Цитаты из книги «Чертово колесо»

Где-то пили в городе, а там ее одноклассник оказался, смекнул, что к чему. Проверили – и попали в точку… Да тут, зёма, каждый месяц такое происходит. А в горах, в Балкарии, – вообще завал!.. Туда бабу отвезешь, отдашь старикам, они тебе кило пять шмали-бомбы кинут – и иди себе, забудь дорогу!.. Здесь даже мафия такая была – баб вылавливали и в горы старикам отвозили. Старики ее на цепь посадят где-нибудь в пещере – и будь здоров! Никто не бьет и не мучит, только ебут день и ночь… Минетами насмерть закормят… Для них что баба, что собака – все едино, бессловесная тварь… Тут один герой приезжал, уроки карате давал, так малолетки додумались на какой-то пришлой бабе все приемы перепробовать – какой смертельный, а какой – не очень. Когда ее менты потом из ямы выкопали, в ней кости целой не было – все перебито-переломано…

– В давильнях жмут и тискают меня. И я становлюсь крепче и злее. Зло сдавлено во мне. Чем я злее – тем милее для слуг. Меня режут на куски и брикеты, грузят в телеги и арбы. Долго несут по горным перевалам, везут по пустыням, переправляют через воды.

– Люди ножами режут, кромсают мое тело, заставляют истекать соком мук, берут по каплям мои белые слезы. Но кто слышит меня?.. Кто видит, жалеет?.. От ненависти мои слезы сворачиваются, вязнут, чернеют. Попадая в раба, я слеп и нем от ярости. Я вонзаюсь прямо в рабью душу. Обволакиваю, баюкаю, ласкаю. Если меня слишком много – то живое станет мертвым. Это мне и надо. Надо искать другого раба, чтобы мутить его кровь. Я не живу без рабской крови, а кровь моих рабов не может жить без меня.

– Ненавижу русских! – снова прошептала девушка, с презрением глядя на цыплячью фигуру лейтенанта. – Ну какое им дело, кто, куда и с кем едет, где и когда спит? Все им надо знать, все запрещать! Только бы прицепиться! А Пилия, глядя в спины милиционеров и будто сдуваясь, подумал о том, как, оказывается, сильно его ненавидели и боялись те, кого он ловил… – Хмурый, серый, вечно голодный, угодливый, жалкий и пьяный народ без будущего! – прошипела Ланда.

Новая проблема – денег не берут… Вот паскуды! Просто больше хотят! Кто именно им запретил брать, не сказали?

Варвары! Во всем! – ломая сигарету в пепельнице и приглаживая бобрик волос, проворчал Элизбар Дмитриевич. – Страна воров и дикарей! Варвария… Деньги не берут, видите ли… Взятку собрали?

– Запретили, ты смотри! Перестройка, значит… – усмехнулся Элизбар Дмитриевич. – От такой перестройки суммы будут только расти, попомни мое слово!.. – Требуют все ведомости за прошлые годы, – сообщил Долидзе. – За прошлые? Это что еще за новости? – нахмурился Элизбар Дмитриевич. – Да вот так. Все бумаги хотят, все… Два дня сидят, все опечатали, меня не выпускали…

Неужели угрозыск и КГБ начали отстрел хищников, как обещал начальник оперчасти в зоне, где Нугзар сидел последний срок?.. Если это так, то, значит, воровской закон скоро сгинет – уберут тех, кто изучил и почитал закон, и придут те, кто его не знал и знать не хочет. И там, где вор часами вел беседы, чтобы понять, объяснить, довести до ума, примирить, помирить, рассудить и распутать, теперь будут зиять дыры от автоматных очередей. Уважение к авторитету заменится страхом перед беспределом.

Открыли калитку во двор, поднялись на второй этаж. Артистки на кухне пили шампанское. Катька в мини-юбке напоминала клоуна на ходулях. Здоровая Гюль, с губами, как у рыбы-гупии, довольно улыбаясь, уплетала торт.

– А без сеанса нельзя? – поинтересовался на всякий случай Кока. – Может, дешевле будет их просто потрахать в долг? – Нет! Без сеанса нельзя, – строго ответил Тугуши, чувствовавший себя ответственным за серьезное дело. – Только со сеансом! В долг уже не дают, надавались на тысячи.