***

– Мама! – Эби выбежала навстречу своим родителям, когда те выходили из автомобиля. Она была очень рада видеть их, ей хотелось поскорее вернуться домой.

Доктор рассказал родителям Эби о результатах обследования, и Мэри была в ужасе от того, что услышала. Только глоток холодной воды и объятия любимого супруга стали для нее временным спасением. Она, как и Энтони, не могла толком уложить в голове услышанное.

– Вы уверены в диагнозе? – спросил Энтони.

– Абсолютно. Мне очень жаль.

– Что нам делать, доктор?

– Вот, – Артур потянулся за листом бумаги. – Это список медикаментов, которые вам необходимо будет давать Эбигейл, там подробный рецепт. Помимо этого, Эби будут нужны сеансы гипноза. К сожалению, за то время, пока ваша дочурка была тут, мне не удалось точно определить, какая именно личность находится в сознании Эби. На это понадобится время.

– Спасибо, – сказал Энтони. Его руки тряслись, по лбу прокатилась капля пота. Он еле сдерживал внутри боль и отчаяние.

– Мистер Форд, Энтони!

– Да, извините, мне нужно прийти в себя.

– Я понимаю. Однако я должен сказать вам о самом главном. Эби придется перевести на домашнее обучение. Если она останется в школе, это может привести к необратимым последствиям.

– Да, конечно, – с дрожью в голосе произнес Энтони.

Через неделю все вопросы, касающиеся перевода Эбигейл на домашнее обучение, были улажены. К сожалению, в этот раз семье Форд не удалось сохранить все в тайне. Пейнвуд был маленьким городком, тут же поползли слухи о том, что Эби больна. Мэри изо всех сил пыталась сохранить в себе уверенность, что ее семье удастся пережить все это.

В тот день после разговора с доктором, Энтони вернулся домой совершенно подавленным. Он не хотел, да, и не мог говорить. Он молча подошел к кухонному столу, достал из серванта бутылку виски, которую подарил его работодатель за отличную работу, открыл и выпил несколько рюмок. Мэри стояла сзади и плакала.

Каждый будний день к Эби приходил школьный учитель, а по выходным она обучалась игре на фортепиано. Мэри проводила дни за домашними делами. Она смотрела на себя в зеркало каждый вечер перед сном, и задавала себе один единственный вопрос, сможет ли ее семья преодолеть трудности. Женщина рассматривала свое лицо, и ей казалось, что морщин становится все больше, а тот огонек, что горел в ее глазах, тухнет с каждым проходящим часом.

Поведение девочки оставляло желать лучшего: бывали дни, когда она сидела в своей и комнате, смотрела в одну точку, а ее лицо не выражало никаких эмоций. В такие дни мать старалась не трогать ее, так как боялась вызвать в ней агрессию или другие неконтролируемые реакции.

Эбигейл отказывалась употреблять привычную ей пищу. Мэри приходилось покупать то, чего ее дочь раньше никогда не ела – арахисовую пасту, клиновый сироп, булочки, шоколад и другие продукты.

Порой, Эби вела себя как самый обычный ребенок, и тогда Мэри чувствовала облегчение. Она сидела в своем любимом кресле и наблюдала, как ее дочь играет с куклой, и улыбалась. Но эта улыбка тут же сходила с тонких губ Мэри, как только она слышала сухой громкий стук в дверь.

Энтони Форд по-другому переносил потрясение. Он не мог смириться с тем, что произошло с его единственной дочерью. Он стал часто пропадать на работе, задерживаться допоздна.

– Что происходит с тобой, милый? – часто спрашивала Мэри, и этот вопрос был настолько непривычен для нее, что вызывал приступ тошноты, который возникал от острого волнения.

– Я не могу смотреть на нее, Мэри, прости, просто не могу. Будто это не моя дочь.

Ответ мужа не вызывал у жены ничего кроме слез. Она просила мужа помочь ей справиться с трудностями, что легли на ее хрупкие плечи, но Энтони оказался слабее, чем она думала.

Мэри пришлось спрятать бутылку виски, которую так часто стал доставать из серванта Энтони. Он злился. Ведь мужчина думал, что только алкоголь был его единственным другом, который способен помочь забыть обо всех невзгодах. Но на самом деле, алкоголь не являлся чудодейственным эликсиром, он был ядом, отравляющим существование. Когда дымка из паров спирта перестала застилать Энтони глаза, к нему возвращалась реальность, и он чувствовал себя беспомощным и слабым.

***

– Лина, подойти сюда!

