– Тогда это мой ответ, – сказала Самира.

Профессор снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула и разгладил плечи. Поскрёб ногтем маленькое пятнышко от кофе на воротнике, сдвинул портфель так, чтобы ручка легла параллельно краю стола – так он обдумывал деликатный ответ.

– Попробуйте не оценивать поступки героя столь поверхностно, – сказал профессор мягко, – если детально рассмотреть…

– Я не собираюсь ничего рассматривать, – перебила Самира невежливо. – Выбор сделать просто, нужно лишь распределить для себя чаши весов.

Все смотрели на неё, даже Тони позабыл о смущении.

Сэм Маршалл тринадцать лет преподавал литературу в этом университете и выработал в себе терпение и стойкое чувство такта. К примеру, он ни разу не позволил себе обвинить студента в тупости.

– Сделать выбор бывает непросто, – попытался объяснить он. – Романтики называют любовь главным курсом в жизни, но когда речь идёт о чести и долге, чувствами приходится жертвовать. Порой бывают непреодолимые обстоятельства. Вы читали поэму, мисс?

Ничего не ответив, Самира подскочила и, пусть торопливо, но сохраняя осанку королевы, вышла из аудитории.

Сорок минут спустя Джек сидел в кабинете профессора Маршалла в ожидании его самого. В животе неприятно заурчало, и Джек в очередной раз коротко взглянул на закрытую дверь. Зачем профессор послал за ним, если собирался так надолго задержаться?

Кабинет был небольшим, но заполненным максимально возможным количеством нужных, а также вовсе необязательных предметов. Рабочий стол выглядел полем битвы между книгами и конспектами; Джек нашёл и успел три раза перевернуть красивые песочные часы, рассмотрел все фотографии в рамочках, понюхал засохшее содержимое нескольких запылившихся чашек. Здесь же поместился глобус и стаканчик от мороженого, который получил вторую жизнь в качестве хранилища для канцелярских принадлежностей.

Это сейчас профессор Маршалл был солидным респектабельным мужчиной немного за сорок, который всегда вовремя приходил на работу и уходил домой, носил квадратные очки, костюм и кожаный портфель со сломанной застёжкой. А в молодости, так говорили, он слыл неугомонным путешественником. Большая карта на стене с множеством красных флажков в самых неожиданных уголках мира демонстрировала историю его приключений. Теперь с трудом верилось, что двадцать лет назад Сэм Маршалл как-то заблудился в тропическом лесу Амазонки и питался поджаренным на костре мясом змей. Возможно, это была сильно приукрашенная правда или вовсе выдумка – сам профессор ничего не подтверждал, не опровергал, а позволял историям свободно курсировать по университету, обрастая новыми прикрасами.

Остальное пространство комнаты выглядело так же, как письменный стол. Здесь были маски (некоторые довольно жуткие), фигурки животных из дерева и глины, статуэтки мифических существ, ракушки, скелеты рыб, шкатулки, пугающие ветхостью книги и один стеклянный шар.

Дверь отворилась, профессор Маршалл вошёл с портфелем подмышкой и двумя стаканчиками кофе.

– Прости, что задержался, Джек.

Пристальный взгляд поверх очков.

– Ничего страшного, я никуда не тороплюсь, – Джек красноречиво поёрзал на стуле.

– Да, я знаю, что не торопишься.

Вот, началось. Не требовалось выдающихся аналитических способностей, чтобы расслышать в этой короткой фразе укор.

– Будете ругать меня за то, что просто так посещаю лекции? Занимаю чьё-то место? – спросил Джек.

Мистер Маршалл покачал головой.

– Я не собираюсь ругать тебя – напротив, я рад, что ты чем-то интересуешься. Но было бы гораздо лучше посещать лекции официально: сдавать экзамены, получить диплом… Ты не считаешь?

Джек не считал. Разве могут сложности в жизни её улучшить? Вслух он просто сказал:

– Эм…

– Безусловно, наше учебное заведение скромнее твоего предыдущего. Здесь нет медицинского факультета. Но если ты хочешь жить здесь, быть здесь, попробуй найти что-нибудь для себя.

Чтобы отсрочить ответ, Джек, морщась от неприятной горечи, большими глотками выпил весь кофе.

