ниже городских, то ли потому что доход у жителей был невысок, а может, просто потому что на картах был расположен под городом.

Люди селились здесь давно, на твердой земле, никакого болота здесь никогда не было. Видимо, тот, кто планировал этот район, был более профессионален и менее романтичен, чем деятели «Полностроя». Однако река била рекорды и низовцы теперь за ней с подозрением послеживали с высоты песчаного берегового откоса.

Подтапливало подвалы и в историческом центре города, что привело к закрытию многих мелких кафе и магазинчиков. Смывало картофельные посадки выше по течению, не то чтобы обещая голодную осень – двадцать первый век все-таки – но если картошку сажают, значит это кому-то нужно?

Говорят, с приречного луга течением унесло даже чью-то корову. Однако это, скорее всего, просто слухи, потому что фотографий плывущей по реке коровы никто в интернете не опубликовал. Не все, что публикуют в интернете, правда, но уж то, чего там нет – точно фальшивка, не так ли?

Зато было полно фотографий и видео постепенно затопляемого Экотауна. Жители делились впечатлениями и возмущались новостями, в которых кратко упомянули промыв на озере Верхнем. Мало того! Они еще писали жалобы, звонили и даже ходили на прием к господину мэру. И это несмотря на то, что уже все нужные объяснения и заверения были даны: меры предпринимаются, ситуация под контролем! Что еще-то? Потечет-потечет, да и перестанет. Откуда такая паника? Кто это «раскачивает»?

Хотя определить кого-то конкретного никак не удавалось, господин мэр был искренне уверен в существовании таких сил. От этого ему было неприятно и беспокойно. А если на это обратят внимание важные люди из области? Или выше?

Господин мэр полагал, что негативная информационная картина – это его главная проблема, пока не встретился с людьми из «Полностроя» и не узнал про фундамент. Ходили слухи, что при этом известии он так растерялся, что откинулся в кресле, огляделся и сказал:

– Надо же предупредить людей…

Его попросили не молоть чепухи. Его приободрили и успокоили. Сказали, что все будет хорошо. Точно. Мол, есть план. Нужно немного денег, но все можно устроить.

– Сколько? – спросил мэр.

Ему назвали сумму. Он поинтересовался в своем ли полностроевцы уме? Ему улыбнулись.

В точности ли это было так или нет, я не знаю, за достоверность ручаться не могу. Однако это и не столь важно, это ведь история не про строительную коррупцию.

***

План полностроевцев был в том, чтобы на повороте реки поставить монументальную набережную. Тогда вода заворачивала бы по руслу, а не текла прямо сквозь Экотаун.

Идея прекрасная, но денег мэру в области не дали, а только в свою очередь поинтересовались, в своем ли уме он сам.

– Выкопай отводную канаву, – сказали ему. – Мешки с песком положи. Ты там мэр? Ты и решай.

***

– Вот что! – сказал Анатолий Антонович за ужином в обширной столовой восьмикомнатных апартаментов. – Поездка на море отменяется.

Жена Марина – тогда еще с бесцветно-русыми волосами до плеч, собранными в хвост на затылке – повернула голову от плиты, дочь Вика подняла глаза от телефона, а сын Эдик перестал жевать длинный хвост маринованной черемши.

Они были удивлены, поскольку семейная поездка в отпуск была многолетней непререкаемой традицией, созданной самим главой семейства. В представлении Анатолия Антоновича так выглядела настоящая семья – он сам во главе стола, слева жена, по сторонам дети. Все обращаются к нему за советом, а он дает им мудрые наставления. Эта картинка вносила в его организм успокоение и ощущение, что он все в жизни делает правильно.

Однако в суете будничного житья редко удавалось собрать всех вместе и реализовать эту картину на практике: дети недостаточно часто обращались за советом, а его наставления были недостаточно мудры. Последнее он списывал на постоянную усталость от предпринимательской жизни. Недостаток правильного положения вещей Анатолий Антонович восполнял как раз во время поездок, когда никто не мог от него сбежать, хотя бы потому что он заведовал кошельком.

– Это как это? – обрела наконец голос дочь. – Что? Вообще не поедем?

– Ты видишь, что творится? – спросил в ответ отец и махнул рукой в сторону панорамного вида на реку. – Что угодно может произойти, и я должен быть здесь, чтобы вовремя все разрулить.

