Цитаты из книг автора «Медина Мирай»

Он качает головой, отрицает услышанное. Рассвет. Силы мои иссякали. Я должен был идти к воде, но Алексис держал меня, обнимал и молил: – Не оставляй меня! Пожалуйста! Мы оказались в воде по пояс. Он не желал меня отпускать, будто хотел исчезнуть вместе со мной. Будто хотел удержать меня с ним, не поддавшись судьбе. Хотел изменить её. Я обнял его так крепко, как только мог. Я плакал от досады, что не смог уйти тихо, что я никогда больше его не увижу, и он не увидит меня. Веки закрылись сами собой. Я погружался во тьму, но чувствовал тепло Алексиса в объятии. Его дрожь и пальцы, сжимавшие мою спину. И вот тьма. Я слышал зов Алексиса, его мольбы вернуться. Он плакал, так жалобно. Он звал меня по имени вновь и вновь. Хныкал, как ребёнок. Алексис… Больше всего я боялся после смерти найти то самое, из-за чего мне было бы досадно исчезать и прощаться с этим навсегда. То самое… нет, того самого, ради кого захочется жить, пусть это будет невозможно. Это произошло со мной, но всё же… лучше полюбить того, с кем расставание будет больным, чем не любить вообще. Лишь после смерти я нашёл смысл жизни. И не дай Боже кому-то такую судьбу.

Алексису от Даана Я никогда не устану повторять, что люблю тебя. Отрицай, игнорируй, считай глупым, но знай: я люблю тебя. Люблю. Я счастлив, что встретил тебя. Счастлив, что мне довелось увидеть тебя после долгого расставания. Признаюсь, порой мне хотелось задушить тебя за твои проступки и наглость. Но я не мог, ты знаешь почему. Я задавался вопросом, за что тебя полюбил, ведь было же что-то, что приковало меня к тебе до самого конца. Невзирая ни на что. Я был близок к истине в некоторых моментах. Ты, вор и хулиган, бабник, издевающийся над чувствами девушек, сидел на каменистом берегу и с нежной улыбкой рассказывал о погибшей маме. С такой заботой плёл венок из белоснежных роз в память девушки, которая желала тебе смерти. Девушки, которую ты не знал и никогда не видел. Ты знал лишь то, что она была дорога мне. И этого тебе хватило. Я так и не нашёл причины любви. Я просто любил. Оно само так вышло. И, знаешь, я рад, что причины так и не нашёл. Любовь беспричинная – любовь настоящая. За эти сорок дней с тобой и Дианой я прожил жизнь более насыщенную, чем ту, что была за восемнадцать лет. С вами я познал то, чего при жизни познать не смог. Общество сделало нас теми, кем мы не являемся. Вы сделали меня тем, кем я являюсь. Я полюбил жизнь благодаря Диане. Я полюбил жизнь благодаря тебе. Но тебя я любил больше. А потому не исполню своего обещания, данного Диане. Прощай, Алексис. Больше мы с тобой никогда не встретимся. Мне вечно восемнадцать. Даан де Фриз.

05. 03. 2017 Зачем ты был в моей жизни? – Почему мы теряем что-то лишь тогда, когда оно становится для нас действительно важным? Алексис не ждал ответа на свой вопрос. В кабинете психолога, Амалии Десгерн, пахло тоской и отчаянием, которые каждый здесь исповедовавшийся оставлял как оплату. Скверную оплату. Дань, которую нельзя окупить и искупить, можно просто сбросить её часть, как испорченную накидку, но в твоей душе останется воспоминание о том, что она была на твоих плечах. Алексис жалел, что ему не удаётся сделать это – скинуть своё отчаяние. Уже год. Ему девятнадцать и жизнь с родным отцом идёт неплохо лишь благодаря усилиям мужчины. Если бы ещё пять лет назад Кессинджеру сказали, что его сын, отпетый бабник и эгоистичный расхититель дамских сердец, будет сидеть в кресле психолога с мёртвым выражением лица, он бы ни за что в это не поверил. Он видел, что с его сыном происходит нечто странное: он мало ел буквально через силу и бился в истерике, когда ему вынесли оправдательный приговор за неимением доказательств его убийства. Свобода для Алексиса была мучительней тюрьмы. Ходить по улице и понимать, что сейчас рядом мог бы кто-то стоять, держать за руку и над ухом мог слышаться весёлый голос. Что могло быть хуже для него? Только осознание того, что он всего лишь человек, которому не подвластно время. А он был готов его повернуть вспять на четыре года назад, на тот самый проклятый день и секунду, когда он откинул в сторону свои настоящие чувства и надел маску тщеславия, поиздевавшись над чувствами того, кто любил его больше жизни. Даже после смерти. Даже после исчезновения Алексису так казалось.

