Глава 3

– Ну что же, поздравляю. Перелома нет, вывих. – Леня Шумейко вглядывался в снимок.

– А у Зои? – спросил Филипп.

– Просто растяжение, ерунда.

Рука у Филиппа разболелась и опухла только под утро. А Зоя вчера еле доковыляла до отделения, ночевать осталась в ординаторской. Утром тетя Рая погнала «инвалидную команду» в главный корпус к хирургам.

– Что у вас вчера за шухер-то был? Где вы так славно покалечились? – допытывался Шумейко.

Зоя и Филипп переглянулись и рассмеялись. Лучше промолчать. А то так недолго и в родное отделение на лечение загреметь. Легче рассказать историю про инопланетян. Де прилетели, руки-ноги повывихивали и улетели. Все правдоподобнее будет звучать.

– Бюллетень тебе выписывать? – спросил Шумейко. – В принципе могу.

– А смысл? Я по месту работы живу.

И только сейчас Филипп вспомнил, что не явился вчера на допрос к следователю Кузьмину.

– А со вчерашнего дня можешь бюллетень выписать?

– Легко!

Филипп решительно набрал номер следователя:

– Марат Денисович? Это Воздвиженский. Вчера руку вывихнул. Не смог прийти.

Кузьмин молчал.

– Алло? Марат Денисович!

– Вчера двое людей в медицинских халатах мою дочь на руки подхватили, когда она из окна выпала. Кто-то из ваших, из больничных. Больше некому.

– Возможно, – сказал Филипп.

– Я сам вечером к вам приду. Вы же в больнице живете?

– Да, после семнадцати у нас часы посещений. Я вам пропуск закажу.

– Какой пропуск? У меня вездеход! – рявкнул Кузьмин и отключился.

Когда жесткую повязку накладывали – Филипп чуть сознания не лишился. Даже попросил обезболивающий укол сделать. А вчера – на нервах был и на взводе – не чувствовал ничего. «Вот оно, свойство психики – анестезирующее. Полное прекращение восприятия информации об окружающей среде и состоянии собственного организма».

Вчера Филипп только об одном думал: он успел, на этот раз – успел. Они с Зоей успели. И мыслью-то это назвать нельзя, и сказать, что он вчера о чем-то думал – нельзя. Филипп просто знал, что так надо – бежать. Да, Агния так и говорит о своих видениях: «Я знаю это». Что в человеке есть помимо разума? Инстинкт? Рефлексы? Подсознание? Болезненное индуцирование сумасшедшими идеями шизофренички? Но девочка ведь была. И она, несомненно, разбилась бы, если бы не Филипп с Зоей, оказавшиеся вовремя у того зеленого дома. В последний момент успели.

«И время, время какое было тягучее, – вспоминал Филипп, – как в замедленной съемке – длинное время. Секунды часами казались, вечностью. Время умеет растягиваться и сжиматься. Может быть, время – это энергия, еще не распознанная наукой?»

Вчера Филипп, конечно, заглянул в палату Агнии.

– Все хорошо.

– Я знаю. Вы на этот раз успели, – спокойно и равнодушно сказала.

Без всяких там «молодцы» и «ура». Как если бы так все и должно было случиться – им с Зоей бежать сломя голову, а девочке остаться в живых.

«Эмоциональная ригидность – один из признаков шизофрении», – машинально отметил доктор Воздвиженский.

– Я просто устала, – еле слышно прошептала Агния, – если бы вы знали, как я устала…

А сам-то боли не чувствовал вчера, а ведь вывихнутая рука должна была болеть. Обязана была болеть!

Шли к своему флигелю. Зоя семенила рядом.

– Зоя, ты настоящий друг! – вдруг сказал Филипп.

Зоя подняла на него глаза. Стояли близко-близко. «Я ее не люблю», – печально подумал Филипп. Зоя вдруг отшатнулась, засмущалась, пошла вперед, потом вернулась.

– Вам бы поспать, Филипп Алексеевич.

– Я еще утренний обход не провел.

– Ничего с ними не случится. Я пройдусь по палатам, все все поймут.

– Да не поправляй ты каждую минуту…

Но Зоя все равно поправила все время сползавшую куртку с плеч доктора.

– Холодно ведь. Идите спать, Филипп Алексеевич.

Филиппу очень хотелось спать, очень. Но он подумал, что если сейчас даст слабину и завалится дрыхнуть – это будет уже через край совсем. Где это видано, чтобы доктор с утра пораньше спать залег? Что он, в конце концов, слабосильный? Подумаешь, вывих. Не землю же ему копать.

– Обезболивающие – всегда с седативным эффектом, – настаивала Зоя, – поспите часок и будете как огурец!

– Я и так как огурец, – проворчал Филипп, но встретил скептический взгляд медсестры и рассмеялся. – Что? Так заметно?

– Еще как!

– Зой, давай никому не рассказывать? – прошептал Филипп.

– О чем? – насторожилась Зоя.

