Вахтанг Кикабидзе на своем юбилейном вечере в Москве 19 июля 2008 г., рассказал следующее:
– Мой друг Омар женился раньше всех нас. Свадьбу в ресторане он сделать не мог. Друзей много, а денег мало. Поэтому он решил праздновать у себя дома. Жил он в маленькой двухкомнатной квартире в старой части города. Тогда соседи, чтоб для всех гостей хватило места, разобрали общую стенку. И свадьбу отметили в апартаментах из 6-ти комнат. Но еще несколько месяцев Омар с соседями жили без стенки.
– Почему? – спрашивает ведущий Николай Басков.
– Для стройки денег не было…
…… ….. …..
… – Это что? – спросил дядя Миша.
– Соль, – гордо ответил Отар. (Дело происходило во время войны, и соль была большим дефицитом.) – Для семьи.
– Откуда?
– На лопаты выменяли.
– А лопаты где взял?
– А лопаты были лишние.
Дядя Миша велел немедленно вернуть и соль, и лопаты и прочитал сыну нотацию о том, что честь дороже денег. Отар увез соль, вернул лопаты и ушел со склада. И стал хроникером на тбилисской киностудии. И жил жизнью советского служащего.
А парень, с которым он привозил соль, остался работать на складе, и в 50-ых годах за свой счет, чтобы поддержать грузинский спорт, на трех самолетах возил болельщиков по всем городам, где играло тбилисское «Динамо». А после перестройки стал олигархом и несколько раз баллотировался в президенты. И Отар мог бы так же, если бы его не сбили с пути.
.…… ….. …..
(Место действия – Орточальская тюрьма)
«…Гоголь вскочил, обеими руками схватил Гиглу за горло и приподнял над землей…
– Чичико, оставь его в покое! – попросил Девдариани.
Чичико отпустил Гиглу.
– Что он такого тебе сказал? – со смехом обратился к нему Девдариани. – Поезжай, говорит, в Израиль? Ну и что? Мало разве евреев едет в Израиль?
– Мне он этого не должен говорить! – очень серьезно ответил Гигла.
– А ты кто? Багратион-Мухранский?! – спросил с галерки Шошиа.
– Я двух братьев потерял на фронте Отечественной войны. Мои родители похоронены здесь, на еврейском кладбище в Навтлуги.
– Тем более! Сирота, человек без роду, без племени… Что тебя здесь держит?
– А ты кто такой? – взорвался Мошиашвили. – Ты, приблудная овца?! Как ты смеешь прогонять отсюда меня?! Запомни, я, жена моя, дети мои, внуки и правнуки мои – все мы должны умереть здесь, на этой земле! Понятно тебе, Гоголь?
– Так… Это я, значит, приблудная овца, да? Да знаешь ли ты, дурья твоя башка, что мои предки поселились в Мегрелии двести пятьдесят лет назад?! Что в моих жилах 80% голубой лазской крови и что прапрапрабабушка моей матери – Медея – была колхидянкой?! И я, и моя жена, и мои дети, и их дети – все мы умрем и будем похоронены здесь, на этой земле! Понятно тебе, Мошиашвили?!
– Что же это получается? – развел руками недовольный Тигран Гулоян. – Получается, что нашу Грузию вы превратили в свое кладбище?
– Только тебя как раз нам и не хватало, Тигран! – воскликнул Девдариани.
– Не говори так, Лимон-джан! Предков этих пришельцев не было здесь и в помине, когда мой дед на Ходжеванке в кости играл!…
– Вот потеха, – воскликнул Мебуришвили, – еврей, украинец и армянин спорят, чтобы доказать свое грузинское происхождение! Иди разберись, кто из них прав!
– Все они правы, – проговорил себе под нос Исидор Саларидзе…»
Н. Думбадзе «Белые флаги»
История взята с сайта mytbilisi.narod.ru
Вор Миша… Ничего о нем не знаю. Но этим воспоминанием выполняю с лихвой обещание, данное ему одной нашей знакомой. Но – обо всем по порядку.
Этой нашей знакомой было тогда около сорока. Красивая высокая дама, из тех, про которых в советские времена мечтательно говорили: «вот на западе женщины именно так выглядят!». Но, несмотря на красоту и ум, личная жизь у нее не особенно удалась. Дважды была замужем и дважды разводилась.