– Вы молчите, – говорил он, слабо ухмыляясь ни сколько ей, сколько самому себе, ибо понимал, что никто не ответит на его вопрос. Сидевшая перед ним женщина Амалия перекинула ногу на ногу и глубоко вздохнула. Она была уже четвёртым по счёту психологом, которая делала именно так от незнания как продолжить разговор. В этом и состояла вся сложность. Алексису было важно, чтобы кто-то выслушал его мысли, не имеющие логической цепочки, но когда он видел деловитый вид психолога или просто понимал, что сейчас его будут слушать и давать бесполезные советы за деньги, желание раскрываться пропадало. Даже её белая одежда не вызывала в нём доверия. И всё равно он почему-то каждый раз ходил и ходил к психологам, словно искал человека, кому смог бы рассказать обо всём, во что не поверит ни один человек. Пока он не нашёл таких людей и всё, что ему оставалось делать, так это ждать, когда пробьёт двенадцать и злосчастный сеанс закончится, освободив от мучений не только его, но и самого психолога. – Алексис, – Амалия смотрела на свои руки, – Прошу, расскажи, что тебя беспокоит. Ты говоришь отрывками и мне сложно понять, что ты хочешь донести до меня. Именно поэтому мне так сложно тебе помочь. – Мне никто не поможет, – Алексис медленно качал головой, фокусируя заворожённый печалью взгляд у ног зрелой женщины, – Я сам себе не могу помочь. Я не понимаю, почему это происходит со мной. Раньше никогда такого не было. Раньше я никогда так не жалел, если человек уходил из моей жизни, за исключением мамы. Это так странно. Я чувствую себя, как человек, только сошедший с иглы: хочется ещё, но понимаю, что это меня погубит. И точно так же я каждый раз вспоминаю о нём, прокручиваю в голове каждый прожитый с ним миг и тем самым разрушаю себя. Потому что понимаю, что этого больше никогда не будет. Его не будет… рядом со мной. И вообще нигде. Алексис шептал последние слова через силу, словно хотел заставить себя замолчать, но слова, служившие ему щитом, шли сами по себе, обнажая его душу. – Ты потерял важного человека, так? – Амалия говорила аккуратно, боясь вызвать в Алексисе бурю эмоций, несмотря

Он действительно так и выглядел. Бледный, неподвижный, даже моргал реже и не сводил взгляда с пола. Амалия думала, что в нём сейчас накапливаются болезненные мысли, которые в любой момент, здесь или за пределами здания, накопятся, покроют его и Алексис задохнётся в них. И никто и ничто уж тогда точно ему не поможет. От этой мысли Амалии стало страшно. Она спрятала локон золотистых волос за ухом и спросила: – Скажи, зачем ты решил поговорить об этом со мной? – Вы похожи на мою маму. Как и все остальные психологи. Амалия немного испугалась, когда Алексис резко перевёл на неё глаза, словно хотел убедиться в своих словах. – Вот только… Она бы меня поняла и без слов. А вы уже четвёртая неподходящая. – Если тебе плохо со мной, то мы можем это прекратить. – Давайте посидим ещё немного? Так, без слов и вопросов. Просто будем сидеть, вдыхать этот запах печали и травиться им. Молчание длилось для Амалии вечность. Ещё ни один из её клиентов не предлагал ей сидеть в молчании за деньги. – Вы когда-нибудь хотели, чтобы человек, которого вы потеряли, был жив? Просто жив и счастлив. Где-то там, за океаном, в тысячах километрах от вас, но жив. Вы бы были счастливы, если бы понимали, что он в порядке, но при этом вы никогда не встретитесь? – Я… была бы… рада, потому что для меня важно знать, что он жив. Это, во всяком случае, лучше, чем если бы он был мёртв. Тогда мне было бы больнее.