– Что может произойти? – спросил Эдик.

– Что угодно! – с нажимом повторил Анатолий Антонович, намекая, что дальнейшие расспросы неуместны.

Расспросы были, конечно, вполне естественны, однако у него не было на них достойных ответов. Не мог же он, в самом деле, сказать, что их дом, как и все соседние, стоит на фундаменте из дешевого бетона, вместо того, который был обязателен для заболоченной местности, и что подмену совершил он сам. Такой поступок был не к лицу человеку, который сидит во главе стола и раздает мудрые наставления. Такой человек не совершает подлогов! Опасаясь повредить своему образу в головах детей, Анатолий Антонович и не стал ничего рассказывать.

Это привело к тому, что снаружи он выглядел слегка встревоженным, но по-прежнему авторитетным отцом и мужем, а внутри чувствовал страх и неуверенность. Разница между внутренним состоянием и внешним видом создает в организме напряжение, как разница зарядов на концах электрической цепи. Анатолий Антонович не стал светиться, как встроенная в эту цепь лампочка, но почувствовал, что потихоньку нагревается, как комнатный отопитель. Вранье – ужасно энергозатратное занятие.

– Но это наводнение, оно же не навсегда? – попыталась внести нотку оптимизма жена Марина.

– Будут строить набережную, – поделился Анатолий сведениями от доверенных людей из мэрии. – Чтобы вернуть реку в русло.

– Так уж давно пора! Чего ж тянут? – ухмыльнулся Эдик.

– Проект составляют! – непроизвольно повысил голос отец. – Не хватало только, чтобы ее тоже смыло, как пляж.

– Ну-ну, – Эдик снова взялся жевать черемшу.

– Это какой-то отстой! – сказала Вика и вышла из столовой.

Анатолий Антонович нагрелся внутри себя еще немножко, но ничего не сказал. Забавно, что если бы он в тот момент представил себя не в виде массивной и благородной фигуры из полированной бронзы во главе стола, а маленькой тряпичной хихикающей фигуркой в ярко-красном колпаке где-то сбоку – он бы спокойно поведал о содеянном, ведь такой образ трудно испортить, и никакого внутреннего нагрева! Но тогда он еще не читал розоватой книжки.

***

На самом деле, конечно, Анатолий Антонович, не мог всерьез повредить бронзовому образу самого себя в головах детей, поскольку такого образа в их головах и не было. В голове у дочери Вики отец был неясным сизоватым силуэтом на самом краю ее мысленной картины мира. Что-то вроде отдаленной трубы теплостанции – немного портит общий пейзаж, но всерьез не досаждает. Именно поэтому на семейном совете Вика была неприятно удивлена.

– Это какой-то отстой! – сказала она и ушла к себе в комнату в состоянии крайнего расстройства, чувствуя, как сизая мгла от отцовского силуэта затемняет и затуманивает картинку солнечного побережья с ее собственным сверкающим каплями силуэтом посередине. Силуэт, кстати, был в новом купальнике.

Вообще, почти все мысленные картинки Вики имели в середине ее саму в каком-нибудь выгодном ракурсе. Например – вид в рост, снято в три четверти сзади и чуть снизу, она вглядывается вдаль, слегка присогнув одну ногу, опирающуюся на носочек. Вика где-то вычитала, что такая поза акцентирует некоторые эффектные линии тела, и это было похоже на правду. Иначе откуда бы под такой картинкой появлялись лайки?

Дело в том, что большинство изображений, проходящих перед мысленным взором Вики, можно было найти в ее инстаграм-профиле и поставить под ними лайк. Очень удобно.

Вика любила лайки, прикладывала усилия к тому, чтобы их получать, и уже набрала несколько сотен подписчиков. Поддержание блога требовало постоянного создания образов себя, и поездка на море могла бы помочь – одни длинные голые ноги на фоне моря чего стоили! И вдруг нате вам! Из-за какого-то подтопления все планы насмарку!

Вика дошла до своей комнаты и села на кровать. Что теперь делать? Ну не фотографировать же себя, в самом деле, в шлепанцах с полотенцем на плече во дворе дома! Это только строителям могло прийти в голову, привлекать кого-то такими изображениями!