Шла она одним темным тбилисским вечером домой. И – все развивалось по законам жанра: в неосвещенном месте внезапно ей перегородил дорогу угрожающего вида мужчина и глухим голосом потребовал деньги. Она, будучи человеком не робкого десятка, спокойно протянула ему сумочку. Ее спокойствие и достоинство явно произвели на него впечатление. Но дело есть дело. Увидев на ее руке обручальное кольцо, он приказал снять его. Она спокойна начала снимать кольцо с пальца, но оно шло плохо. Наконец, с трудом сняв его, женщина со смехом протянула перстень преступнику. Тот не понял. Взяв кольцо, изумленный ее спокойствием и смехом, он спросил «ты что смеешься?». Она сказала ему: «Знаешь, я дважды была замужем, но ни один из мужей мне кольца не дарил. Разведясь во второй раз, я сама себе купила кольцо. Видно, не судьба мне кольцо носить. Так что не жалко, бери!».
Вор был потрясен. Вах, какая красивая, умная и смелая женщина. Вах, и как себя достойно ведет! И вах! – какие идиоты и слепцы были эти ее недостойные мужья!
Женщина уже собралась уходить. Он снова остановил ее. Вернул кольцо. Тут уже оторопела она. Вынул из кармана мятый платок, завязанный в узел. Раскрыл его. Его дневная выручка. В полутьме было видно, как в платке поблескивает снятое с прохожих золото. Взял самое тяжелое кольцо и протянул ей. Она запротестовала. Он угрожающе повторил: «Вазми!». Спорить нельзя. Она взяла перстень. Он исчез так же неожиданно, как появился. Лишь из темноты донеслось четко:
«Носи, и всем говори, что тебе его подарил МИША!».
Она носила и говорила. А я опубликовал в интернете. Не знаю, жив ли еще Миша, но, думаю, историю эту не мешает знать.
По безлюдному кладбищу Кукиа (была среда, а может пятница, когда похорон нет), лавируя между ржавыми и мраморными оградами и огибая разросшиеся кусты сирени и кипарисы, идут трое. Впереди уверенно шагает приземистая простовато одетая Циури. На вид ей 60—70, на самом деле может быть и больше. За ней следует ее немолодая двоюродная племянница Элла, одетая в брючный костюм. Замыкает шествие сын Эллы, 24-летний невысокий блондин Торнике. На нем красная майка без рукавов и защитного цвета шорты с дюжиной карманов. Циури исполняет роль гида для своих родственников, недавно приехавших из России после десятилетнего отсутствия.
Дело в том, что нанеся все визиты по многочисленной родне, соседям и знакомым, на семейном совете было решено сходить на кладбище, почтить память деда Автандила, бабушки Марго, тети Нуцы и всех прочих предков, кто покоится на Кукиа.
Циури, как одна из последних, но дееспособных могикан, вызвалась возглавить «святое дело».
И вот сейчас Циури неожиданно тормозит у могилы с памятником из черного мрамора. На фасаде виден светлый силуэт молодого парня во весь рост.
– Кто это? – спрашивает Элла, близоруко щурясь на силуэт и перебирая в уме ушедших родных.
– Это Сандро, -Циури крестится и поясняет. – Это сосед моей золовки по старой квартире. Пусть светло ему будет на том свете. Бедный мальчик, умер от передозировки. Из такой приличной семьи, – и ласково гладит нагретый на солнце мрамор. -Спи спокойно, шени чириме7.
Затем Циури поворачивается к своим экскурсантам:
– Давайте ему свечку зажжем. Его мать только на Пасху сюда поднимается. Совсем сдала, несчастная.
Свечка зажигается, но вскоре тухнет. Все трое неумело крестятся, будто отгоняя стайку навязчивых мух. Циури бросает взгляд на потухшую свечку и на Торнике, который безуспешно чиркает спичкой.
– Оставь, главное, что зажгли. А сколько горело – неважно. – И припечатывает неоспоримым аргументом. – Я точно знаю.
Движение снова возобновляется.
Через пять минут снова остановка. Перед ними заросшая могила с полуистершейся надписью. По периметру стоят ржавые столбы с цепями.
– Тут свекровь моя лежит, – кивает Циури. По изменившемуся тону ясно, что настроение ее резко портится. – Уй- уй, старая ведьма! Чтоб тебе там пусто было! Вы думаете, у меня денег на краску нет? Не-ет, – тянет, наслаждаясь триумфом, – дело принципа! – и, обращаясь к могиле, высказывает наболевшее. – Помнишь, как ты меня кастрюли чистить заставляла?! Вот и сиди теперь вся в ржавчине! Так тебе и надо, беззубой обезьяне! – Затем следует вердикт. – Свечку на нее переводить не будем!
Элла и Торнике выслушивают монолог в легкой растерянности, недоумевая, стоит тут креститься или нет. Но Циури уже уверенно ведет их дальше.
Следующая остановка у могилы пожилого мужчины.
