Филипп сто раз давал себе обещания – не поддаваться сладостным иллюзиям. Все кончено! Возврата прежнего – не будет. Но от голоса Ники бабочки опять предательски завозились в животе. Голова закружилась. И если бы Филипп был сейчас в Москве – ринулся бы, не раздумывая, к ней, к Нике. Все-таки это было очень правильно – уехать. Очень правильно!

– Меня больные ждут, – Филипп постарался сказать это как можно суше.

– Ну, тогда пока?

Доктор Воздвиженский еще долго сидел, глядя в одну точку. Неужели он ее еще любит? И даже после того, что было? «Филипп, у тебя самолюбие вообще есть?» День был бесповоротно испорчен – в голове крутились прошлые обиды, казалось, давно пережитые и забытые. И этот взгляд Ники, этот взгляд Филипп не забудет.

– Ника, я знаю, что ты встречаешься с Павлом, – выпалил тогда Филипп давно заготовленную фразу.

– Да, и что? – насторожилась Ника.

– Ты не хочешь все же выбрать?

Ника не ответила. Они еще долго гуляли по улицам. А потом Ника повернулась к Филиппу:

– Страшно. А вдруг там не сложится?

И такая пустота была в ее глазах – мертвая пустота. Там не было ни Филиппа, ни Павла – а только копошащееся тупое беспокойство: сложится или нет. И все равно – с кем. Филиппу тогда тоже стало страшно.

А после обеда напились алкоголики. В хлам. Напились и стали куролесить, да так, что пришлось смирительные рубахи на них надевать, к кроватям привязывать.

– Кто пронес спиртное? – допытывался Филипп.

По всему выходило, что некому было снабдить алкоголиков отравой. Посетителей не было, своих Воздвиженский и не подозревал – ни тетю Раю, ни Авдея, ни Зою – невозможно их было заподозрить в таком гнусном деле. Тогда откуда взяли?

– Сглазили нас, – констатировала тетя Рая.

– Раиса Петровна, – с укором выговорил Филипп.

– Точно вам говорю. Этот следователь и сглазил. До него все хорошо было. А как он пришел – вот и пожалуйста.

– «После» – не значит «вследствие».

– Может, и не значит, – упрямилась тетя Рая, – а факт есть факт!

– Тетя Рая, сглаз – это предрассудки!

– Народная мудрость!

«Глупость, народная глупость», – подумал Филипп.

– И не вздумайте в народной мудрости сомневаться! – взгляд санитарки был строг.

«Здесь что, уже все мои мысли читают? Или я уже вслух разговариваю? Сам с собой?»

– И вашу Агнию сглазили, нашу Агнию, – поправилась санитарка.

– Все сложнее, тетя Рая, все сложнее.

– Может, и сложнее. Вам виднее – вы человек ученый. Филипп Алексеевич, а может, это кукушонка, она порчу навела? – санитарка поразилась этой своей догадке, прикрыла рот рукой. – Не пойму, откуда злоба идет. Но только она есть!

– Раиса Петровна, вы же в Бога верите.

– И что? Если Бог есть, то и нечистая сила есть, – пробормотала санитарка, махнула рукой и пошла по длинному больничному коридору.

Обиделась. «И что я так держусь за этот материальный мир? Уперся. В науке полно белых пятен. И вообще, одна только квантовая физика чего стоит – все вверх ногами перевернула. Конечно, в материальном мире жить легче и понятнее. Но не все, совсем и вовсе не все можно объяснить материальным. Нет уж, Филипп, не сбивайся. Ориентируйся на то, чему тебя учили».

Лучший способ пролить свет на таинственное и необъяснимое – искать материальную основу; с этой мыслью Филипп решительно направился в палату Агнии.

– Я придумал вам задание! – радостно сообщил доктор. – Вы описывали дворец где-то в Индии. Вы по-прежнему видите эту картину?

Агния кивнула.

– Хорошо видите? Можете поискать этот дворец на картинках в интернете?

– Да, найду.

– Вы сегодня что-нибудь видели?

Агния кивнула.

– Можно я буду записывать на диктофон?

– Хотите подловить меня на неточностях, – в словах Агнии слышалась горечь разочарования, – прошлый доктор тоже все про детали расспрашивал. Думал, что я вру, придумываю. А ведь известно: вранье плохо запоминается.

Филипп молча приподнял перевязанную руку.