– Вы врёте. Ни одному человеку не было бы от этого легче. Наоборот, или, может, нет… Я сам не знаю. От понимания, что он сейчас где-то там, где я быть не могу, у меня сносит крышу так, будто всё оно так и есть и это не моё желание, а действительность. Алексис вспомнил, как полгода назад видел парня, похожего на Даана. До боли похожего. Настолько, что-то кольнуло у него в груди, и он закричал: «Даан!» И парень обернулся. Но это был не Даан, а просто похожий на него. Это произошло в клубе. Алексису не доставляло нахождение там никакого удовольствия, но это было одно из немногих мест, в котором его кричащие мысли заглушались глупой громкой музыкой. Она вводила его в транс, состояние между паникой и бесчувствием. Она делала его никаким. Он мог стоять с этим коктейлем, поднести к губам и провести в такой позе десять, а то и больше минут. – Мы знакомы? Тот парень обратил на Алексиса внимание и подошёл к нему поближе. Алексис опустил стакан с коктейлем на барную стойку и заворожённо вглядывался в лицо собеседника. Этот парень – копия, близнец, двойник Даана. Те же глаза, губы, которые Алексис ни с чьими не спутает, и даже причёска. Алексис скользил взглядом по его фигуре, обращая внимание на каждую складочку его тёмной толстовки с подвёрнутыми рукавами. И эти руки. Пальцы, ногти, выпирающие вены… Он резко отвернулся, не желая больше дразнить себя. Это сеяло в его душе семена ложного счастья, которые никогда не дадут даже ростков. – Нет, не знакомы, – робко говорил Алексис. Ему хотелось уйти, но он понимал, что если сейчас сделает это, то уже никогда не увидит двойника Даана, не сможет им налюбоваться и обманывать себя в том, что Даан жив, рядом, прямо перед ним. – А почему тогда позвал? – в его взгляде было что-то отпугивающее, неприсущее для Даана. И это заставило Алексиса похолодеть. – Просто… неважно. – Ну же, скажи.

– У меня такой знакомый, – Алексис старался смотреть в толпу танцующих подростков, но желание вновь посмотреть на «Даана» завладевало им. – А где он сейчас? – Он… Он умер. Какое-то время двойник Даана не отвечал. Алексис чувствовал на себе его взгляд и, дабы избавиться от неловкости, взял свой коктейль со стойки. – Ты любил его? Этот вопрос прозвучал для Алексиса настолько неожиданно, что он поперхнулся и выронил стакан. Дребезг. Неразборчивые возмущения бармена и оправдания двойника Даана. Для Алексиса стакан разбился как в замедленной съёмке, и он помнил, как каждый осколок отрывался от него, превращая сам стакан в один большой стеклянный осколок. Ему хотелось спрятаться. Но не от ругани бармена, а от самого себя, тех мыслей о любви к мёртвому человеку, которые пробудились от дребезга, как по сигналу. Никто из танцевавших не обратил на него внимание, но тон бармена нарастал, и Алексис в испуге выложил на стойку перед его носом все имеющиеся деньги и поспешил уйти. В коридор, в тёмный уголок. Музыка уже не могла стать его защитником, и он искал тишины. – Подожди! – за ним бежал «Даан». Алексис скрылся за дверью в коридор и устремился к лестнице. Добежал до первого этажа, вошёл в недостроенный магазин, когда его за руку схватил двойник Даана. – Куда ты так побежал? Всё ведь нормально. – Пусти, – Алексис вырывался, стараясь не показывать своих эмоций, но слёзы уже подступили к глазам. Сопротивление собственным чувствам ранило его лишь сильнее, но он не прекращал схватку с ними. Они ему не нужны, они теперь бесполезны. – Это всё из-за того вопроса, да? Я же просто спросил. – С чего ты решил задать именно такой вопрос? – Потому что ты выглядел как человек, который потерял кого-то действительно важного. Того, кого ты мог любить. Когда теряют друзей или родных, люди не так выглядят. Я не могу

это объяснить подробней, но… я сам через это прошёл. Глаза «Даана» сверкали искренностью, такой знакомой Алексису. Он смотрел на него так, словно знал Алексиса уже давно и доверял ему. Алексису вспомнилась ночь, когда Даан забрался к нему в окно и они говорили о наболевшем, когда Алексис провёл расчёской по его волосам, чтобы убрать чёлку с лица и направить её кверху. «И всё же нет, нет. Это не он!» Но весь его разум уже был обманут, а не обманутая часть его желала этого обмана. Чтобы скрыться от реальности на пару секунд, а потом жалеть всю жизнь, но эти секунды, эти приятные счастливые несчастные две секунды могли заполнить пустоту в нём. Хоть немного, совсем самую малость, но заполнить. Алексис коснулся его губ своими и застыл, словно понял, что это было неизбежной ошибкой. Но он хотел этого. Он хотел хоть ненадолго, но выпасть из реальности. Ложь была слаще правды, хотя обе приносили ему боль. «Даан» стоял неподвижно, пока Алексис не отпрянул от него и не устремил на него глаза, в которых что-то разбилось. Нечто важное. Возможно, он сам. – Прости, – он засунул руки в карманы и поспешил уйти. Но его притянули обратно. К губам, к сердцу, к душе, которая была ему чужой. Оболочка завлекала его, и он не сопротивлялся ей. Он не мог этого сделать, и был по-сумасшедшему счастлив, что этот обман длился не две секунды, не две минуты и даже не десять. В какой-то момент Алексис забылся в себе и в чужих объятьях. Он закрыл глаза, боясь увидеть незнакомый взгляд. Знал, что будет проклинать эту ночь и себя. Чувствовал, что это убьёт его окончательно, не оставив ничего, кроме клейма позора, которое он сам же выжжет на своём сердце.

