– И тебе привет, – сказал один из совета.
Купцы не знали их имён, как, впрочем, и селяне знали по имени только Эника, главу новой гильдии. Гильдии из трёх человек. После этого Эник пожал руки членам совета. Лекарю, стоявшему чуть в стороне, он руки не пожал.
– Только в следующий раз говорите «здравствуйте, члены совета». Такие у нас правила. Мы теперь серьёзная организация, как-никак.
Эник едва улыбнулся и заранее посмотрел в сторону Хрока, чтобы тот не сказал лишнего.
– Что же изменилось с моего последнего приезда? – спросил глава гильдии.
– Теперь… Кстати, теперь я председатель совета! – заявил один селянин. – Меня зовут Лифел. С ударением на второй слог. Будем знакомы.
– Очень приятно, – соврал Эник. – Но ведь вы были все равны, разве нет?
– Это приводило к долгим спорам. Теперь их должно стать меньше.
– И давно ты глава совета? – поинтересовался Делж.
– Достаточно, – ответил Лифел. – Только я не глава, а председатель. Это разные вещи. Ведь мы всё ещё равны, хоть и с оговорками. И у нас есть свой гимн. Мы его сочинили буквально за десять минут. Похвально, не так ли?
– Позвольте, я послушаю его как-нибудь потом, при случае. А сейчас займёмся делами.
– Это неуважение! – запротестовали члены совета, произнося эту фразу вразнобой и каждый на свой лад.
– Ну хорошо, давайте, – смирился Эник.
Лекарь, словно извиняясь за всех, стыдливо потупил взгляд. Остальные вытянулись по струнке и нескладно продекламировали – не пропели, а именно продекламировали:
Мы лучшее селенье, а значит, наш совет
Также самый лучший. И несогласных нет.
Мы лучшие советники, и есть у нас один,
Кто нами председательствовать будет. Не хотим,
Чтобы порядки наши нарушил хоть бы кто,
А если кто нарушит, то мы устроим что?
Наказанье, наказанье, наказанье, наказанье,
Наказанье, наказанье, наказанье, наказанье.
Кто не враг – нам подпевай и с начала запевай:
Мы лучшее селенье, а значит, наш совет
Хорош без повторений, и смысла петь сначала нет. Ох!
И на этом месте все ударили себя кулаками в грудь, а двое закашлялись.
– Это лучшая песня в моей жизни, – сказал Хрок театральным тоном.
– Куда же меня занесло, – тихонько прошептал Шэлев. – Лучше бы сразу пристрелили, честное слово!
– Это всё? – измученно спросил Эник.
Ему кивнули и раскланялись. Лекарь закрыл лицо руками, но на него никто и не смотрел.
– Тогда я приступлю к важным новостям. Их две. Во-первых, вот – ваш новый земляк. – Он показал рукой на Шэлева, и тот слегка склонил голову. Этот жест обрадовал членов совета.
– Но позвольте, вы разве не сказали ему, что наше селение сейчас… как бы это мягче сказать… в любопытном положении. Лучше бы сюда не ехать. Да, об этом не стоит распространяться, но неужто нельзя было его отговорить? – спросил Лифел.
Хрок усмехнулся и сказал:
– Как это так, что я слышу? Ваше селение не принимает новых жителей? Но не здесь ли – «лучшее селенье»?
Эник сильно ударил Хрока в живот. Тот согнулся пополам.
– Мы знаем об этом, – серьёзно продолжил Эник, – однако мы не могли отказать. Этот человек попал сюда по распределению крестьян. А спорить с распределением не в наших силах.
– Что?! – выдохнул Лифел, и его лицо налилось кровью, вытянувшись в гримасе крайнего удивления и даже страха. – Распределение крестьян существует до сих пор? Серьёзно?
– Ну, я тоже был удивлён, – согласился Эник. – Конечно, не так сильно, как ты, но по документам распределение существовало всегда.
– Это я знаю, – сказал Лифел. – Но на моей памяти уже лет двадцать никто никого не распределяет. Этот указ существует только на бумаге. Неужто король решил заняться крестьянством?
– Король ли что-то решил или кто-то ещё, я не знаю, – пожал плечами Эник. – Я знаю не больше твоего. Действительно, раньше крестьян, оставшихся без земли, распределяли по селениям на официальном уровне. Но когда кризис кончился, этим перестали заниматься, потому что крестьян с землёй и так было достаточно. А несколько дней назад нам в гильдию пришла бумага отправить этого парня сюда. Я пошёл в местный отдел управления. Там тоже были удивлены, но проверили документ, куда-то позвонили и сказали, что всё правильно. Видимо, это дело скоро возродят.
