Вставай, барин

– Вставай, барин, чё разлёгси, солнце-то, считай, высокооо.

Никита подскочил как ошпаренный. «Что за?..»

Он ехал с дачи, от матери с отцом, вёз кабачки, помидоры. Ему приспичило по-маленькому – морсика надулся, брусничного, а брусника, между прочим, мочегонная, а он, не подумавши, и нахлебался в дорогу. А потом его будто сморило.

Сел в машину, прикрыл глаза, и вот…

Стоит посредине какого-то луга: трава по колено, птички поют, бабочки со стрекозами в салки играют, запах мёда и ещё чего-то, – напротив стоит мужик.

Никита поморгал, потряс головой, мужик не пропадал – он стоял и, улыбаясь во весь рот, держал косу на плече. И всё бы ничего, да одет мужик был странно.

Лапти, самые настоящие лапти!

Ноги до колена обмотаны тряпкой какой-то и перетянуты верёвкой, штаны, сверху безрукавка, под ней рубаха, с косым воротом, бородка аккуратная – ну этим-то как раз никого не удивишь – сейчас все с бородой, а он, Никита, не любит и не хочет бороду, – картуз.

«Ещё цветок за ухо, гармонь под мышку, и образ был бы закончен», – подумал Никита.

– Ну, цвяток могу, положим, сорвать, а вот с гармонью, брат, тут посложнее будя.

– Чего? – Никита подпрыгнул. «Он, что, вслух это сказал? Видимо, от удивления, да уж».

– Ну что, барин, идём.

– Куда?

– Как куда, косить. А то трава росу скинет, как посуху косить-то, ты чаво?

– Я не умею.

– Научу, ты иди, главное, за мной. Меня Евдоким зовут.

Евдоким произносил слова со странным окающим акцентом, делал ударение на О.

– А меня Никита.

– А я знаю, барин.

– А если знаешь, отчего барином зовёшь?

– Ну дык ты – барин, вот отчего.

– Евдоким, – Никита шёл по роскошному лугу, такие он видел только в детстве, по телевизору, когда смотрел с родителями какой-нибудь фильм.

– Оя?

– А где я, Евдоким?

– Ты-то? Ты здесь! Ты чего, барин, здеся ты, ну… Посмотри вокруг.

Смотрит Никита, трава стоит, колышится, птички поют, небо синее-синее, и тишина… А воздух, хоть ложкой ешь…

– А место как называется?

– Место? А это, барин, у каждого своё…

Никита очнулся от громкого стука, в окно машины смотрело какое-то лицо.

– Ух, господи, – дядь Саша, сосед родителей, заядлый грибник-ягодник, – напугал, дядь Саня.

– Никитка, ты, что ли? Случилось что?

– Нет, дядь Сань, сморило что-то…

– Ааа, ну давай, езжай с богом.

– Ага, спасибо.

«Уууух ты, ну и сон, до сих пор ощущается запах из того сна, вот бы туда попасть.»

– Попадеееешь.

Никита оглянулся – никого, один в машине, один на лесной дороге, по коже пошли мурашки, он явно слышал голос.

Никита выехал на трассу и поехал домой. На душе пели птицы, по-другому не скажешь, – такое у парня было настроение.

Приехав домой, веселья поубавилось.

Дома его встретила вечно всем недовольная Карина.

– Кариш, привет, заяц.

– Привет, – состроила кислую мину, – чё так долго, ты сказал вечером приедешь.

– Не получилось, с отцом крышу же на бане перекрывали.

– И чё?

– Дотемна, Кариш.

– Ну и…

– Выпил стопочку с устатку.

– С кем выпил? С какой такой устаткой?

– Каринаааа, с устатку – устал, значит.

– Говори по-человечьи, а не блей как…, – фыркнула девушка, – мог бы и позвонить. Я, между прочим, из-за тебя все выходные дома просидела как дура. Девки в клуб звали, а я, блин, как же, «Никита приедет, надо ужин ему приготовить», – капец.

– Но сегодня же воскресенье, можем в кино сходить.

