Глава 1 – Мглистый

Экклезис, орбита Земли-3

Джакоби проснулся от громкого, размеренного пиканья. Это был до боли знакомый звук монитора системы жизнеобеспечения: не самый классный способ прийти в себя. И все же – неоспоримое доказательство того, что он, Джакоби, был еще жив.

Очень скоро к нему вернулась привычная острота слуха, поэтому, продолжая лежать с закрытыми глазами, капитан позволял своим ушам досконально изучать все то, что происходит вокруг.

Переливчатый звук сирены где-то там за окном приблизился и удалился, в коридоре шептались люди, причем пару раз Джакоби отчетливо различил слово «сентиент» – наверное, говорили именно о нем. За стеной тикали часы, а где-то в глубине здания металлическая ложка звонко стучала по керамическим стенкам чашки: кто-то из сотрудников собирался пить чай.

«С клубничным печеньем», – обоняние у Джакоби также было отличным.

Однако был во всем этом многообразии звук, от которого сердце сентиента снова и снова мучительно сжималось. Это был тихий шелест, звук трения, который невозможно было воспринять человеческим ухом.

Это был ток крови по трубкам капельниц.

Джакоби открыл глаза и невольно вздрогнул, увидев, во что он превратился: тело напоминало лоскутное одеяло, сшитое наспех из кусков серого мяса различной степени прожарки. Что ж, теперь ясно откуда этот тошнотворный запах сожженной плоти, висящий в воздухе – неужели на поле боя он горел заживо?..

Крепкий когда-то пресс Джакоби исчез, уступив место провалу с выступающими по бокам ребрами. Кожа лоснилась от мазей и была покрыта ужасающими волдырями вперемешку с черными обожженными пятнами.

Ноги были целы. И, судя по всему, это были именно его ноги, пришитые к туловищу, – Джакоби невольно поморщился, представив людей, собирающих фрагменты его тела после инцидента… к слову, что это был за «инцидент», он пока еще не успел припомнить.

Взгляд его переместился к левой руке, которую он чувствовал иначе, чем все остальное. Ага, ясно: под восстанавливающей сеткой кожа была свежей, блевотного сосисочно-розового цвета – это была абсолютно новая рука, с новыми мышцами, сосудами и нервами.

Классно, конечно, но немного жаль татуировку, которую он сделал семьдесят лет назад – в честь своей первой сбитой вампирской вышки.

Дальше грудная клетка: выглядит так себе, если честно. Плотно перевязана, а на месте сердца – череда пятен, просочившихся сквозь стерильные бинты.

И снова Джакоби ощутил удушливое приближение неотвратимого: пятна на повязке были яркого алого цвета.

«Это не моя кровь», – подумал он с содроганием.

Медленно-медленно Джакоби перевел взгляд на левую руку… Монитор системы жизнеобеспечения неистово запиликал – от охватившего его волнения пульс приблизился к ста сорока ударам.

Рука была самой обычной, его, Джакоби, рукой: с бледно-серой кожей пепельного оттенка. Однако в вене виднелось то, что ему категорически не понравилось.

Игла. Катетер. Тонкий провод капельницы, окрашенный в такой знакомый гранатовый цвет. Кто-то говорит, что у человеческой крови цвет вишни, – да уж, хуже сравнения не придумаешь. Это была темная гранатовая жидкость, красное золото, которое растекалось сейчас по венам капитана.

За свои сто двадцать девять лет Джакоби не раз просыпался в госпитале. После ранений в голову, в живот; в регенераторе с отрастающей ногой или рукой. Странно, но на этот раз он почти ничего не помнил… впрочем, нет. Лишь отрывочные слова «взрыв» и «по кускам», небрежно брошенные врачами, всплыли в его памяти, пробуждая чувство почти что экзистенциального ужаса. Человеческая кровь способна и не на такое: для сентиента это прекрасный катализатор, ускоряющий восстановление.

Джакоби был сентиентом – гибридом вампира и человека, выведенным с единственной целью – закончить войну с одержимыми Голодом вампирами. В него вложили кучу средств еще до рождения. Каково это – дотошно собрать ДНК, вырастить эмбрион, за пару месяцев превратить его в зрелую особь, живучую как сам дьявол, взявшую лучшее от вампиров и людей. Затем воспитать, обучить тактике ведения боя. Муштровать до тех пор, пока вышедшая из-под станка генетиков машина для убийств не научится послушно выполнять приказы – все это требовало ресурсов и времени. Однако если по каким-то причинам сентиенту даровали вторую жизнь, плата за нее была слишком высока.