Женщина отряхнула руки от муки старым потрепанным фартуком, и подбежала к мужу.

– Да, Том, что случилось?

– Гляди, жена, сколько выпечки! Несмотря на такое отвратительное лето, в этом году мы разжились на славу. А на празднике святого Варфоломея на ярмарке столько свежей выпечки продали! – глаза пекаря сияли от радости.

Это лето 1666 года от Рождества Христова выдалось сухим и очень жарким, лишь только раз Господь явил милость и пожелал, чтобы дождь пролился на английскую землю.

– Гляжу, Том. Теперь, я надеюсь, ты благословишь Бога за достаток, который он дал. А то совсем безбожником стал, – кудахтала Лина, а Том в ответ лишь закатывал глаза.

– Молчи, жена! Не Бог ведь за меня муку делал и тесто месил, да рецепты такого вкусного хлеба придумывал. И выживем мы этой зимой только благодаря силам моей светлой головы.

– Эх, ты! Побойся Бога! – Лина перекрестилась и продолжила заниматься домашними делами.

В том доме на Пудинг-Лейн жило всего-то три человека – Лина и Том Бейкеры, и их молодая служанка Ханна, детей у супругов не было. Лина говорила, что это наказание за непослушание мужа Господу и хулу, но Том всегда был верен только себе, и полагался только на себя и свой греховный разум.

Ночь. На улицах Лондона ни души, лишь иногда слышен лай бездомных собак и порывы осеннего ветра.

Когда все основные работы по дому были завершены, Бейкеры легли спать, оставив Ханну убираться на первом этаже, где располагалась большая каменная печь. От нее все еще исходил жар от тлеющих угольков, а рядом была сложена груда вязанок с хворостом для растопки печи.

Закончив уборку, Ханна погасила свечу и направилась в свою комнату, отдыхать.

Маленькие дверцы распахнулись от сильного ветра, угольки в печи начали рассыпаться и падать на вязанки. Так все и началось. За одно мгновение от пары угольков разродился огонь, и за считанные минуты охватил весь первый этаж дома.

Ощутив запах гари, Ханна подскочила с кровати и увидела, как все вокруг полыхает. Она тут же побежала наверх и разбудила Бейкеров.

К тому времени языки пламени добрались до второго этажа, затем охватили и весь дом. С Божьей помощью Лине и Тому удалось перебраться на крышу соседнего дома и наблюдать, как огонь пожирает все: их пекарню, их имущество, их будущее.

– А где Ханна? – кричала Лина, оглядываясь по сторонам.

Позже, когда огонь сровнял пекарню с землей, Том обнаружил ее обугленные останки.

Огонь тем временем пожирал один дом за другим, не делая остановок, и ветер был ему верным другом, помогая уничтожать все на своем пути. Был смрад, какого ранее никогда не видел Лондон. На улицах царил ужас, отражающийся в глазах его жителей, и исказивший их лица гримасами боли и отчаяния.

Жители города выносили все свое имущество, которое только могли унести, перетаскивая его из одного дома в другой: грязными от смолы и пепла руками, в повозках, каретах и на своих усталых горбах. Богатые, что смогли сохранить свои деньги, готовы были заплатить любую цену перевозчикам, дабы те сохранили все нажитое их непосильным трудом.

Воздух был отравлен. Дым распространился по всем улицам и закоулкам. Люди падали замертво, задыхаясь. Они в панике бежали из своих домов, затаптывая друг друга насмерть и спотыкаясь о горы мусора. Были слышны только крики, плач детей и их матерей, потерявших все. Кровь и грязь растеклись по узким улицам Лондона. Жуткая вонь горящей плоти и обжигающий жар – это все, что чувствовали жители этого исполненного ранее величием города.

Этот великий пожар уничтожал все на своем пути, не жалея никого, ни богатых, ни бедных, ни взрослых, ни детей, ни животных. Словно дикий голодный зверь, он не мог насытиться и пожирал все, что видел. Над городом нависло огромное облако дыма, застилавшее небо и не дававшее луне проливать свет, а пепел как снег сыпался с неба, покрывая обугленные черные дома толстым полотном.

Спасаясь от пожара, Бейкеры оказались на берегу Темзы. К счастью огненный зверь уже покинул эти улицы. Оставшись без ничего, Лина и Том не знали, что теперь будет с ними, с их жизнью. Оставалось только уповать на милость Божью.

Лина села на камень возле берега реки и заплакала.

– Том, ты это слышишь? – тут она подняла свое заплаканное грязное лицо, и стала прислушиваться. Неподалеку был слышен звонкий детский плач.