– Тогда, конечно. Да. – Агния помолчала немного, всматриваясь в какую-то неведомую даль. – Пустой город. Совершенно пустой город. В городе чума. По улицам идет человек. Это врач. Он идет к больному. На нем маска с длинным клювом. Маска с длинным носом. Высокие сапоги и черный плащ. В кармане у врача красный камень. Врач верит, что камень оградит от болезней и спасет при заражении. Но врач все же заболел. Он знает, что умрет через две недели. И он снова идет по городу, идет по пустым улицам. Темно. На окне – горшки с цветами. Красные цветы, цветы красные, но не розы, не знаю, как называются. Врач вынимает из кармана камень, кладет в один из горшков сверху. Так кладет, чтобы камень был виден. Проходит три года. Хозяйка пересаживает цветок. Улица уже шумная – чума отступила. Женщина находит камень. Вот – она его разглядывает, смотрит через него на свет. Кидает в коробку с домашними мелочами, с иголками и нитками. Да, там еще пуговицы. Да. А тот доктор выжил. Он вскрывает себе нарывы. Сам. Льет на воспаление какую-то жидкость. Доктор почти в беспамятстве, но он это делает.

Агния замолчала.

– Врач вернул себе камень? – неожиданно для самого себя спросил Филипп.

– Да. Вернул. Он пришел к тому дому. Долго разговаривает о чем-то с хозяйкой. И та отдала ему камень. Но она через неделю умерла.

– От чумы?

– Нет. Просто умерла. Не знаю от чего.

– Агния, обычно ваши видения статичны. Ограничены во времени. А здесь оно течет – две недели, три года, неделя. Как вы думаете, с чем это связано?

– Не знаю.

«Трансцендентальненько, – подумал с горечью Филипп, – но в принципе объяснимо»^[7].

– И еще. В ваших видениях везде есть красный камень. Почти везде. Только когда вы рассказывали о сожженном ските, там ведь не было красного камня?

– Он там был, – твердо сказала Агния.

– Он там был, но вы его не видели?

– Но он там был, – Агния вскинула удивленный взгляд на доктора.

– А вот этот камень, он в вашей реальной жизни когда-нибудь появлялся?

– Мне мама когда-то подарила перстень с рубином. Но он искусственный, ширпотреб.

– Он жив, – обрадовался Филипп, – этот камень? А можно попросить маму его принести?

– Конечно.

«Так-то лучше. Материальное – это наше все! От этого и будем плясать».

Агния печально посмотрела на доктора и прочла:

 
– Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?..^[8]
 

«Сговорились, – подумал Филипп, – меня мистикой с ума сводить сегодня. Не поддамся!»

– В общем, – сказал вслух, – вы поищите тот заброшенный дворец в Индии. Это важно. Очень важно!

Когда позвонил Кузьмин и в приказном порядке велел явиться в отделение полиции, Филипп даже обрадовался – хоть с одним убежденным материалистом поговорить. А то тут сплошной тонкий мир со всех сторон обступает – не продохнуть.

Всю дорогу Филипп вспоминал о великом Сеченове. Как его выдающееся научное открытие, предопределившее пути развития физиологии нервной системы и создания научной психологии, гнобили различные мракобесы. Сеченов доказал еще в девятнадцатом веке, что в основе всяких психических явлений лежат физиологические процессы, которые могут быть изучены объективными методами. Рефлексы. И никакой мистики и загадок! К следователю Кузьмину Филипп явился вполне воодушевленным и успокоенным.

– Итак, – пророкотал следователь Кузьмин, – на чем мы остановились?

«А ведь мозг реагирует на галлюцинации точно так же, как на реально увиденное человеком, в мозгу те же процессы идут – и при галлюцинациях, и при действительных событиях. Я это видел своими глазами на энцефалограмме, – пронеслось в голове у Филиппа. – Чистый оксюморон».

– Что-что? – полюбопытствовал Кузьмин.

«Что? Опять? Я вслух разговариваю сам с собой?»

Кузьмин снова спрашивал, как Филипп оказался на Сельскохозяйственной улице в десять вечера. Филипп в который раз отвечал, что просто гулял.

– Так и запишем, – с угрозой проговорил Кузьмин, – «гулял». Так и запишем. И возле дома пять по Весенней улице гулял, и на месте убийства – гулял.

– Послушайте, – Филипп все же потерял самообладание, – вы бы лучше местных наркоманов потрясли.

– Вам что-то известно? – насторожился Кузьмин.

– Нет, – твердо сказал Филипп.

Следователь прищурился и с минуту внимательно рассматривал доктора.

– Вы мне врете, – наконец произнес задумчиво, – только я не могу понять, зачем? Мы ведь поймали тех наркоманов, со всеми уликами на кармане взяли. Филипп Алексеевич, зачем вы мне врете?

– Поймали – и хорошо. И чудненько. Я могу идти? Какие ко мне претензии?

– За дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность согласно статье триста седьмой уголовного кодекса Российской Федерации.

– Какой смысл мне вам врать? – поежился Филипп.

– Ну, не знаю. Например, вы знали о готовившемся преступлении…

– Откуда?

– Например, вы его организатор.

– Чего?! – возмутился Филипп. – Вы с ума сошли? Я организовал двух наркоманов на убийство и грабеж?

– А откуда вы знаете, что их было двое, наркоманов? В глаза смотреть! – во всю глотку заорал Кузьмин.