Вика смотрела в стену, потихоньку наливаясь обидой, чувствуя себя обманутой и бессильной. В двадцать лет любая дымка на будущем похожа на непроглядную тьму. Интересно, как быстро изменилось бы ее настроение, узнай она, что благодаря отмене семейного путешествия аудитория ее блога вырастет в пятьдесят раз?

***

Я несколько раз заглядывал в викин блог в инстаграме. Между нами говоря, являть Вике, как и тысячам ее сверстниц, было особенно нечего, кроме цветущей юности, претендующей на загадочность. Однако, найдите мужчину под пятьдесят, который без удовольствия поглядывал бы на фотографии юных дев с правильно акцентированными линиями!

Скажу честно – на линии Вики я поглядывал анонимно, на профиль ее не подписывался и лайки не ставил. Делал я это из соображений педагогической корректности, ведь Вика училась в моем институте. Я, правда, читал ее группе лишь один курс лекций, поскольку она числилась не на факультете искусствоведения, деканом которого я был, а на факультете «Связи с общественностью» или на иноязычный манер «PR менеджмент».

Связь этой специальности с культурой оставалась загадкой даже для преподавателей. Однако связь культуры вообще с этим городом была еще меньше, поэтому решено было завести в институте хотя бы какое-то современное и актуальное направление. Во всяком случае, когда определялась викина послешкольная судьба, в названии этого факультета ее родителям послышалась какая-то будущность.

Ее мама даже предприняла некоторые усилия для того, чтобы Вика благополучно поступила. В частности, она тщательно изучила разнообразные бумаги на стендах приемной комиссии, встретила там знакомую фамилию и подумала, что этот человек мог бы оказать содействие, как старый знакомый. Фамилию она нашла, разумеется, мою.

***

Марина, училась в той же школе, что и мы с Толиком, но была на год нас младше. У нее были от природы светлые волосы, правильные черты лица, серые с оттенком голубого глаза и прямой нос, чуть-чуть широковатый в переносице, что ничуть ее не портило, а только придавало пикантности.

Я танцевал с ней пару, может, тройку раз на школьных дискотеках. Она была довольно высокой, хорошо сложена и очень легко и послушно двигалась. Я не преувеличу, если скажу, что она была самой красивой девочкой не только в своем классе, но и во всей старшей школе, только об этом никто не знал. В первую очередь потому, что об этом не знала она сама.

Если у ее дочери Вики в центре любой мысленной картинки всегда находилась сама Вика, то Марина на своих картинках просто отсутствовала. Никогда она не видела себя мысленно со стороны, что-то делающей или находящейся в какой-то ситуации. Потому она и не знала, что вообще надо как-то выглядеть. Разумеется, она бывало разглядывала себя в зеркале, понимала какую одежду по какому случаю надеть, но понимала это только умом и по необходимости. Никакой тяги к выбору наряда она никогда не ощущала, никакой радости или огорчения от одежды не испытывала, что уж говорить о макияже!

По той же причине – собственному отсутствию в своих мысленных картинах – Марина не имела и желания вмешиваться в окружающую жизнь. Если ее там нет, то не очень-то много от нее зависит, не правда ли? Она делала то, что полагалось делать, а жизнь сама по себе шагала рядом, не обращая на Марину особого внимания.

Вместе с жизнью мимо Марины прошагал и я. А ведь я-то знал, что она самая красивая девочка в старшей школе! Знал неясно, неотчетливо, ни разу не обозначив этого какими-либо словами не то что вслух, а даже в предсонных мыслях, но ведь знал! Утешает лишь то, что только со временем я узнал, что знал это с самого первого танца. Проходили годы, случалось всякое, я успел жениться и развестись, но не встретил ничего сравнимого с удовольствием от ее легких и послушных движений и со своим душевным томлением от дружелюбного взгляда чуть широко расставленных серых глаз. Может, столь волшебна была Марина, хотя, скорее, это всего лишь острота юношеских впечатлений.

Можете мне не верить, но через тридцать с лишним лет я узнал ее голос в трубке моего рабочего телефона еще до того, как он представился ее именем! Я даже встал и разговаривал стоя, словно мне позвонили из ставки главнокомандующего.

Марина попыталась неловко напомнить о нашем школьном знакомстве – ха! я помнил каждое ее движение и упругость ее талии в правой ладони – сказала, что теперь уже вот и дочь ее поступает в институт…