Вытащить солдата с того света еще сложнее, ведь в мозгу могут произойти необратимые изменения… другими словами, это всегда лотерея: кого ты получишь после десятка операций: аккуратно подлатанного опытного бойца или же невменяемую единицу, подлежащую эвтаназии.

«Не проще ли было вырастить нового сентиента?» – мрачно иронизировал Джакоби. Он потянулся было, чтобы выдернуть проводок капельницы, однако напоминающая сосиску рука пока еще плохо слушалась. Рассмеявшись сухим, царапающим горло смехом, капитан уронил голову обратно на подушку. Судя по тому, как качественно он восстановился после того, как его тело разорвалось в клочья, было слишком поздно что-то менять.

Джакоби прикрыл глаза, ощущая, что проснулся в аду. Они перелили ему много, бессовестно много человеческой крови.

Очень дорогой человеческой крови.

«Лучше бы дали мне сдохнуть».

Дверь скрипнула, и в его просторную одноместную палату вошла медсестра. Она была человеком, и притом довольно симпатичной девушкой – интересно, ее получится уговорить убить его быстро и безболезненно?

– Как себя чувствуешь? – спросила медсестра, участливо глядя на Джакоби.

– Убого, – признался сентиент. – Зачем мне перелили кровь?

Лицо медсестры дрогнуло, впрочем, всего на мгновение.

– Сделать тебе еще укол морфия? – ножницами она разрезала повязку на его груди, и от этого Джакоби почувствовал себя еще более голым, несмотря на то, что пах его был прикрыт полоской ткани.

– Зачем мне перелили кровь? – повторил он, не мигая следя за движениями девушки: это было совсем не по-человечески, но, как говорится, из хромосом сентиента вампирских генов не выкинешь.

Под повязкой оказался шрам в форме полумесяца, с аккуратно наложенными швами. Быстро обработав рану и снабдив ее гемостатическими губками, медсестра наложила новые бинты.

– Думаю, тебе лучше обсудить это с начальством, – неуверенно сказала она. – Так что насчет морфия? Тебе больно?

Снова этот жалостливый взгляд – наверняка новенькая здесь, хоть и опытная.

Больно ли ему? Боль с рождения до смерти сопровождает сентиента, ведь все, что знают выращенные для стратегических проектов солдаты – это учебка и зона боевых действий.

– Давай, – со вздохом сказал Джакоби. – Только не много, не хочу проспать разговор с начальством.

– Не проспишь, – в палату вошел Стоунволл. – Аника, подожди, пожалуйста, за дверью.

Майор Стоунволл был высоким человеком, поджарым, но с едва заметным брюшком. Бритый череп его украшал имплант височной кости, которым он гордился и неоднократно рассказывал о том, что осколок извлекли прямо из его мозга.

Весь покрытый шрамами, он провел на передовой большую часть жизни и прекрасно знал, что такое война.

– Привет, майор, – со вздохом сказал Джакоби, когда медсестра вышла. Стоунволл был хорошим человеком, не из тех, кто носит военные чины, но при том отсиживается на базе, – нет, Стоунволл рвался в бой, даже несмотря на то, что людям, как ни крути, нет места на войне вампиров и сентиентов. За смелость Джакоби уважал его, но больше всего – за честность.

– Мои дела хуже некуда, верно? – усмехнулся Джакоби.

– Дела? – Стоунволл рассеянно потер глаза и присел рядом на кровать. – Нет, почему же? Ребята почти все нашли… ну, кроме левой руки. Но это не беда, тебе новую вырастили, еще лучше, уж поверь мне!

Несмотря на бодрый тон, выглядел майор каким-то истрепанным, как пальто, если валяться в нем в грязи и пыли весь день, а затем попытаться почистить за пятнадцать минут.

– Я про это, – Джакоби кивнул на капельницу.

– А, кровь, – Стоунволл подобрался. – Собственно за этим я и здесь. Ты помнишь, что произошло до того, как ты подорвался на мине?

«Подорвался на мине… вот, значит, как», – подумал Джакоби и помотал головой. Он не помнил.

– А с остальными что? С Мэйджи и Солом?

– Они в порядке, – кивнул майор. – Мэйджи немного осколком зацепило, но это ничего… А вот тебя просто в крошево, Джакоби! Как ты мог?! На первой же мине, едва от вышки успел отойти!

В голосе майора звучал укор вперемешку с горечью.

Джакоби не ответил, лишь думал о том, в каком состоянии он был, если подорвался, точно новобранец. Что же так выбило его из колеи?

В этот момент воспоминания, обрушились на него словно лавина: черные мешки на головах, крепкие тела, руки, сцепленные сзади наручниками… – сентиенты, стоящие в очереди на обмен.