– Что же будет с нашим селением! – выдохнул Лифел. – Оно либо сгинет, либо расцветёт. Наверно, всё же второе. Я в это верю. Так что я рад, что наш король заботится о простых подданных. Но, парень… Как тебя, кстати?
– Шэлев, – уныло ответил приезжий. – Можно просто Шэл.
– Так вот, Шэлев, – продолжил Лифел, – разве тебе не предоставили на выбор несколько селений? Раньше предлагали три-четыре селения, и каждый выбирал из них лучшее. Или ты не знал, что жизнь у нас сейчас не самая благодатная? Вернее, она лучшая, но… с некоторыми оговорками. Тебе что, об этом не говорили?
– Я лично говорил, – отрезал Эник. – Но он настаивал на своём, невзирая ни на что. Я сказал, что народа тут мало, что погодные условия шалят и попадаются хищные звери. Я же правильно обрисовал картину, Лифел?
– Верно, верно. Для общего ознакомления вполне сойдёт, – важно кивнул Лифел. – Ну а ты что же, Шэл? Почему не изменил решения?
– Видите ли, – замялся Шэлев, взяв короткую паузу, – меня по умолчанию записали сюда. Я мог поменять место распределения, но на это требовалось бы несколько недель. Знаете, столько бумаг надо отнести, столько очередей отстоять. Такая бюрократия – ужас, да и только. А меня угораздило испортить отношения с местными бандитами. Да и с жильём были проблемы. И с едой. В общем, ждать две-три недели я не мог. Просто не выдержал бы.
– Почему же ты сразу не сказал? – удивился Делж. – Я бы тебе помог. Уж на две недели я бы тебе организовал работёнку. Разнорабочим в одной гильдии. Там бы тебя и бандиты не нашли. Купцы их к себе не допускают, так исторически повелось. Правда, среди купцов есть другие бандиты. Но они не вступают на территорию друг друга. Никогда!
– Я этого не знал, – натянуто ответил Шэлев. – А если бы и знал – не стал бы тебя обременять. Спасибо, конечно, за заботу, но я бы чувствовал себя слишком неловко.
– Эх, как я тебя понимаю, – кивнул Лифел.
– А я нет, – проговорил Эник. – Но это не моё дело. Назад я тебя в любом случае не повезу. Еды у нас не так много.
– Я и не поеду назад, – без сожаления сказал Шэлев. – Мне ведь будет тут неплохо? – Он с надеждой посмотрел на Лифела.
– Клянусь советом! – воскликнул Лифел. – Я сделаю всё, чтобы ты стал единым целым с нашей командой и чувствовал себя в ней уютно.
– Вот и прекрасно, – сказал Делж.
– Я сейчас радугой заплáчу от счастья, – прибавил Хрок и вновь получил удар в живот от Эника.
– И второй момент, – сказал Эник. – На имя Эстула пришло письмо. Я понимаю, что он бесследно пропал, но это письмо официальное. Посмотрите, вдруг там что-то, что касается вас всех.
– Я и знать этого Эстула не хочу! – заявил один из совета.
– Это письмо не личное, – повторил Эник. – Оно просто написано на его имя. Я полагаю, пишет кто-то, кто тут жил и уехал ещё при Эстуле. Либо кто-то из купцов, кто не в курсе дела. Прочтите. Может, и выгоду получите. – Он протянул Лифелу плотный конверт с письмом. – И ещё. Где Гарп?
– Мы не пустили его сюда, как и Линву. Они не члены совета, и нечего им делать на приёме.
Лекарь кашлянул, чтобы обратить на себя внимание.
– Ты – другое дело, – поправился Лифел.
– Он купил у нас еды и уже отдал деньги. Мы должны передать ему эту еду, – слукавил Эник, чтобы долго не пересказывать всю историю. – Это купеческое дело чести.
– Я передам, – сказал один из совета.
– Дело чести, – повторил Эник, – это передать обе порции, а не только одну.
– У него и денег-то нет на эту еду, – возмутился тот. – А если есть, то краденые.
– Если украл – это на его совести, – отрезал Эник. – А свою честь я марать не хочу. Это то немногое, что у меня ещё осталось. Так что я хочу отдать еду лично. Всё равно он сейчас нужен – рыбу таскать. Много поймали? Мы рассчитываем на семьсот кило здоровой свежей рыбы. Или у вас снова река протухла?
– Нет, вода свежая, – заступился Лифел. – Со времени пропажи Эстула ничего не происходило. Мы живём полной жизнью!
– Хочу верить, – отозвался купец. – А если рыба будет отравленная, то – ты помнишь – всё на твоей совести. Ты сам сокрыл от меня факт её порчи, а я ничего не знал ни про реку, ни про слизь, ни про что. И тогда я буду брать у тебя только мясо и пушнину.