– Знаешь что? Кино, – посмотрела, прям убила взглядом, – Есть будешь?

– Можно.

– Там, на плите, – сказала и, повернувшись, пошла в сторону спальни, – я спать.

На плите стояла сковородка с двумя сиротливо сжавшимися, подгоревшими яйцами.

– Да уж. Карин, ты Фёдора кормила?

– Он сам жрёт, чё его кормить.

– Прям сам корм насыпает, – попытался пошутить Никита.

– Отвали, я сплю.

– Фёдор, кис-кис-кис, а ты чего меня не встречаешь?

Откуда-то раздалось жалобное мяуканье.

– Федя, ты где? Ты что здесь делаешь? Эй, братан, ты чего? Зачем в шкаф залез?

В голове прозвучал голос:

– Каринка запнула, змея.

Фёдор выскочил и, тряся меховыми штанишками, скачками понёсся в сторону кухни, сначала жадно пил, потом потребовал еды коротким и требовательным «мяу».

– Жрать-то как охота, и пить. Ну ничего, я этой стерве платье подрал и в тапки навалил, которые, помнишь, она тебе набрехала, что пять тысяч стоят, а сама за тыщу у Ксении купила, а остальное протусила с курицами щипаным своими. Крутит тебя, дурака. Феденьку целый день взаперти держала, пить-есть не давала, гадина.

Никита сел на стул. Потряс головой.

– Муррр, мурр, муррррр, уууу, – мурчал-подвывал, ел с аппетитом кот.

Никита потряс головой, посмотрел на кота, тот ел себе спокойно, правда, подвывая от удовольствия.

– Лапы затекли, я как вцепился в её платье, это блестючее, так и висел, кое-как отодрал, когти-то.

Она тебя крутить будет на платье новое, не поддавайся. И вообще, гони её, разве это хозяйка? Это блоха какая-то, тьфу на неё. Выгони, хозяин, мы себе лучше найдём.

– Федь, Федя, ты со мной разговариваешь, что ли?

– Я, кто ещё-то… Ой, хозяин, ты что, меня слышишь?

Кот прижал уши и, повернувшись в сторону Никиты, печально поведал:

– Ты это, извини, брат, я не хотел, платье-то. Каринка первая начала войну, ненавидит меня…

Никита упал в обморок.

– О, барин, долго спал-почивал.

Он опять стоял на том же самом лугу, только уже стояли скошенные стожки.

– Евдоким?

– Оя, я, я, барин.

Аль не признал. Ну что барин, идём потрапезничаем, Марьяна снеди принесла. Матушка сегодня хлеба пекла, ты же знаешь, какие ковриги хлеба печёт матушка…

Евдоким кивнул в сторону сена.

– Идём, там, под копёшкой, поваляемся, пополдничаем, да мож, думаю, скупнуться, а, барин?

Никита только кивнул головой.

«Видимо я сошёл с ума, у меня раздвоение личности. Ну всё. Это всё объясняет. А как иначе, луг этот, Евдоким, говорящий Фёдор, это всё, конец…»

– Ну чё, барин, идёшь?

– Угу.

Никита подошёл к копёшке, как назвал её Евдоким, к нему спиной сидела… девушка. В нарядном сарафане, в белой рубашке, по рукавам вышивка, коса толстая, по всей спине, как змея вьётся.

Повернулась, и Никита пропал. Это ж надо, такую красоту матушка-природа сотворила, а, вернее, его подсознание.

Глаза вот что небо, – синие, бездонные; ресницы пушистые, длинные, до бровей достают, брови тёмные, ровные, кожа чистая, губы-ягодки.

– Здравствуй, барин, – соскочила. Босые крепкие ножки мелькнули и скрылись под сарафаном. Стоит, в землю смотрит, краснеет, кончик косы тоненькими пальчиками теребит, как с картины.

– Здравствуй… Марьяша.

Вскинула голову, улыбнулась, белые зубки-жемчужинки показала.

Стоит Никита, млеет от красоты такой.

Евдоким подошёл.

– Ну что, прими, Господи, молитву нашу за хлеб, за соль, за пищу нашу, Аминь.