– Вы предлагаете мне зачислиться в университет и изучать какую-нибудь специальность? Прямо сейчас, в этом году? – он отставил пустой стаканчик.

– Мне кажется, это было бы разумно.

– Наверное. Но могут возникнуть затруднения.

– Какие затруднения?

Ещё одну передышку Джеку обеспечил телефонный звонок. Профессор коротко обсудил с какой-то женщиной организационные вопросы, положил трубку и с вежливым интересом приготовился слушать.

– Понимаете, мистер Маршалл… я не смогу поступить в новый университет, пока не отчислюсь из старого.

– Что? Я так и знал, – профессор хлопнул ладонью по столу, – до сих пор? Джек, ты ведь уже полгода здесь.

Джек потёр подбородок.

– Мне как-то не до того было.

– Это безответственно.

– Я знаю. Но, сбегая из тюрьмы, вы едва ли станете предупреждать об этом охранников. Я никому ничего не сказал, не забирал документы – просто уехал. – Джек потянулся в карман за сигаретами, но вовремя сообразил, что сейчас не время. – Как вы думаете, они уже заметили, что меня нет?

Профессор Маршалл вздохнул – тяжко так, будто разочарованно.

– Ты толковый парень, мне тяжело смотреть на то, что ты делаешь со своей жизнью, – сказал он тем самым тоном, который действует эффективнее криков и угроз. От подобного тона голова вжимается в плечи, на лбу выступает пот, а уровень чувства вины достигает критической отметки.

– Моя жизнь только начинается, – попытался оправдаться Джек, – я просто пока не нашёл себя и не понял, чего хочу. Ведь я работаю в больнице и в библиотеке – не бездельничаю. Да, я свернул с красивой дороги в дремучие кусты, но от этого я только счастливее.

Профессор устало улыбнулся и кивнул. Однозначный сигнал для бегства: Джек почти успел подняться и сделать шаг к двери, как его остановили невнятным, но очевидным жестом.

– Погоди, Джек, я хотел ещё спросить кое-что, – как бы ненавязчиво сказал мистер Маршалл, протирая стёкла от очков. – Та девушка, которая сидела сегодня рядом с тобой, ты хорошо её знаешь?

Ага, вот и истинная причина разговора по душам!

– Не особенно, – ответил Джек уже у двери, – её зовут Самира – фамилии не знаю. За два месяца у нас она, кажется, нигде не показывалась, ни с кем не общалась и посещает только ваши предметы.

Профессор закашлялся.

– Это всё? – уточнил он деловито.

– Всё.

– Хорошо. Спасибо, Джек, можешь идти.

Как только Джек вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, улыбка сошла с его губ. Голодный и невыспавшийся, он изрядно устал от нравоучений. Все желали добра и знали, как лучше, а Джек нуждался в покое. Он сказал, что счастлив, и не соврал, однако счастье это мыльным пузырём застыло на острой вершине пирамиды и в любую минуту могло покатиться вниз, а то и вовсе лопнуть.

Джек достал сигарету и ускорил шаг. Времени до рабочей смены в библиотеке осталось совсем мало, так что ему пришлось выбирать между обедом и глотком свежего табачного дыма. Остаток дня Джек собирался провести в архиве, где его уже заждался каталог подлежащих списанию изданий. Пока Тони с Грэйс слушали скучную лекцию по органической химии, рисовали бензольные кольца и учили сложную номенклатуру, он хотел насладиться одиночеством под тихое шуршание страниц.

К сожалению, даже самые простые желания иногда не исполняются.

Джек уже добрался до предпоследней буквы в каталоге, когда ему позвонил отец. Следующие сорок минут динамик изрыгал тысячу признаков его никчёмности и заверения в трагическом конце его бесполезной жизни. Отец никак не мог определиться. Джеку следовало сегодня же приехать, попросить прощения и вернуться к учёбе, но в то же время его лишили гордого звания «сын» и изъявили желание больше никогда его не видеть. Что ж, это Джеку точно было по силам.

Последние дни его не покидало предчувствие катастрофы, что-то сжимало грудь, будило по ночам и не давало снова уснуть. Теперь самое страшное, наверное, произошло. Осталось только пережить звонок матери и успокоить её истерику до того, как она начнёт изображать сердечный приступ.