– Это Мераб-мой деверь. – знакомит их Циури, извлекая не первой свежести платок и поднося к сухим глазам. – Святой жизни был человек. Какое сердце имел, – качает головой, мысленно уносясь в прошлое. – Сам деньгами крутил и другим жить давал. Прорабом на стройке работал. Сколько левого кирпича по родственникам развез – не сосчитать.
Догадливый Торнике уже зажигает свечи.
– Вино достань! – командует Циури и сама лезет в сумку за одноразовыми стаканчиками.
Торнике со знанием дела разливает божественный напиток самодельного изготовления. Циури вооружается стаканчиком и произносит проникновенную речь:
– Спи спокойно, мой дорогой Мераб! Ни о чем не беспокойся. Мы тебя помним и любим. Увидишь там моего бездельника Мито, передай ему, чтоб меня больше не беспокоил. Всю ночь за мной с ножом бегал, как при жизни. А эта рыжая стерва Ревека, его любовница, мне опять зубы скалила. Мераб, будь человеком, как своего брата прошу. Положи конец этому безобразию. Я устала. Все время на лекарствах. Аха, вот тебе, – с этими словами Циури крестообразно наливает вино в центр могилы. И тут же деловито останавливает Торнике, который пытается следовать ее примеру. – Вино экономь. Еще наших могил штук восемь впереди. Это только своим людям.
Бутылка с вином прячется в сумку, и тройка продолжает следование по маршруту.
Внезапно Циури делает стойку около ухоженной могилы с вьющимися розами. Она кладет принесенный букетик цветов у доски с надписью и начинает всхлипывать:
– Анзор… генацвалос дейда… почему твоя тетя не умерла раньше тебя… Какой парень был! Тариэл, вылитый Тариэл8. От своей культуры, бедный, умер. Пошел в Москве в ресторан, вино выпил, закусил, туда-сюда… Вдруг поперхнулся, закашлялся. Совсем синий стал… Ему бы рыгнуть от души. А он людей постеснялся. Задохнулся и тут же скончался. Ему обильно вина нальем. Пусть там всегда радуется! – Циури смахивает набежавшую слезу пальцем-сарделькой.
Вино ручьем льется на сухую, потрескавшуюся землю.
Циури вопросительно смотрит на Торнике:
– Ты какие куришь
– Парламент. А что? – недоумевает племянник.
– Ох, Токо, Токо, не думаешь ты о своих легких. – журит его Циури и требует. – Ну-ка, положи ему несколько сигарет. Ему нужнее. Пусть Анзорик там насладится.
Торнике, не найдя что ответить, покорно кладет сигареты рядом с горящими свечами.
Циури в заключение крестится и ведет парочку дальше.
Торнике от нечего делать рассматривает надгробия.
– Ой, смотрите, – кричит он обрадовано, – тут, наверно, вор в законе похоронен! – и указывает на внушительный памятник человека, под которым стоит только имя «Заза».
Циури и Элла смотрят в указанном направлении. Первая со значением цокает языком, оценивая величину затрат. – О-о-о, сразу видно, уважаемый человек. И ему вино надо, и сигареты, если остались.
– А что, тетя Циури, вы его тоже лично знали? – удивленно взглянула на нее Элла, которую кажется, раздражают чересчур частые незапланированные отступления от цели.
– Да нет, деточка, что ты говоришь! – машет на нее руками Циури. – Где я, а где вор в законе? Просто почему не сделать приятное хорошему человеку? – и отбирает у Торнике пластмассовую бутылку. – Его вон сколько людей уважали, какие деньги вложили!
У Торнике дрожат ноздри от внутреннего смеха. Он вежливо трогает тетушку за руку.
– Посмотрите туда! Там какой-то профессор похоронен. Может налить ему за компанию. С понтом алаверды. От нашего стола вашему столу.
– Ох, оставь, пожалуйста, – сердится глава «святого дела», – обойдется этот бумажный червяк и без нашего вина!
Инцидент исчерпан и все трое идут дальше.
Перед ними возникает семейная могила с огромной доской, на которой значится, что здесь покоится семья Апциаури: отец, мать и трехлетняя дочь, погибшие в автокатастрофе.
Торнике, пробежав надпись глазами, с восхищением рассматривает барельеф белого ангела, поднявшего голову к небу.
Циури, долго шевеля губами, наконец-то одолевает длинный текст на мраморе и начинает всхлипывать.
– Бе-едная девочка! Мамина радость!… Это куда Бог смотрит? Вай. Вай… Почему такая старуха, как я, не умерла вместо тебя?
Потом, вытерев непрошенные слезы, Циури резко поворачивается к виноноше – Торнике и командует голосом бригадного генерала:
О проекте
О подписке