– Аминь.

– Аминь…

Принялись за еду. Такого вкусного хлеба и молока с картошкой не ел Никита никогда.

– Искупаемся?

– А то.

Собрала Марьяна остатки трапезы, завязала в узелок, подхватила подол сарафана и ну бежать, показывая свои ножки до самой икры.

– Беги, барин, мне за ей не угнаться, пуще лисицы бежит…

Бежит Никита, что есть силы бежит, а проказница манит, хохочет, коса туда-сюда, прибежала к воде, узелок кинула, сарафан через голову стянула и в воду в рубахе белой длинной сиганула.

Никита бежит, футболку через голову стянул, шорты джинсовые, растёгивает, замок заел. «Ааай, да ну его, так прыгну», – только в воду прыгнул, с бережка, подогнув колени. Как очнулся, сидит на кухне у стены, Карина льёт на него воду.

– Никит, Никиточка, ты чего?

– Где я?

– Дома, дома, Никит.

– А Евдоким где? И Марьяна?

– Никита, не пугай меня, я тебе скорую вызвала, тебе в больницу надо…

– Себя в больницу отдай, дура патлатая, хозяину бабу надо хорошую, чтобы кормила-поила. А не такую, как ты. Мама с дачи кабачки-помидоры передала, а ты их в ведро хочешь выкинуть, неумёха.

Пойду тебе в сумку нассу, может свалишь побыстрее.

Никита сидел, стараясь не показать вида, как ему страшно. Он смотрел пристально на Фёдора, который сидел около него и умывался. Затем кот встал и отправился в сторону спальни, где вечно валялись раскиданные вещи Карины, убираться девушка тоже не умела, как и готовить.

– Федя, кис, кис, – слабым голосом позвал Никита, – Федя, ты куда?

– Сказал же, в сумку этой заразе пойду нассу, может, думаю, в тапки ей навалить, – задумчиво произнёс кот, сомнений не было, Никита слышит мысли своего кота, кот ему отвечает, – представляешь, она свои, как там они, мюююллли надевает, а там сюрприииз, вот вам и мюли, а мы в них гомна наложили и надули, ххххх, мууур, – заколыхался кот от смеха.

А Никита опять провалился в туман.

– О, барин, как спали-почивали?

– Евдоким.

– Оюшки?

– Ты живой?

– О, Господи Боже, милостивый батюшка, ты чего, барин. Ну-ка, дай руку, на, мори, тёплая. Кого городишь, живой, конечно.

– А я?

– Тьфу ты, ну тебя, идём, мамка баньку стопила, Марьяшка уже все глаза проглядела.

– Стой, Евдоким, да стой ты, где я?

– Ты-то? Дак здеся, барин… Идём.

Они пришли в чистую и как нарисованную деревеньку: по улицам бегали озабоченные чем-то курицы, горланили петухи, блеяли овцы, иногда мычали коровы. Кое-где во дворах брехали лениво собаки.

Избы были все чисто выбеленные, люди, встречающиеся им, были спокойны и умиротворены, они кланялись, но не в пояс, а так, чуть-чуть, произнося при этом приветствие и называя Никиту барином.

Вышла матушка Евдокима и Марьяны, поклонилась, взяла за руку, провела в дом.

Марьяшка раскраснелась, выскочила на улицу.

Ели, квас пили, в баню ходили, ох и попарил Евдоким, опять ели, медовуху пили. А после уже, когда зажглись на небе звёзды с кулак, луна, как огромный жёлтый фонарь, показала своё рябое лицо. Когда потянуло дымом костров с дальних пастбищ, сказал тогда Евдоким:

– Иди, чай, заждалась красавица твоя…

Сладко, ох как сладко… Сидят, она голову положила на плечо, он приобнял, – сидят.

– Барин, – шепчет, – барин мой.

– Марьяша… скажи, скажи, как меня звать.

– Бааарин, – улыбается, – бариииннннннииииикииитттааа.

– Никита, Никита, да очнись ты. Да что такое-то, скорая не едет, алё, алёё.

