Отзывы на книги автора «Марсель Пруст»

Хотя "Пленницу" и "Беглянку", этих рассеченных пополам врачебным скальпелем литературных сиамских близнецов, не вполне правильно рассматривать как самостоятельные произведения, их бытование в качестве двух вполне себе раздельных томиков не оставляет нам выбора. Эти две части нанизаны на единый нерв болезненной любви Марселя к Альбертине, любви, которая, достигнув своего абсурдного и неадекватного апофеоза, терпит чудовищное крушение. Лишь к концу шестого тома эпопеи нежные и хрупкие ростки новой жизни начинают пробиваться сквозь спекшийся шлак и пепел марселевой экзистенциальной катастрофы. Ну, знаете, запил, в окошко начал высовываться, по бабам ходить, все как у людей, короче. Ростки эти, кстати сказать, даны довольно сжато и набросочно - сроки Прусту определял самый безжалостный на свете издатель. Тут у "Пленницы" с "Беглянкой" снова общая на двоих беда. Однако чем "Беглянка" более ценна сама по себе - это ощущением безжалостного краха надежд и иллюзий, а также сначала робким, а потом все более и более отчаянным взглядом за ту сторону занавеса. Одержимость Марселя начинает приносить свои плоды, и плоды эти безжалостно горьки. В этом Прусту удалось ухватить самую суть правды, той самой правды, о которой он написал:

Правда и жизнь трудны, я их так и не разгадал, и в конце концов у меня осталось от всего этого впечатление, в котором душевная усталость, быть может, брала верх над горем.

Хотя "Пленницу" и "Беглянку", этих рассеченных пополам врачебным скальпелем литературных сиамских близнецов, не вполне правильно рассматривать как самостоятельные произведения, их бытование в качестве двух вполне себе раздельных томиков не оставляет нам выбора. Эти две части нанизаны на единый нерв болезненной любви Марселя к Альбертине, любви, которая, достигнув своего абсурдного и неадекватного апофеоза, терпит чудовищное крушение. Лишь к концу шестого тома эпопеи нежные и хрупкие ростки новой жизни начинают пробиваться сквозь спекшийся шлак и пепел марселевой экзистенциальной катастрофы. Ну, знаете, запил, в окошко начал высовываться, по бабам ходить, все как у людей, короче. Ростки эти, кстати сказать, даны довольно сжато и набросочно - сроки Прусту определял самый безжалостный на свете издатель. Тут у "Пленницы" с "Беглянкой" снова общая на двоих беда. Однако чем "Беглянка" более ценна сама по себе - это ощущением безжалостного краха надежд и иллюзий, а также сначала робким, а потом все более и более отчаянным взглядом за ту сторону занавеса. Одержимость Марселя начинает приносить свои плоды, и плоды эти безжалостно горьки. В этом Прусту удалось ухватить самую суть правды, той самой правды, о которой он написал:

Правда и жизнь трудны, я их так и не разгадал, и в конце концов у меня осталось от всего этого впечатление, в котором душевная усталость, быть может, брала верх над горем.

Не рецензия и не отзыв, а разрозненные заметки по ходу чтения.

Можно считать, что за многословием и дотошным копанием неизбежно следует откровенность, однако в реакции Марселино на главное событие "Беглянки" открывается вдруг, какую циклопическую стену из слов он воздвиг, лишь бы не подпустить к себе и чего-то не сказать. И неискренность шестого тома вдруг заставляет заподозрить в том же предыдущие. Меня заставляет, понятно.
Не надо, наверное, пояснять, что, подрастая, Марселино становится все менее приятным. Ясно на это указывает, однако, не столько его патологическая ревность и пост-событийные копания, сколько расстроившие рассказчика отрицательные черты в других: "Мать твою за ногу, лахудра!" Мореля и советы об издевательствах над слугами от Сен-Лу.
Как и каждый том, "Беглянка" в какой-то момент выплывает на поверхность и обретает вдруг четкость и точность: в трех пронумерованных встречах Марселино с Андре, после которых он уезжает наконец в Венецию - вообще я как бы уже свыклась, что никакой Венеции нам не покажут, и на описании города у Руссо поймала себя на мысли: "О, доехал-таки!"
Как водится, послесловие разбило мне сердце, не содержанием, а похищенными 15 страницами, обещавшими мне дальнейшие размышления о грядущем браке.

Там растут жасмин, анютины глазки и вербена. Там свет играет между деревьев, восхищая взор и призывая целиком отдаться нескончаемому празднику. Там живут люди, которых больше никогда не будет. Там маленький мальчик познаёт жизнь в самых прекрасных её проявлениях, улавливая бесконечно восприимчивой душой малейшее дуновение ветра и капельку света на окне уличной витрины. Там каждое мгновение – целый мир, о котором можно написать завораживающую и проникновенную книгу. И в то же время там, в окружении изящества и блеска, разворачивается трагедия из нашего мира, трагедия рождения, становления и угасания любви. Нет, при этом не меняется ни великолепие природы, ни роскошь приёмов, устраиваемых в домах богемы, но меняется сам человек, являющийся, несмотря ни на что, главным объектом внимания Пруста. То, что радовало раньше, теряет свою красоту в глазах человека с того момента, как на него поставлена печать безответной любви. Да если бы и только безответной! Драма гораздо глубже: ревность – столь же неизменный спутник человека, как и желание любить. Наблюдать, как рушится в тебе то, что ты сам столь усердно создавал – великое горе. И Пруст проникает в него столь глубоко, что подчас удивляешься, откуда подобное могло быть ему известно. Но удивляешься только поначалу.
Ведь бесконечно далеко от полей жасмина и вербены живёт одинокий несчастный человек, вынужденный проводить большую часть своего времени в четырёх стенах и находящий спасение от душащего его душевного и телесного недуга единственно возможным способом – в глубинах своей памяти.

