В этом новом коттеджном посёлке

В этом новом коттеджном посёлке, недавно отстроенном на берегу искусственного пруда, стали, не сговариваясь, селиться люди одного возраста и примерно одного достатка.

Одинаковые домики, одинаковые постройки, одинаковые посадки, только разные судьбы.

Яков Георгиевич Коптунов слыл человеком умным, добрым, сердечным. Все это знали, и все, не сговариваясь, выбрали Якова Георгиевича своим предводителем.

Так, чисто номинально, конечно, ни в каких документах это не значится, да и какие документы, просто так решили.

Себя жители посёлка Изумрудный лес, (Название-то какое, а?) называли «новые дворяне».

Это был не весь посёлок, а, так сказать, первые поселенцы. Шесть семей.

Остальные, поселившиеся в более позднее время, в этот избранный круг не входили.

Новые дворяне вели трудовую деятельность в большом городе, уезжали рано, возвращались поздно, важно сигналя, если вдруг не открываются ворота ограждения, что высилось по всему периметру посёлка, захватывая кусок изумительно зелёного леса, прозванного в близлежащих посёлках Изумрудным и давшего название месту проживания новых дворян.

Выходные они проводили замечательно.

Могли собраться у кого-то одного в доме, размышлять о музыке, искусстве, литературе, все были среднего возраста, у всех остались кое-какие знания из той ещё, уже несуществующей страны школы.

Предводитель нового дворянства был чертовски привлекателен, он напоминал чем-то молодого Михалкова – умные глаза, немного ироничная улыбка, голос, ах этот голос…

Многие дамы этого нового общества были бы не прочь послушать этот бархатный, завораживающий голос.

Он никогда никого не осуждал, был достойным семьянином, да и разве мог бы человек с такими внешними данными, с такой чистой, незапятнанной репутацией, с таким отношением к своей семье, к своей супруге и окружающему миру, разве мог бы он быть подлецом, лжецом или невеждой? Нет, конечно. Иначе не стать бы ему предводителем нового дворянства.

Итак, был обычный субботний день.

Мужчины, одетые по случаю, курили сигары и потягивали виски.

Яков Георгиевич сидел в кресле, немного развалившись, и рассказывал какую-то занимательную историю, которую он привёз из очередного путешествия, куда он ездил со своей семьёй, – не то в Танзанию, не то ещё в какую экзотическую страну.

Верные товарищи Якова Георгиевича слушали и кивали головами, звучала тихая музыка, всё располагало к культурному отдыху новых дворян, к этакому светскому вечеру.

Лето, тепло, поют цикады, в открытые окна ветерок доносит запах шашлыка и музыку, что слушает простой люд.

Предводитель морщится, и один из представителей сих достойных граждан встаёт и просто закрывает окно, мир и порядок вновь воцаряются в комнате, дальше опять журчит прекрасный голос прекрасного предводителя.

Вдруг раздаётся какой-то шум, недовольные голоса, кто-то пытается прорваться в комнату отдыха избранных мужчин.

И кому-то это удаётся. На пороге стоит женщина, на вид селянка: суровый взгляд, трико, закатанное до колен, обтягивает стройные ножки, полосатые носочки и блестящие галошики, сверху белая футболка, обтягивающая немаленькую натуральную грудь, на голове повязан белый платок, едва держащийся на макушке. Женщина довольно-таки мила, даже красива – той, натуральной красотой без вывернутых губ и нарощенных ресниц.

Суровым взглядом окинув сих достойных господ, женщина останавливает взгляд на одном из них, как раз на том, что закрыл окно, тем самым не дав запахам шашлыка и звукам музыки ворваться в этот тихий рассадник учтивости, воспитанности, культурности и прочая…

Женщина с силой отклоняется назад и достаёт, как фокусник, откуда-то из-за спины девчонку – ну как, девчонку – девушку, видимо, тоже селянку, имеющую явное отношение к женщине, потому что девушка – точная копия той, постарше.

– Этот? – тыкает она пальцем.

– Да, – шепчет девчонка.

Тот, на кого показали, вдруг съёжился, глазки забегали, он начал что-то мычать.

– Вася, – раздался испуганный возглас какой-то женщины, скорее всего жены одного из новых дворян, – Вася? – раненой птицей кричит дама, – Что это значит? Вася?

Все дамы, мирно беседующие за бокальчиком просекко, ринулись в комнату.

Вася сидит весь сжавшись, под гневным взглядом разбушевавшейся селянки, её заплаканная дочь всхлипывает и шмыгает носом, жена Васи, некрасиво открыв рот, смотрит на него, а также остальные, плюс предводитель дворянства, чистейший, кристальнейшей души человек, Яков Георгиевич Коптунов.

Все они смотрят на Васю: кто с вопросом, кто с ожиданием, кто с презрением (мама молодой селянки), а кто с немым укором – это, конечно, Яков Георгиевич, имеет, знаете ли право.

– Яяяя, – блеет Вася, – яяяя, Люсечка, ты всё не так поняла… Господа, я сейчас всё объясню.

Лоб Васи покрыт испариной, лицо раскраснелось, он весь трясётся, голос дрожит, так страшно ему было последний раз, когда забияка и хулиган Кулаков пообещал утопить его в сортире несколько лет назад. Хорошо, что этот Кулаков уволился… И вот опять…

– Люся…

– Вася…

– Тьфу ты, – смачно сплюнула селянка, – Катька, дура ты, это вот из-за этого ничтожества ты топиться собиралась?

Это вот из-за этого индюка трясущегося ты себя и дитё жизни лишить хотела?