– Себе вызови, дура ощипанная. Я, пока ты в отключке лежал, колготки ей итальянские порвал.

Вставай, барин, чё разлёгся? Хочешь, чтобы тебя в психушку упекли? Ты же им сейчас начнёшь про Евдокима, Марьяшку, да то самое место трындеть – они тебя мигом заберут. Я уже не смогу помочь, давай быстрее, собирайся, ключи от машины не забудь, дуру надо закрыть дома, помешать может, ворона драная, да меня не забудь, без меня ты не найдёшь… то самое место… А тебе туда надо, здесь не помогут тебе, давай, вставай, барин.

Никита встал, пошатываясь. Фёдор побежал, тряся хвостом, куда-то в комнату.

– Ах ты маленький засранец, мало ты в шкафу просидел, а ну брысь, брысь, гадёныш. Ты что, ты что делаешь? Никитааааа, убери своего мехового придурка.

– Самодура, – заорал в полный голос кот, – хабалка чёртова, бежим, хозяин, пока эта овца в отключке валяется.

– Может, ей помочь надо? – спросил Никита у… кота.

– Да не надо, сейчас она отойдёт, я ей просто фак показал и лапой по бубенчикам провёл, типа балалайку тебе, зараза.

Хозяин, хозяин, ты, гляди, только держись. Смотри мне, нам до того самого места доехать надо, тебе придется за руль-то сесть, если я сяду, нас сразу поймают, у меня прав-то нет…

Погоди, постой, я посмотрю, чего там.

И кот спустился вниз.

– Всё чисто, барин, спускайся.

Никита, чувствуя слабость и головокружение, как в тумане спустился вслед за котом.

– Мяяввву, – взвизгнул кот, запрыгивая на руки хозяину.

– Молодой человек, вы осторожнее. Мы чуть не задавили вашего питомца.

В подъезд вошли четверо здоровых, крепких парней с носилками и один мужчина с чемоданчиком, они начали подниматься наверх, Никита с котом выскользнули из подъезда.

– Вызвала санитаров всё-таки, вот гадюка.

– Кто, Федь?

– Да Карина твоя. Ну пусть сейчас сама им объясняет, как кот с ней на человеческом языке разговаривал да средний палец показывал, кхе-кхе-кхе, – засмеялся, закерхал Кот.

До леса добрались нормально, правда, несколько раз в голове у Никиты вспыхивали видения из «того самого места», как назвал его Кот. Но Никита старался держать себя в руках.

– Куда ехать-то, Федь? – парень уже не сомневался в своём сумасшествии и разговаривал с Котом, нуу, как будто так и надо… Он думал, что лежит сейчас, привязанный к кровати ремнями, в психушке, а это всё – его видения…

– Где барин? Барин здеся? Ну давай, давай родненький, уууууспелиии.

* * *

– А я, короче, ей в тапки напрудил, всю краску раскидал, в мешок, куда она мазилки суёт, навалил под завязку.

Она ко мне повернется, а я вот так вот щёки надую и языком трррууууу, ахаха. Она как заорёт – думает, что ей кажется.

Таблетки пьёт, подружке звонит, жалуется, мол, от голодухи крыша едет.

А я ей говорю, ты, говорю, глистов выведи, хошь, травку посоветую, она крестится, я ржу.

Она не говорила никому, а тут раз, и барин услышал меня, ну я и понял, что побывал он в том самом месте…

– Что, Марьяша, как он?

– Лежит.

– Ну-ну, не плачь. Что ты его раньше времени хоронишь? Выкарабкается, он сильный. Теперь ещё эта перестанет у него силы сосать, и всё, парень как парень будет.

– Где он её подцепил, вампирку эту?

– Да где, они же свободно теперь ходят, облик человечий принимают и даже сами забывают, кто они, только ремесло своё поганое не забывают – сосут энергию у людей.

Никита лежал, тихонько прислушиваясь к неторопливому разговору Евдокима, своего Кота и Марьяны. Не самая плохая компания, чтобы совсем двинуться и провести остаток жизни… здесь.