Филипп поморщился:

– Ну, как мы вчера побежали. Чего мы побежали-то?

– Она так убедительно говорила, – пожала плечами медсестра, – как было не побежать? И дом этот я знаю зеленый…

Филипп остановился и пристально посмотрел на Зою.

– Что? Я не подслушивала, не специально, просто мимо шла.

– Я не об этом. Ты веришь, что можно увидеть будущее? Веришь, что Агния действительно увидела то, что может случиться в зеленом доме с девочкой?

– А почему нет? – Зоя удивленно вскинула брови. – Не всем дано, но кто-то это может. Почему не наша Агния?

– Ты меня поражаешь, Зоя! У тебя же медицинское образование! Пусть начальное.

– Среднее!

– Пусть среднее.

– И что? Филипп Алексеевич, вы так говорите, как будто руку не повредили, когда девочку ловили. Это вы меня поражаете! Было же. Все это случилось!

– Ну, да, – потупился Филипп.

– Вот именно.

– Но мы же врачи! – с пафосом выговорил доктор.

– И что?

– Мы – представители естественной науки!

– А мне мои преподаватели рассказывали, что каждый организм уникален, – съязвила Зоя.

– И что? – не понял Филипп.

– А то. У кого-то есть интуиция, у кого-то нет. Что здесь удивительного?

– Ты так считаешь? – Филипп ошарашенно смотрел на Зою.

«Какой же он все-таки наивный», – подумала медсестра.

Филиппу снился морской берег, чайки над легкой рябью бирюзовой воды. Горячий песок обжигал ступни. И все же Филипп преодолел эту желтую, жаркую полоску, отделяющую душную тень от спасительной, нежной влаги. До прекрасной прохладной воды оставался один шаг, когда шелест крыльев раздался за спиной. Филипп обернулся. И ничего. Пустота. Как же так? Ведь он только что шел по песку, а значит, он был, песок. И берег, и тень дерева. Куда все подевалось?

В коридоре – приглушенные голоса и возня. «Вот она, явь». За окном – темно. «Неужели проспал целый день?» Неловко повернулся, оперся на перевязанную руку.

Дверь распахнулась.

– Филипп Алексеевич, я ему говорю: вы спите, – в комнату влетела тетя Рая, – а он…

– Дело, не терпящее отлагательства, – пробасил Кузьмин, – мы же договаривались.

Филипп с трудом поднялся.

– Человек болеет, человек на бюллетени! – зачастила тетя Рая. – Не имеете никакого права…

– Кто? Я не имею? – Кузьмин развернул стул, оседлал его, сложил руки на спинке и замер, рассматривая Филиппа.

– Филипп Алексеевич, – развела руками тетя Рая, – ну и наглость!

– Все в порядке. Мы действительно договаривались.

– Если что – я здесь! – грозно возвестила санитарка.

– Охрана – зверь! – усмехнулся Кузьмин, когда они с Филиппом остались одни в комнате. – А теперь – рассказывай! Отпираться – бесполезняк.

– Какой бесполезняк? – не понял Филипп.

– Бесповоротный. Я записи наружного наблюдения видел.

– Какого наблюдения?

– Ты не проснулся еще, брателла? Вашего больничного наружного наблюдения. И по дороге еще что-нибудь найду, не волновайся. Колись давай, как вы у моего дома оказались?

Краткое содержание чеховской «Палаты № 6» развернулось перед Филиппом во всей своей неприглядной неотвратимости. Нельзя этому человеку, этому следователю Кузьмину правду рассказывать. На принудительное лечение упечет. А коллеги мудро констатируют: острый психоз индуцированного генеза.

Филипп понуро молчал.

– Повторяю вопрос, – жестко выговорил Кузьмин, – как вы оказались возле дома номер пять по Весенней улице?

Филипп молчал. Кузьмин упорно его рассматривал – и так голову поворачивая, и эдак.

Крики, топот в коридоре.

Зоя распахнула дверь:

– Филипп Алексеевич, у нас пожар!

Во дворе Авдей пытался загасить высоко взметнувшееся пламя в бочке.

– Сумасшедший дом, – пробормотал следователь и потянул Воздвиженского к себе, – договорить надо, без нас справятся.

Зоя вопросительно посмотрела на Филиппа. Тот пожал плечами: фокус не удался.

– Филипп Алексеевич, – выкрикнула Зоя решительно, – вам на перевязку надо. Срочно!

– Извините, – Филипп попытался освободиться от крепкой хватки Кузьмина.

– Кстати, к вам тоже вопросы имеются, – следователь бесцеремонно ткнул пальцем в Зою.

Та кивнула, не оборачиваясь, увлекая Филиппа дальше от флигеля отделения. Когда флигель скрылся за деревьями, Зоя остановилась:

– Почему вы не хотите рассказать все как было, Филипп Алексеевич? Не отстанет ведь все равно.