И всё равно Алексис грешил, предавал себя и Даана, пусть тот был мёртв. Алексис с ужасом осознавал, что тот мог видеть это сейчас, стоять рядом и наблюдать за тем, как он отдаётся другому просто потому, что тот на него похож. Он прощал двойнику Даана боль. Он благодарил тьму за то, что она скрывала от чужих глаз его позор. Он держал рот рукой, а второй упирался в стену. Но даже так стоны отдавались от голых стен недостроенного помещения. И нельзя было сказать, что это были стоны удовольствия. Алексис его не получил морально, а потому не мог воспринимать его физически. «Даан» прильнул к нему сзади в последний раз и прерывисто прошептал: – За то время, пока мы были вместе, ты почувствовал хоть что-то, кроме сожаления? Он отпрянул от него, и Алексис услышал звук застёгивающейся молнии. Алексис натянул на себя джинсы и медленно сполз к полу. В нём не осталось ничего, кроме пустоты. Этот акт, это действие… К чему оно привело? Было столько намерений пойти на это, но сейчас они улетучились. Не было ни единого оправдания произошедшему. Ему не удалось обмануть себя. Или, быть может, удалось, на долю секунду, когда его тело пробирала сначала болезненная, затем приятная дрожь. Ему было стыдно перед самим собой. Это слияние не дало ему ничего, кроме пищи для новых неприятных размышлений, которые кандалами падут на его шею, руки и ноги. И он не сможет их снять, пожалуй, никогда, за свои сто пятьдесят-сто шестьдесят лет, отведённые для бесполезной бесцельной жизни. Но кое-чего он всё же добился: Алексис понял, что хуже для него уже быть не может. – Дай свой телефон, – сказал двойник Даана, – В смысле, сам телефон, я запишу свой номер. Или можешь дать номер… – Зачем? – Алексис сидел на пыльном полу и смотрел ему в ноги. «Даан» вздохнул: – Сам не знаю, но мне почему-то хочется…

– Ты не он, – Алексис качал головой, – На земле миллиарды человек, но каждый по-своему уникален. В тебе нет того, что было в нём. Прости. Теперь я чувствую себя идиотом, дураком и просто… сволочью, последней мразью. «Даан» вытащил ручку из кармашка толстовки и нацарапал рядом с Алексисом номер своего телефона. – Я понял тебя, – он встал с колен, – Но если вдруг всё же надумаешь, то позвони. И он ушёл, оставив его одного в недостроенном магазине. Тело Алексиса уже пробирало от холода, но вставать ему не хотелось. Всё чего желалось, это просто прирасти к бетонному полу, покрыться пылью, паутиной и забыться под её слоями. Стать никем и просто исчезнуть. «Но разве ради этого он отдал мне свою жизнь?» Алексис сфотографировал номер «Даана». Сам не знал почему. После бесполезного сеанса с психологом он вернулся домой. Ни отец, ни Мона ещё не вернулись, пусть на часах уже и было почти девять. Он открыл холодильник, взглянул на полки, набитые едой, и закрыл холодильник. Даже не включив свет на кухне, сел за стол, озарённый огнями ночного города, сменяющимися один на другой. На столе стояла только пустая корзинка для хлеба, которую Алексис часто теребил пальцем, проводя по каждому изгибу сплетённых веток. Напротив него был пустой стул. Он опустил голову на стол и перевёл взгляд на раковину, металл крана поблёскивал в свете огней. Вдруг он почувствовал, как тёплая ладонь ложится на его холодную руку. От испуга Алексис поднял голову. – Если будешь бежать от себя в поисках потерянного покоя, то потеряешься сам. Алексис был готов поклясться, что он сошёл с ума. Спятил, уснул или видел желанный сон. Слишком желанный, чтобы быть действительным. – Даан? – его голос дрожал так, словно он хотел заплакать. Он хотел что-то сказать. Наверное, закричать, рассказать о своих переживаниях, перенесённых за весь год, и, наконец, накричать на него, поругать и проклинать за то, что он оставил его одного. Просто взял и ушёл. Спас ценой своей жизни