Третий и самый большой роман цикла «В поисках утраченного времени» посвящен нравам и традициям высшего общества.

Новой любовью, новым божеством для Марселя становится владелица особняка, куда переселяется семья героя – герцогиня Германтская, самая элегантная женщина в Париже.

Сколько усилий, сколько уловок, окольных путей добиться внимания той, что не желает обращать на тебя внимание.
И здесь, как мне показалось в тему, такое внимание к военному искусству: маневры, разведка в начале боя, стратегические концепции – в любви, как в бою все средства хороши.
Равным образом не следует пренебрегать и дипломатическим искусством.
Цель – быть ближе к обожаемому существу.

Даже трагические события в семье героя, глава, безусловно потрясающая, становятся той вехой, когда желание сбывается - он получает пропуск в аристократическое общество.

А затем с блеском, с иронией, со всем утонченным изяществом художник слова Марсель Пруст накроет вас их бесконечной россыпью с единственной целью показать призрачное очарование светских людей. Если вам хочется возвышенного стиля, изысканности и обволакивающей ауры – читайте Пруста.

Первая книга из цикла "В поисках утраченного времени", которую я читала, а не слушала. Разница, кстати, огромна. Все же Пруст с его бесконечными предложениями и почти безабзацным повествованием глазами воспринимается как-то полнее и более своеобразно, что ли. И это при том, что периодически мне приходилось возвращаться к началу фразы и перечитывать чуть ли не полстраницы, чтобы понять пытающийся ускользнуть в словах, в строчках смысл. Темп, определяемый только собственным проникновением в книгу, органически поддерживает стилевые особенности романа, тогда как следование за чтецом далеко не всегда гармонично уровню восприятия слушателя.

Наметилось много новых линий. Надеюсь, что они получат развитие в следующих книгах. В общем и целом я ни разу не пожалела о том, что взялась за сей титанический труд. Конечно, читать Пруста совсем не легко, но вполне увлекательно, особенно, когда сумеешь отвлечься от внешнего течения времени и погрузиться полностью в авторское.

Первая книга из цикла "В поисках утраченного времени", которую я читала, а не слушала. Разница, кстати, огромна. Все же Пруст с его бесконечными предложениями и почти безабзацным повествованием глазами воспринимается как-то полнее и более своеобразно, что ли. И это при том, что периодически мне приходилось возвращаться к началу фразы и перечитывать чуть ли не полстраницы, чтобы понять пытающийся ускользнуть в словах, в строчках смысл. Темп, определяемый только собственным проникновением в книгу, органически поддерживает стилевые особенности романа, тогда как следование за чтецом далеко не всегда гармонично уровню восприятия слушателя.

Наметилось много новых линий. Надеюсь, что они получат развитие в следующих книгах. В общем и целом я ни разу не пожалела о том, что взялась за сей титанический труд. Конечно, читать Пруста совсем не легко, но вполне увлекательно, особенно, когда сумеешь отвлечься от внешнего течения времени и погрузиться полностью в авторское.

Содом и Гоморра в исполнении Пруста какие-то не содомогоморские. Если вспоминать библейский сюжет, так и подмывает спросить: за что здесь карать-то?
Конечно-конечно, есть тут и Содом (это о мужчинах) и Гоморра (о женщинах), и все предельно ясно – но как все ненавязчиво и интеллигентно вежливо. Многословно и … без слов. По-прустовски. Изящно.

Но при всем прустовском стиле данный роман мне показался чуть другим. Дело не в теме и не в моем к ней отношении, - не думаю, что она не имеет право на существование, а уж в таком исполнении тем более.
Мне показалось, что при всей узнаваемости язык потерял тончайшую и волшебную легкость, что отличало предыдущие романы, особенно «По направлению к Свану».

Хотя по-прежнему хороши размышления автора, в частности его препарирование любовного чувства или чувства потери близкого человека.

Я уж и не говорю о ботанико-гомосексуальном отступлении!

Содом и Гоморра в исполнении Пруста какие-то не содомогоморские. Если вспоминать библейский сюжет, так и подмывает спросить: за что здесь карать-то?
Конечно-конечно, есть тут и Содом (это о мужчинах) и Гоморра (о женщинах), и все предельно ясно – но как все ненавязчиво и интеллигентно вежливо. Многословно и … без слов. По-прустовски. Изящно.

Но при всем прустовском стиле данный роман мне показался чуть другим. Дело не в теме и не в моем к ней отношении, - не думаю, что она не имеет право на существование, а уж в таком исполнении тем более.
Мне показалось, что при всей узнаваемости язык потерял тончайшую и волшебную легкость, что отличало предыдущие романы, особенно «По направлению к Свану».

Хотя по-прежнему хороши размышления автора, в частности его препарирование любовного чувства или чувства потери близкого человека.

Я уж и не говорю о ботанико-гомосексуальном отступлении!

Вместе с этой книгой я провела один тонкий, пронизанный легкой печалью день; за окном было небо цвета мокрой бумаги, непостоянный дождь и потом темнота. Я бы сказала, что эта книга пришла ко мне вовремя, хотя я, вероятно, была бы еще счастливее, если бы прочитала ее ранней осенью.
Долгое время я опасалась знакомиться с Прустом, думая, что мне, скорее всего, не понравится. Так или иначе, я ошиблась, чему сейчас несказанно рада. Я влюбилась в красоту его прозы, оттенки цветов и чувств; это прекрасно и в меру печально.
Если Вам нравится цветистая проза, то "Утехи и дни" - именно то, что Вам нужно.
Не проходите мимо, ведь здесь - сама жизнь с ее тысячей оттенков.