– Что рассказать? – вспылил в отчаянии Филипп. – Как мы по велению сумасшедшей побежали неизвестно куда? Зоя, ты в своем уме?

– Знаете что, – обиделась Зоя, – тогда валите все на меня. Это я вас попросила срочно со мной пойти. С меня спросу никакого.

– А это мысль! – обрадовался доктор, – скажем, что просто пошли гулять.

– Да, пошли проветриться. День тяжелый был. Что, не имеем права?

Филипп и Зоя все же дошли до главного корпуса и даже к хирургу Шумейко заглянули – для конспирации.

– О! – Шумейко радостно распростер объятия. – Герои! Вас уже наградили? Вас для этой цели какой-то хамоватый следователь разыскивал. А что вы там делали-то, возле зеленого дома?

– Мы все под колпаком, – понуро заметил Филипп, – следят денно и нощно. Шагу нельзя ступить без присмотра.

В ординаторской психиатрического отделения тетя Рая поила следователя Кузьмина чаем.

– Успокоительный, – приговаривала, – для наших птенчиков собираю. Пейте! Работа у вас тяжелая, нервная…

– О! Явились! – Кузьмин увидел доктора с медсестрой, насупился и отодвинул чашку с чаем. – Что успели придумать?

– В смысле? – спросил Филипп.

– Птенчики мои, – Кузьмин покосился на тетю Раю, – вы слишком суетитесь: пожар, перевязка срочная… А давайте я вас не буду пытать каленым железом?

– Давайте! – со вздохом облегчения кивнул Филипп.

– Тогда рассказывайте, – Кузьмин сложил на груди руки и уставился на доктора и медсестру, прожигая их взглядом.

– Видите ли, – проворковала Зоя, – простите, как вас по имени-отчеству? Марат Денисович? Марат Денисович, был очень тяжелый день. Мы с Филиппом Алексеевичем решили немного погулять…

– Ага, – кивнул Кузьмин, – выскочили в белых халатах и припустили, не разбирая дороги, ну-ну. Следователю, как доктору, врать нельзя, бесполезно врать следователю.

– Послушайте, Марат Денисович, – начал было Филипп, – какая, в сущности, разница, как мы оказались возле дома, как вы говорите, пять по Весенней улице?

Кузьмин хмыкнул:

– Ну, предположим, никакой.

– Так и не мешайте работать! – отрезала Зоя. – Вы тормозите лечебный процесс!

– Не будете, стало быть, говорить, – цокнул языком Кузьмин.

– Мы вам все уже сказали, – Филипп посмотрел прямо в глаза следователю.

– Доктор, – подала из-за двери голос тетя Рая, – там больному плохо.

И распахнула дверь ординаторской, монументально воцарившись в проеме.

Кузьмин усмехнулся:

– Мушкетеры прямо. Из сумасшедшего дома. Один за всех и все за одного. Круговая порука!

– Раиса Петровна, иду, – Филипп пропустил мимо ушей сарказм следователя.

Тот примирительно протянул руку:

– Я, собственно, спасибо зашел сказать.

Филипп осторожно пожал протянутую руку.

– А почему вы не спрашиваете, за что спасибо? – вдруг вышел из себя Кузьмин.

– За что?

– Слушай, парень, я к тебе по-человечески, а ты, – Кузьмин махнул рукой и, громко топая, вышел.

Филипп устало выдохнул.

Поздно ночью на почту «капнуло» письмо от профессора Аркадьева. Это было даже не письмо – целый фолиант с десятками отсканированных страниц истории болезни Овчинниковой Е.П.

Филипп рассыпался в благодарностях профессору, попытался было читать текст, но буквы плыли перед глазами, никак не желая складываться в осмысленные предложения. «Работоспособность на нуле, – горько констатировал Филипп, – и это еще только начало самостоятельной практики. Не справлюсь я здесь в одиночку».

А утром было уже не до истории болезни неведомой Овчинниковой. Из отделения токсикологии перевели молодую девушку. Таблеток наглоталась. Ее откачали после неудавшегося самоубийства и теперь поместили в психиатрическое отделение. В принципе рутинное исполнение инструкции Минздрава – всем самоубийцам требуется освидетельствование психиатра, раз у человека нарушен базовый инстинкт – инстинкт самосохранения. Однако девушка была в тяжелом, угнетенном состоянии, которое ясно просматривалось даже после транквилизаторов. На контакт не шла, лежала, отвернувшись к стене. Доктор Воздвиженский целый час пытался ее разговорить – все безуспешно. С тяжелым сердцем назначил медикаментозное лечение.

– Ничего, освоится, – шепнула Зоя, – я с ней еще поговорю. Несчастная любовь наверняка.

Потом позвонила Ника. Полгода не звонила – и вот – пожалуйста.

– Как твои дела? – спросила, как ни в чем не бывало.

– Хорошо, – бодро ответил Филипп, боясь, что голос сорвется – выдаст волнение.

– В Москву не собираешься? А я скучаю. Да, представь себе. Скучаю.