– Да, конечно, – робко кивнул Лифел. – Я всё понимаю. Но что, если покупатели заболеют чем-то очень тяжёлым.
– Ты знаешь, кто за это ответит, – бесстрастно сказал Эник, аккуратно показывая пальцем на председателя. – И никто другой. Купцы имеют власть второго ранга. А я, может, скоро и третий ранг получу – как глава гильдии. Так что… Смотри в оба, мой друг, смотри в оба. Король не терпит врунов в своём королевстве.
Говорят, служители Закона не отдыхают никогда. Они либо всегда перемещаются с места на место, чтобы провести служение, либо совершенствуют свой Зал. На самом деле это не так. Выходных в привычном понимании у них и правда нет, и отдыхают они от случая к случаю. Но если уж такой случай выпадает – они пользуются им без укора совести, потому что сильно устают.
Илдани, сам того не желая, стал живым исключением из этого правила. У него выдались условные выходные. Тальми, его учитель и Первослужитель Закона, был занят на службах, с особым торжеством проводившихся по случаю приезда к королю послов. Конечно, они хотели посетить Зал Явлений как как средоточие Закона. На эти дни Тальми освободил Илдани от занятий, потому что у него не хватало времени на их ведение. Домашних заданий Илдани также не досталось: его курс обучения подходил к концу, и теперь они с учителем занимались лишь повторением, да и то больше формально, ведь Илдани уже знал основу, необходимую для дальнейшей работы. А знать всё, что связано с Законом, невозможно – сколько ни учись. Это Илдани тоже усвоил, что было немаловажно.
Всё, что от него требовалось, – это при необходимости помогать служителям чистить Зал между службами и выполнять мелкие поручения. Ещё иногда ему было нужно крутиться перед глазами послов, чтобы они видели, что преемник Первослужителю уже имеется.
Мелких поручений, в общем, и не было – служители всё подготовили накануне приезда послов: почистили Пластину Явлений, наделали свечей, обновили струны инструментов, постирали занавески, повесили золотую табличку на стену в том месте, где был вмурован Гонг, отмерявший дни мира, заменили деревянный стол для подношений медным. Также они подготовили к работе все динамики и приладили к ним пластины граммофонов с функцией записи. Отыскали громоздкие фотоаппараты. Подготовили парадные одежды, заказали подарочные экземпляры «Книги Явлений» – и так далее в этом духе. Этот день был авральный, но после него для Илдани наступил отдых. Он с восторгом созерцал то великолепие, в которое теперь облачился Зал Явлений. Хотя роскошь и не является свойством Закона, он понимал, как Закон ощущается в изысканном убранстве Зала.
Красный с золотыми узорами Зал стал ещё красивее. В углу, напротив входа, стоял старинный медный стол, на котором ажурным узором были выбиты слова Формулы Закона. На этом столе стояло большое железное блюдо, куда послы и служители должны были положить благовония и поджечь в качестве подношения Закону. Раньше в жертву приносили зверей, но уже Пятое Собрание осудило эти действия как необоснованно жестокие. С тех пор приносили благовония. Впрочем, раньше не было и самого Зала Явлений. В Формуле о нём нет ни слова. Зато там чётко сказано:
«8. Нужно собираться в едином месте поклонения – на Поляне Явлений и в Домах Явлений,
9. А часть людей должна работать в этих Домах и на Поляне».
Поляна Явлений была главным местом поклонения. Только потом таким местом сделался Зал. Много чернил и крови было пролито из-за этого незначительного изменения, но зато была отдана дань современности. Менять Формулу не стали: это привело бы к ещё большим спорам. Однако на торжественных службах об этом правиле вспоминали, и Зал становился «поляной». Пол застилали большим ковром с вышитыми на нём цветами и луговой травой, по углам Зала ставили серебряные и латунные украшения в виде деревьев и кустарников, возвышение для Первослужителя заменяли медным пнём, а граммофоны, незаметно встроенные в стены, передавали пение птиц.
Сохранились и другие признаки открытого пространства. Раньше никому бы и в голову не пришло устраивать костёр в здании. Сейчас для этих целей над котлом была установлена мощная вытяжка. Раньше руки мыли в ручье, считавшемся священным. Сейчас этот ручей тёк по трубам, и его водой можно было помыть руки, открыв краники около медного стола. Ручки краников были сделаны в виде шишек.