– Слышу, жена. Сиди тут, я посмотрю… Лина!

Женщина посмотрела вдаль и увидела своего мужа, который держал на руках крошечный сверток ткани. Из него показалось слегка измазанное золой детское личико.

– Пресвятая Дева Мария! – воскликнула женщина, увидев ее. – Милое дитя, как ты здесь оказалось?

Том передал жене сверток. Он был потрясен не только тем, что произошло с его домом и городом, но и тем, что нашел ребенка в развалинах одного из домов. Это была девочка не более недели отроду. Она молча смотрела на улыбающееся лицо женщины. Лина прижала ее к груди, и ее сердце возрадовалось.

– Том, это дар Божий.

Пекарь находился в отчаянии, ведь он не только лишился крова, но и потерял дело всей жизни. Выпечка приносила семье Бейкер неплохой доход. Пирожки, булочки, торты и другие сладости радовали жителей Лондона своим восхитительным вкусом и ароматом. Бейкеры жили в достатке. Но теперь все это, как и надежда на хорошее безбедное будущее, растворились в дыме и исчезло.

Тому и Лине, неся с собой все спасенные в пожаре пожитки и ребенка, пришлось идти на север от города на открытые поля, где находились только фермы и деревушки. Толпы отчаявшихся жителей Лондона, голодные и грязные, шли вместе с ними. Как и Бейкеры, они искали еду и укрытие.

Милостью Божьей и по приказу короля Карла Второго на полях организовали рынок, где можно было купить, продать или обменять еду.

Никто уже не помнит, сколько времени прошло до того момента, как жители обуглившегося города смогли снова зажить прежней жизнью. Кажется, прошло несколько лет, и с Господнего благословения и милости его Величества, Лондон был полностью восстановлен.

Семья Бейкер снова зажила хорошо. Том занимался своим любимым делом, а его жена помогала ему вести хозяйство и воспитывала их приемную дочь.

Элизабет очень быстро росла. Она была смелым, любопытным и лучезарным ребенком. Везде совала свой маленький нос, хотела всегда быть полезной и помогать отцу.

– Элизабет! Не лезь в печь, там ведь огонь, обожжешь пальцы! – ругала ее Лина. Но девочке было все нипочем. Казалось, что она вела дружбу с огнем. Ведь он не приносил ей никакого вреда, что сильно удивляло ее названых родителей.

Как то раз маленькая Элизабет наблюдала за тем, как Том печет хлеб. Ему пришлось отвлечься на минуту, чтобы замесить тесто для пирожков с ливером. Когда он закончил, то обернувшись, застыл на месте, а глаза широко раскрылись от изумления. Элизабет держала в руках небольшой уголек, который достала из печи. Она рассматривала его, он тлел в ее пухлых пальцах, совершенно не обжигая нежную кожу. А ярко-оранжевые искры отражались в ее глазах.

Длинные волосы девочки, которые имели янтарно-желтый солнечный оттенок, мать заплетала в косу и прятала под косынкой, опасаясь дурного глаза и нападок со стороны людей. Элизабет притягивала к себе ненужные взгляды своей необычностью. Ее большие глаза цвета изумруда отпугивали соседей, и Лина старалась не показывать дочь людям.

Однажды Элизабет ослушалась мать и вышла из дома в разгар трудового дня, и побежала в сторону церковной площади, где как раз была ярмарка. Неподалёку от церкви мальчишки играли в рыцарей. Девочка так хотела найти друзей, что решила попытать счастье и присоединиться к игре.

– Уходи! – крикнул один из мальчиков. – Не мешай.

Элизабет промолчала и продолжала наблюдать за игрой. Мальчики размахивали деревянными мечами, воображая, будто они могучие английские рыцари, которые доблестно сражаются с голландцами.

Не на шутку разыграясь, один из мальчиков сильно ударил второго, и тот упал на землю, выронив меч. Элизабет, вскрикнув, подбежала к нему и помогла подняться на ноги. Меч, что лежал рядом, внезапно оказался в ее руках. Она рассматривала кусок дерева, смутно напоминавший меч королевского гвардейца, сделанный на скорую руку.

– Отдай меч, пожалуйста, – вскинув голову, произнес мальчик.

Элизабет молча смотрела на него. Его карие глаза источали уверенность взрослого мужчины, он был немного выше нее, а прядь темно-русых волос свисала на лоб.

– Господи, Боже! Уильям! – к ним подбежала молодая женщина с корзиной овощей. – Я же тебе говорила, не играй с этими грязными детьми! Что скажет твой отец?!