Джакоби прикрыл глаза и невольно застонал сквозь зубы.

– Эй, эй, – Стоунволл даже привстал. – Ты в порядке? Позвать сестру?

– Нет, – боль от воспоминаний была в разы, в сотни раз мучительнее подрыва на мине. – Ты знал об этом, майор? О сделке?

– Клянусь тебе, нет, – Стоунволл посмотрел в глаза сентиенту. – Если бы не ты, никто и никогда не узнал бы.

– Зачем? – теперь, когда он вспомнил все, ненависть душила Джакоби, заставляя его пульс разгоняться. – Зачем они так с нами?

Стоунволл покачал головой. Для многих сентиентов майор был больше, чем командиром. Другом, отцом – вот кем он был, даже несмотря на то, что такие люди, как Стоунволл, приходит и уходят, ведь их жизнь несоизмеримо короче.

– Это политика. Содружество посчитало…

Услышав это слово, Джакоби побледнел от гнева.

– Содружество… ублюдки, – он сжал кулаки, и локтевой сгиб правой тут же полоснуло болью. – Лицемерные сволочи… они обменивают нас на жизни людей… пленных офицеров и всяких шишек из министерств. Продают словно куски мяса!

Джакоби попытался подняться, но Стоунволл силой уложил его обратно.

– Одного не пойму, майор, – Джакоби стиснул зубы до скрипа. – Разве меня не должны были прикончить, если я стал свидетелем этого безумия? Для чего меня собрали по кускам, как гребаного Франкенштейна?

– Я и говорю, политика! – Стоунволл наклонился к нему, и Джакоби различил тонкий, бьющий в нос запах продуктов спиртового распада. – Ты по внутренней связи всему взводу доложил, так? Зачистить тебя было бы недостаточно, тут надо весь взвод зачищать.

Джакоби выматерился: об этом он как-то не подумал.

– Как оклемаешься, к тебе еще придут поговорить на эту тему. Но я тебе скажу вот что, капитан: тебя оставили в живых, чтобы ты случившееся представил в другом свете. В новостях, журналистам этим.

– Что?!

– Своему взводу скажешь, мол, ошибся. Мерзко, понимаю. Но для общественности тебе придется сказать то, что на бумажке напишут.

– Черта с два! – пульс Джакоби подскочил до двухсот.

На писк монитора в палату прибежала Аника. Всплеснула руками, увидев разъяренного сентиента.

– Капни ему седативного, – шепнул Стоунволл.

– Нет, нет, – Джакоби замотал головой, но было поздно: игла шприца уже скользнула в его подключичный катетер.

– В последний раз предупреждаю, – Стоунволл склонился к нему. – Забудь об этом. Влитую кровь ведь обратно не выкачаешь – нет, твоя участь будет иной. Тебя разжалуют, а затем отправят в такие дебри, о которых ты и не слышал. Ты будешь добывать себе пропитание, поедая дождевых червей, до самой смерти, Джакоби. Понял меня?

До самой смерти… Сентиенты могут прожить и до трехсот лет, впрочем, после окончания военного контракта никому и в голову не придет беспокоить отдавшего свой долг солдата. Джакоби знал, что, отслужив положенный срок, он получит кучу денег и полную свободу действий – это было все, что ему нужно.

Да, иногда у него случались отпуска и выходные, но все это было не сравнить с тем обещанным блаженством, которое должно было начаться с окончанием службы.

Жизнь после войны – тот единственный пряник, на который рассчитывал каждый сентиент. Лишь это будущее заставляло его вставать по утрам, отжиматься, бегать, поддерживать себя в прекрасной форме, а на линии огня выжимать из своего гибридного, генетически модифицированного тела все, до последней капли темно-бурой, густой, как деготь, крови.

Завершив службу – этот ад, длиной в сто лет, а то и больше, – сентиенты уходили на заслуженную пенсию. Они не старели так, как люди, их тела не изнашивались, и поэтому многие из них начинали новую жизнь в других, малоизученных мирах. Кто-то покупал себе недвижимость, кто-то занимался наукой: Джакоби лично знал одного такого магната, основателя проекта по исследованию глубокого космоса «Вечный странник». Некоторые сентиенты заводили семьи, зная, что ни одно существо, живое или мертвое, больше не побеспокоит их.

Джакоби оставалось совсем немного до окончания контракта, всего каких-то жалких десять лет. Он не планировал свою жизнь после, но часто представлял себя сидящим с книжкой в кресле, на веранде своего дома, где-нибудь на берегу Бесконечного моря. Все действительно могло быть именно так, если бы не эта, последняя вылазка, перечеркнувшая эти мечты.