Да плюнь ты на него, плюнь и размажь, а с тебя, шкура, я ещё спрошу, я все твои слова, что ты девке на уши навешал, в суде против тебя оберну, ах ты говнюк…

– Женщина, – взвизгнула вдруг Васина жена Люся, – как вы смели сюда ворваться, кто вас пустил? Как вы смеете оскорблять честных людей?

– Кто же меня не пустит, дамочка? Если я здесь проживаю? А? Может ты? Или твой Вася мне запретит? Ах, ты ж зараза, натворил дел и к бабе к своей под юбку?

– Как это проживаете? – не унимается Люся.

– А так это, на полном основании, отзынь, дура, пока я тебе не навешала. Катька, смотри, смотри и думай в следующий раз башкой, с кем связываешься.

Старый, облезлый, голытьба…

– Что? Что? – задохнулась Люся, – Вася, эта… эта… она… она нас… голытьбой, Вася…

– А ты куда лез, пёс смердячий? – отмахнувшись, как от назойливой мухи, от визжащей Люси, продолжала селянка, – ты куда, собачий потрох, лез, я спрашиваю? Неужели не дорога жизнь тебе твоя козлячия, что ты к моему дитю полез, а? Свежатинки захотел, уродец, мало тебе Люськи твоей костлявой, силиконовой? На девку молодую запал, я тебе сейчас паршивец…

Предводитель нового дворянства долго всматривался в красивое лицо женщины, а потом тихо встал и направился к выходу, видимо, позвать охрану или вызвать подкрепление для усмирения крестьянского бунта.

– Стоять, – рявкнула женщина, – вот, Катерина, знакомься, папашка твой, собственной персоной, это тот самый, что бросил нас с тобой, когда тебе трёх месяцев не было, без копейки денег, с долгами… Укатил лучшей жизни искать, а попросту променял нас с тобой на Наташку, дочь директора завода, толстую и прыщавую, а ещё еле восемь классов закончившую.

Вон она стоит, глазюки свои водянистые выпучила. Что? Не ожидала, жабушка?

Её многие любили, а как ж, папа-то у Наташки – директор завода, не то, что мой был, смазчик-наладчик, вот и Яша, на тот момент ещё мой, счастья попытал.

Помнишь, Наталья, как я тебя за волосёшки-то оттас-кала, а? Помнишь? Вот теперь спасибо хочу сказать – спасибо за то, что избавила тогда меня от этого, – женщина кивнула в сторону предводителя нового дворянства, вдруг сникшего и опустившего голову.

Я поныла, конечно, для приличия, а потом поняла, что у меня два пути: один как у всех – разведёнок и не только – найти такого же, как мой папаша-покойничек, и мучиться всю жизнь, а второй… Второй трудный, но досягаемый.

Вот я по второму и пошла: рыдала, плакала, Катерину оставила с бабкой, матерью моей, оттого она у меня и выросла такая, полоротая, что на слова этого индюка плешивого клюнула.

В общем, выучилась я, в люди выбилась – это же всё благодаря вам, Яша с Наташей, – с издёвкой говорит женщина, – я вон там, за лесом, с той стороны живу. Как этот прохиндей Катьку мою выглядел – ничего не понимаю. Ну, охрану я, допустим, уволю…

– Вы… вы… Любовь Старыгина, точно, – говорит один из новых дворян, – это же Любовь Старыгина, известный девелопер, акула в строительстве, с вами же мужчины не связываются, – восторженно начал говорить один из дворян, да тут же и осёкся под тяжёлым взглядом супруги.

– В общем, так, господа хорошие, надоели вы мне, ещё раз кто-нибудь пожалуется – я всё ваше гнездо разворошу, устроили мне тут.

С вами в суде встретимся, а ты… папаша, я ведь знаю твою подлую натуру, не вздумай даже на пушечный выстрел к Катерине приближаться, слышишь?

Схватив за руку хлюпающую девчонку, женщина, в которой все признали ту самую Любовь Старыгину, ещё раз зорко всех оглядев, шагнула за порог…

Все молчали.

Испуганно жался в кресле Вася, всхлипывала Люся, смотрел задумчиво в окно потерявший лоск предводитель нового дворянства.

Стоит ли говорить, что такое знатное общество распалось?

Вася с Люсей уехали, другие тоже перестали играть в дворян, начали ездить на шашлыки, приглашать к себе друзей, посёлок заискрился, зазвенел радостными голосами детей и взрослых.

Насколько нам известно, у Кати родился мальчик, как бы Любовь ни строжилась, отказать деду она не смогла – тот буквально растворялся во внуке. Две дочки, что родила ему вторая жена, тоже полюбили старшую сестрицу и племянника.

Со временем обиды забылись, Люба даже в гости к бывшему предводителю нового дворянства приезжает, а что им делить.

А ещё, в свободное от работы время любит в земле возиться, живёт недалеко от усадьбы предводителя, вот и в прошлый раз отдыхала себе душой, как помощница по хозяйству крик подняла, что Катерина дурное задумала…

Всё пережили.

Катя замуж вышла, жизнь покатилась дальше.

Иногда на Якова Георгиевича нападает тоска по прошлому, голос его приобретает бархатистость, он закатывает глаза и становится ещё больше похожим на Никиту Сергеевича, но его дамы, как называет он жену, дочерей и бывшую супругу, когда они оказываются все вместе, мигом осаживают хозяина.

– Вот так, Георгий, – говорит он внуку, – доминируют дамы над нами, ну и ладно, пойдём гулять, дедушка тебе что-то расскажет.

И с большим удовольствием берёт маленький Георгий большую, мягкую ладошку дедушки, идёт с ним слушать бесконечные рассказы о путешествиях и встречах с интересными людьми, о которых Георгию только предстоит узнать, когда он вырастет и пойдёт в школу.

Возможно, тогда мальчик вспомнит, что заочно знаком с этим человеком, потому что дедушка рассказывал.