Джек отругал себя за цинизм. Подавляемое чувство вины просилось наружу и советовало сделать первый шаг: объясниться с матерью, пообещать ей заботиться о себе и попросить прощения за неоправданные ожидания.

Жуткое это слово – ожидания. Оно похоже на карусель, в которой красиво украшенные лошадки движутся в одном направлении с заданной скоростью, не имея возможности свернуть с пути или хотя бы оглядеться по сторонам.

В честь прадеда Джека назвали больницу. Его дед был известным хирургом, а отец успешно продолжил дело семьи. Закономерно, что будущее для Джека было определено в ультимативной форме и, казалось, не предполагало осечек. Только его бабушка, врач-психотерапевт по специальности и призванию, иногда напоминала о праве выбора для каждого.

Джек скучал по бабушке… Интересно, какой диагноз он бы заслужил? Удостоился бы похвалы за решительность? Ведь в то время, как отец называл его инфантильным, ленивым и безответственным, бабушка утверждала, что Джек просто ещё не нашёл свой путь.

Но когда это случится – путь его будет выдающимся.

Джек решил заняться выбором судьбы в какой-нибудь другой день. Пока он пораньше ушёл с работы и в поисках нового убежища отправился в университетский парк к дереву свиданий. Это был огромный клён, который стоял здесь не первую сотню лет, а старая скамейка под ним для многих поколений служила местом встреч, свиданий, а в отсутствии компании – меланхоличных споров с внутренним голосом.

Вторая бутылка пива почти опустела. Жалость к себе достигла того масштаба, который может оправдать любое действие. Джек потянулся за телефоном и набрал первый номер в списке избранных контактов.

После шести томительных гудков вместо приветствия он услышал грохот.

– Грэйс? У тебя там всё в порядке? – Джек приподнялся в рефлекторном порыве бежать на помощь, но раздавшийся из динамика смех успокоил его.

– В порядке, – Грэйс звучала рассеянно, – это я, растяпа, уронила утюг. Хорошо, что ещё холодный. И не на ногу.

Она вновь рассмеялась, но Джек не подхватил. Он вздохнул – так же громко и тягостно, как несколько часов назад профессор Маршалл.

– Ты, кажется, собираешься куда-то… Прости, что побеспокоил. Хорошего тебе вечера, Грэйс, не буду мешать.

Не дожидаясь возражений, Джек сбросил звонок и уставился на телефон. Экран оставался тёмным. Ответного звонка не поступало так долго, что он не выдержал и вновь набрал номер.

– Я просто хотел напомнить тебе выключить потом утюг.

– Джек, у тебя что-то случилось? – неуверенно спросила Грэйс.

– А если случилось, ты придёшь? Ты… нужна мне.

В признании не было лукавства. Увидеть её сейчас было самым естественным и сильным желанием.

– Хорошо, где ты?

Джек мысленно разложил эмоциональную окраску её голоса на составляющие и выделил для себя смятение, беспокойство и – он надеялся – радость от его звонка.

– Под клёном для свиданий.

Грэйс не ответила, но Джек знал, что она кивнула. А сам он опять занялся ожиданием. Расправил воротник рубашки, выпил остатки пива и выбросил пустые бутылки в урну. Провёл ладонью по поверхности скамейки, проверив её чистоту, смахнул пушинки одуванчиков и щелчком отправил в полёт божью коровку.

Авторы мотивирующих книг и видеороликов предлагают жить в настоящем моменте. Убеждают в красках, что вчера или, тем более, завтра не существует – есть только сейчас. Так вот, сегодняшнее сейчас растянулось для Джека тягучей жевательной резинкой, которая уже потеряла вкус и стала жёсткой, поэтому он с нетерпением ждал, когда наступит завтрашнее сейчас. Он отсчитывал временные отрезки, наблюдая за вяло плетущимися стрелками больших круглых часов, которые венчали главный вход в университет.

Грэйс появилась, когда часовая и минутная стрелки встретились на цифре девять. Она села рядом, молча протянула Джеку тёплый сэндвич с ветчиной и приняла пост наблюдающего за часами.

Джек тем временем изучал её колени.

– Ты надела платье, – констатировал он, откусив большой кусок.