Филипп даже рукой заслонился. Той, что не перевязана была. «Когда-нибудь кончится этот тяжелый день?»

– Что, день был тяжелый? – сочувственно спросил следователь.

«Избец котенку, – обреченно подумал доктор, – у меня – паранойя. Или еще хуже – шизофрения: я думаю вслух и не замечаю этого. Раздвоение сознания!»

– От следователя ничего нельзя скрыть. Я все равно докопаюсь, я упертый, упоротый даже, – Кузьмин внимательно вглядывался в Филиппа, а тот вдруг нервно задрожал и попросил воды.

– Благодарю, – зубы Филиппа стучали о край стакана.

– Ты пойми, мил человек, – ласково заговорил Кузьмин, – я ж к тебе со всей душой. Ты дочку мою спас. Представляешь, теща говорит – на секунду отвлеклась, а малая уже внизу плачет. Это все ты, ты ее спас. Вот пострадал, здоровьем рисковал. Что ж, думаешь, я тебя обижу? Да не в жисть не обижу. Но у меня рефлекс. Профессиональный! Я должен до правды докопаться. И поверь, я докопаюсь! Сопротивляться – бесполезно! А то вон, нервишки совсем расшатались у тебя. А тебе ведь еще лечить надо. Людей! Как будешь врачевать, когда самому медпомощь нужна?

Филипп чуть не плакал – так ему себя стало жалко. Он вдруг почувствовал себя одиноким-одиноким, беспомощным и слабым, никчемным и скуксившимся.

И решился: рассказал все. И о сгоревших детях, которых увидела Агния Прохорова, и об убийстве, которое она предсказала, и, конечно, о той беде, которая должна была случиться, но не случилась на Весенней улице в зеленом доме. Выложил все. И даже не следил за реакцией Кузьмина. Просто говорил, говорил, опустив глаза. А когда посмотрел, наконец, на следователя – понял: тот без усмешки его слушает – внимательно и сочувственно.

– Почему сразу все не рассказал?

– Ты бы посчитал меня сумасшедшим, – легко перешел на «ты» Филипп.

– С какой стати? – пожал плечами Марат.

– С такой стати, что так не бывает, – горячо заговорил Филипп, – это все противоречит здравому смыслу и абсолютно антинаучно – вот с какой стати.

– Не знаю, чему вас там в медицинском учат, а жизнь меня научила: бывает абсолютно все. Все, понимаешь. И я уже ничему не удивляюсь.

– И ты не считаешь меня сумасшедшим? – недоверчиво спросил Филипп.

– Ну, с придурью, конечно, интеллигентской, – Марат изобразил роденовского мыслителя, – это такие, знаешь, особенности, имеющие, наверное, отношение к психике, но…

– Дай мне слово: если ты вдруг увидишь, что я схожу с ума – ты мне скажешь об этом. Сначала – мне!

– Ну, хорошо, скажу.

– Обещаешь? И врачам меня не сдашь?

– Не сдам. А ты сам себя вылечишь? Ну, если что?

Филипп судорожно стал припоминать, кто из психиатров сам себя лечил. Но на ум пришел только эксперимент Розенхана^[9] и хирург, который на зимовке в Антарктиде самостоятельно удалил себе воспаленный аппендикс. И еще вспомнил, что при захоронении старателя материалистических рефлексов Ивана Михайловича Сеченова его мощи оказались не тронуты тленом. И это, несомненно, не соответствовало никакому материализму. Но тогда люди еще и до квантовой физики не додумались. И даже Павлов еще не ввел термин «Высшая нервная деятельность». Так что открытия Сеченова – арифметика примитивная. С тех пор мир стал гораздо сложнее. Гораздо! Да, Бехтерев еще в психиатрической клинике лечился, дозанимался в студенчестве до галлюцинаций – вот и лечился.

– Я просто не знаю, что со всем этим делать, понимаешь? – в отчаянии выкрикнул Филипп.

– Да!

– Точно? Понимаешь?

– Да! – Марат широко перекрестился. – Вот тебе крест святой.

Филипп добрался до своей коморки уже за полночь. Отделение тихо спало, погруженное в тусклый дежурный свет.

Филипп сел к компьютеру, открыл письмо Аркадьева.

«Больная Овчинникова рассказывает о своих галлюцинациях спокойно. Галлюцинации стабильны, повторяющиеся, правдоподобные. Пациентка видит и последовательно, внятно излагает одни и те же картины. Чаще всего Овчинникова рассказывает о пустом городе, видимо, пораженном чумой. Видит врача, который прячет красный камень в цветочной горшке…»

Филипп не верил своим глазам. Профессор Аркадьев беспристрастно описывал в истории болезни своей давней пациентки и сожженный скит в дремучем лесу, и старинный индийский заброшенный храм, и послевоенную Москву… И красный камень.