А искусственные растения были выполнены с большим старанием. На их стволах можно было различить кору, а на листках – каждую жилку. Учёные сотворили просто чудо: они использовали не латунь и серебро в чистом виде, а некий сплав. Просто жёлтый цвет латуни и лунный цвет серебра считались самыми эстетичными, и от них нельзя было отказаться. Этот сплав был и прочным, и лёгким, и немного гибким. Благодаря этому тоненькие листочки, прикреплённые к тоненьким веточкам, колыхались при дуновении ветра. Благо это могли заметить все, ведь система вентиляции была расположена так, чтобы порывы приходились как раз на пышные кроны. А в ветвях сидели механические птицы. Их голосом были звуки граммофонов, а сами они вертели головками и даже чистили пёрышки. Это вызывало огромное умиление у прихожан, но видели такую картину далеко не все. Использовать эти украшения каждый раз было бы очень дорого (деревья обильно сжигали топливо в баках, размещённых в их стволах и пополняемых за счёт труб под полом), и к тому же птиц могли украсть. Такие прискорбные случаи уже бывали.
Простой смертный мог увидеть это лишь раз в десять лет, на юбилее дня принятия Формулы Закона. Знатные гости могли видеть это каждый раз, как приезжали. Впрочем, для этого надо было быть либо очень знатным человеком, либо послом правителя страны.
Особое место в Зале в такие дни занимало Древо Света: искусственное дерево, на которое закрепляли множество фонариков. Разумеется, они не гасли, потому что по стволу в них поступал газ, а фонари были горелками. Другого освещения в Зале не должно было быть.
И вот в этой темноте, с плотными шторами на окнах, с освещением лишь от Древа, стены являли скрытые механизмы: то тут, то там из них показывались зеркала. Они меняли угол, двигались и изменялись в количестве. Свет фонарей начинал играть в них, и казалось, что вокруг – целый лес из световых деревьев. Ни одна шестерня не скрипела, будучи заботливо смазанной маслом. Для пущей сакральности обстановки по периметру потолка включали машины, вырабатывающие пар, и клубы пара медленно опускались на собравшихся.
В общем, Илдани оставалось только созерцать это произведение искусства и отдыхать. Можно было даже пойти выспаться – огромная редкость для служителей. А уж когда послы уехали и Зал Явлений с большими усилиями привели в первоначальный вид, отдыхать пошёл не только Илдани, но и все остальные. Служители страшно устали, хотя и были счастливы – такие красоты они и сами видели не часто. Послы короля приезжали, как правило, очень ненадолго и только для решения конкретных вопросов. Сами же короли предпочитали встречаться на нейтральных территориях. Но эти послы были послами тех стран, которые только недавно решили установить добрососедские отношения. Поэтому им был оказан достойнейший приём.
После приёма все служители хотели одного: выспаться. Слишком много они работали, и почти всё время – стоя в тяжёлой парадной одежде, весившей с учётом металлических вставок около пятнадцати килограммов. Теперь все они уединились в своих келейных комнатах позади Зала Явлений и отдыхали в самом прямом смысле этого слова. Они лежали, иногда вставая немного перекусить или попить воды, и радовались, что ноги всё ещё при них, а поясница не разваливается на части.
Илдани не положено было иметь свою комнату позади Зала, и он жил в другом корпусе дворца. Ему также предоставили отдых, хоть он и устал меньше других. Любой на месте Илдани просто спал бы и временами воздавал Закону должные почести. Но Илдани чувствовал, что его разум находится в конфликте с телом: тело требовало отдыха, а разум ему возражал. Из головы Илдани всё не выходил тот юноша из школы, в которой он пытался произносить речь о Законе. Мысли несчастного Илдани мучили его безо всяких пауз. Он вспомнил труд Аларма Новийского «Смутные видения». Учение о Законе давно устарело, не соответствовало реалиям, но все закрывали на это глаза. Аларм бы не прижился и не стал великим, если бы уродился в одно с Илдани время, а не веками раньше. Его видения – единственное, что могло сдвинуть учение с мёртвой точки. Предположить что-либо принципиально новое едва ли кто мог, а Дополнения к «Книге Явлений» не давали возможности развить мысли. Только «Видения» были исключением, но их нельзя было толковать.
Попытка толкования воспринималась как распространение ереси. За это заживо сжигали в отстроенной на старинный манер деревянной избе. Однако никто не толковал этот труд уже несколько веков. Соответственно, никого и не жгли. А теперь, когда общество стало демократичнее и цивилизованнее, когда уже и казнь через простой расстрел считают пережитком прошлого, – теперь-то этот закон явно не станут применять. Так ведь? Он до сих пор действовал, но не использовался больше двухсот лет – ведь не было прецедентов.
– Им не воспользуются, – проговорил Илдани. – Не посмеют. Мы живём уже в новую эпоху.
Илдани откинулся на спинку стула в своей тесной комнатке, где было всё самое необходимое, и испытал зависть – чувство, осуждаемое Законом. Он завидовал тому автору, который написал свою скандальную книгу о новых мирах. Об этой книге ему рассказал мальчик из школы, в которую Илдани ездил читать лекцию.
О проекте
О подписке