Он не подозревал, что у Грэйс в шкафу можно найти что-то, не состоящее из двух штанин. Данный редкий экземпляр василькового цвета был лёгким, свободным и никак не подчёркивающим фигуру, зато когда Грэйс присела, взору открылись её колени.

– И накрасила глаза, – Джек продолжал делиться наблюдениями.

– Да, я нарядилась и накрасилась – девушки иногда занимаются подобной чепухой. А я всё же осмелюсь причислить себя к девушкам. У меня глаза красивые, между прочим, и ресницы есть.

– И ноги!

– И ноги, – согласилась Грэйс. – И даже грудь. Ну… чуть-чуть.

Джек посмотрел на упомянутую часть тела и кивком подтвердил её наличие.

– Ты очень красивая, – сказал он.

– Спасибо. Что у тебя произошло?

Его настроение, которое рядом с Грэйс начало улучшаться, моментально испортилось.

– Отцу доложили, что я бросил медицинскую школу, – быстро выпалил Джек и яростно сжевал остаток сэндвича.

– О, – воскликнула Грэйс, – о, Джек, ты в порядке?

– В полном! Теперь я могу проживать свою жизнь так, как пожелаю.

Грэйс взяла его за руку.

– А как бы ты хотел проживать свою жизнь, – спросила она.

– Не знаю, но сейчас меня всё устраивает.

Грэйс неосознанно пересчитывала костяшки его пальцев – от указательного к мизинцу и обратно.

– А если в больнице узнают, что ты не проходишь практику, а просто так… не вполне законно у них работаешь?

– Эй, от тебя я не хочу слышать никаких нравоучений. Я позвал тебя, потому что нуждался в лучшем друге, а твоя задача – слушать меня, жалеть и гладить по голове. – Джек лёг на скамейку и положил голову ей на колени. – Можешь приступать.

– Я твой лучший друг?

– Да, конечно, только Тони об этом не рассказывай.

Грэйс улыбнулась и послушно принялась перебирать его волосы.

– Скажи, а у твоего отца тоже были какие-то особенные ожидания относительно тебя? – спросил Джек. Снизу он не мог хорошо разглядеть её лицо, но почувствовал реакцию на вопрос в руках – прикосновения стали нежнее.

– Он взвалил всё только на себя, – ответила Грэйс, – старался быть идеальным родителем после того, как мама ушла, хотел компенсировать мне её отсутствие всеми доступными способами.

– Есть ли какой-то кружок в нашем городе, который ты не посещала? – Джек хохотнул.

– Даже и не знаю… Помнишь, в первом классе какой-то хулиган толкнул меня?

– Помню, я его тогда хорошенько отметелил.

– А я на следующий же день приступила к занятиям по боксу. Ненадолго, правда.

Грэйс могло разонравиться очередное увлечение, и ей тут же позволяли его бросить. Отец-одиночка вызывал восхищение как у разведённых, так и у счастливо замужних мамочек, считавших, что их собственные спутники жизни совсем не занимаются детьми и в принципе ни на что не годятся.

– Мне кажется, балет ты зря бросила, – сказал Джек, – у тебя хорошо получалось. И фигура для этого подходящая.

После занятий верховой ездой балет стал последним и самым продолжительным увлечением Грэйс. Она отказалась от занятий несколько лет назад и решительно заявила, что отныне всё время будет уделять учёбе и домашним делам. На этом эксперименты и закончились.

– Ты прав, наверное, – Грэйс почесала кончик носа. – Просто однажды я почувствовала, что музыка намного сильнее, а я своими неуклюжими движениями не могу передать и малой части её волшебства. Приятнее, закрыв глаза, слушать… и представлять себе всё, что захочется. В мыслях можно парить над городом, танцевать на крышах в лучах заходящего солнца и, не переводя дыхания, сделать больше тридцати двух фуэте.

– Ты чересчур много времени проводишь в мечтах, – заметил Джек без всякого упрёка.

– Наверное, реальности мне недостаточно.

– А я желаю иногда, чтобы реальности стало поменьше. Кстати, я только что понял, как готов провести остаток жизни: хочу крепкими корнями врасти в эту скамейку и лежать здесь, смотреть на звёзды сквозь ветки клёна и чувствовать на лбу твои руки.