– Спаааать, спи… барииин, спиииии.

* * *

– Никита, чё, случилось чего?

– Нет, дядь Сань, сморило что-то…

– Ааа, ну давай, езжай с богом.

– Ага, спасибо.

Выехав из леса на дорогу, Никита потряс головой, – «Ну и сон». Посмотрел на часы – «Минут семь, не больше, спал, а кажется, что времени чуть ли не год прошёл, фуух.»

– Кариш, привет, я крышу с отцом делал, вот, выпили…

– Позвонить не судьба? – девушка недовольно стояла в пеньюаре, подтачивая ногти.

– Что поесть?

– Там, на плите.

– Только не говори мне, что там вчерашние сгоревшие яйца.

Девушка фыркнула и пошла в спальню.

– Куда? Стоять! Где Фёдор?

– Я откуда знаю, где твой дурацкий кот.

– Если сейчас мой кот выпадет из этого шкафа, когда я его открою, тогда…

– Что? – смотрит насмешливо. – Что ты мне сделаешь тогда?

– Ты вылетишь отсюда, как пробка, поняла? Фёдор, – открыв дверь, Никита поймал обезумевшее от страха животное и повернулся к Карине:

– Пошла вон отсюда.

– Что? Ты в своём уме? Я твоя жена!

– Пошла… вон… отсюда…

– Мама, – взвизгнула Карина.

Они всё вымыли, Никита с Фёдором. Никита боязливо поглядывал на своего питомца прислушиваясь к себе, не слышит ли он голос Кота?

Но кот спокойно лежал на диване и, задрав одну ногу, разглядывал и ухаживал за своим хозяйством.

– Отрезать обещала, зарррразза.

Никита явно услышал в голове голос Фёдора, он резко глянул на кота, тот безмятежно лизал свои причиндалы розовым шершавым язычком.

– И ещё подрезаем два раза, вот так, – «Фу ты, нечаянно включил на компьютере какой-то канал с кройкой и шитьём.»

– Фу ты чёрт, чуть не спалился.

Никита опять повернулся к коту.

– И куда же он завалился? А, вот где, – продолжает вещать компьютер.

В понедельник, полный новых сил, Никита пошёл на работу.

– Никита Алексеевич, – позвал его генеральный.

– Да, Максим Фадеевич.

– Вот знакомьтесь, новый специалист вам, Марьяна Никифоровна.

Никита стоял и, как дурак, улыбался, глядя на свою любимую Марьяшку.

Чем очень смутил девушку. Она краснела и теребила кончик жакетика.

Она ещё не знает, что там, в том месте, они поженились.

* * *

– Иди давай! Ну что за непослушная скотиняка? Иди, говорю, Карька.

– Где я? Что это? Ааааа, где мои ноги и руки, что за к… копыта. Я сейчас упаду в обморок.

– Иди. Иди, ково ты мне ржёшь, давай, н-но, пошла, пахать надо, пошла, Карька.

– Что, Евдоким, норовистая попалась лошадёнка?

– Н-но! Ничаво, я её быстро усмирю, будет у меня как шёлковая. Н-но, н-но, пошла, милая.

* * *

– Доктор, доктор, помогите! Мне сказали, что вы мне можете помочь!

– Слушаю вас, – не поднимая головы от бумаг, доктор показал Карине на стул.

– Понимаете, доктор, мне снятся сны…

– И что же в этом такого? Они всем снятся, почти.

– Нет. Мне не так, как сон, мне снится, что я… лошадь, и мне надо пахать, меня заставляют таскать за собой тяжёлый этот… плуг…

– Соху.

– Что?

– Я говорю, соха это, соха. Плуга там нет…

– Где? – со страхом спрашивает Карина.

– В том самом месте, – поднимает голову доктор.

– Евдокиииим, игогогоооо!

– Давай, давай, Карька, пошла, пошла, милая. У каждого оно, ить, своё, это место, вот, у тебя такое…

* * *

– Согласна.

– Согласен.

– Объявляю вас мужем и женой!

Целуйтесь уже, мяу.