– Но я…

– За мной, живо! – женщина схватила мальчика за руку и повела в сторону церкви.

Элизабет бросила меч в грязь и бросилась бежать, прямиком к своему дому. Это оказалось не очень хорошей идеей прийти сюда. Девочка оборачивалась, глядела по сторонам, и понимала, что заблудилась. Она тяжело дышала, вокруг было столько людей, и все их взгляды устремились на нее. В закоулках стояла такая вонь! Пахло мочой, потом и гнилью, что бедной девочке пришлось закрывать нос рукой.

– Пресвятая Дева Мария! – послышался знакомый голос.

– Матушка! – Элизабет сделала несколько резвых шагов, врезалась во что-то мягкое и упала на землю.

– Дитя мое! Я же запретила тебе выходить из дома в дни ярмарок! Почему ты меня ослушалась?

Элизабет стала плакать, она не хотела огорчать матушку. Лина схватила дочь за руку и потащила в дом.

– Элизабет, ты больше не должна ходить в такие людные места одна. Это опасно.

– Почему, мама? – спросила девочка, невинно хлопая глазками.

– Не важно, беги, помоги отцу.

Лина хотела уберечь любимую дочь от ужаса, царившего в стране. До жителей Лондона то и дело доходили вести о том, что очередную женщину церковь обвинила в колдовстве и хулу на Бога, и приговорила к смерти. Все женщины жили в страхе.

– Мама! Мама! – послышалось с улицы, и Лина тут же выбежала из дома. Элизабет стояла возле дороги, застывшая как соляной столб с широко открытыми глазами.

Двое стражников и какой-то человек, одетый в черный камзол и шляпу, быстрыми шагами направлялись в сторону церковной площади. Стражники за волосы тащили какую-то молодую женщину. Ее босые ноги волочились по грязи, она вырывалась из рук мужчин, и кричала. Кричала так громко, что на ее крики люди выглядывали из окон своих домов, и наблюдали.

– Пошли прочь! – стражники разгоняли толпу зевак.

– Эта женщина – служительница дьявола! – кричал человек в шляпе, держа перед собой Священное Писание. – Он оставил на ней стою метку!

Человек резким движением руки оголил ее плечо. На нем можно было разглядеть темное пятно, то груди до шеи.

– Прошу! Отпустите! Милорд, пожалуйста! – кричала женщина, но он не обращал внимания на ее безумные крики. Для служителя церкви они означали одержимость бесами.

Элизабет плакала. Ей было больно, ее сердце терзал один вопрос, – почему? Почему так жестоко? Она уткнулась в длинные юбки матери, крепко обняла ее за ноги и продолжила истошно плакать.

– Ее убьют, да, матушка?

– Элизабет, посмотри на меня! Ты понимаешь, почему я запрещаю тебе выходить из дома? Так вот смотри!

– Ее убьют? – повторила девочка.

– Ты меня слышишь?

– Убьют? – теперь Элизабет не плакала, а злилась. В тот момент казалось, что ей противен мир, в котором она живет. Она не понимала, к чему такая жестокость? Почему тот человек такой злой? И почему ее матушка не отвечает на ее вопрос?

Слезы высохли, Элизабет становилось все жарче и жарче. Она глубоко дышала, а Лина держала ее за плечи и пыталась успокоить, но ничего не получалось.

– Отпусти меня! – крикнула Элизабет, и ее матушка на доли секунды заметила, что в зеленых глазах девочки мимолетно сверкнул янтарно-красный огонек. Она испугалась, охнула и отпустила девочку.

С этого дня Элизабет чаще проводила время в доме. Мир, что находился за громоздкой дверью, казался ей столь враждебным и жестоким, что она боялась выходить за порог дома. Ей нравился созданный ей мирок, где можно было быть собой. Ее страх подкреплялся словами и поведением матушки. Она всеми силами пыталась сделать жизнь дочери безопасной, чтобы ее не коснулась участь тех бедных женщин, которые по воле церкви в муках погибали на виселицах, в огне и утопали в своей крови.

Все чаще и чаще на площади и городских улицах доносились женские крики и вопли, то тут, то там был слышен звон церковных колоколов. Жители знали, – вот очередную женщину приговорили к смерти, и служители Господа исполняли приговор.

Маленькая девочка, что слышала все это, жалась к матери и искала утешение в объятьях отца, и все тут же становилось хорошо. Но страх теплился в груди, иногда давая о себе знать в ночных кошмарах.