Стас вышел во двор, посмотрел на чертящий сумерками горизонт и облегчённо вздохнул, когда увидел, как, переваливаясь с кочки на кочку, по дороге медленно двигается машина, присланная моргом. Через несколько минут водитель притормозил возле калитки, Погорелов побежал к воротам, чтобы дать машине возможность въехать во двор. Визгликов глянул на время, спустился по ступенькам навстречу двум мужчинам с недельной щетиной на подбородках и походя спросил:
– Чё долго-то так?
– А вы за неделю заказы оставляйте, мы вовремя приезжать и будем, – в тон ему буркнул один из санитаров и мрачно протопал в дом.
– Не серчай, начальник, – останавливаясь возле лестницы и закуривая, проговорил другой. – Летом и так возить быстро нужно, а сегодня все как сговорились помирать. И все несвежие, прям беда, – он глубоко затянулся папиросой и продолжил. – Давеча дедка одного везли, так он две недели в запертой комнате пролежал. Ладно бы квартирка отдельная, так нет – коммуналка. Во люди.
Стас покивал, прервал на полуслове увлекательный рассказ из жизни санитаров и крикнул Погорелову:
– Серёга, иди сюда.
– Чего? – отозвался оперативник.
– Лебедевка недалеко, поехали на дачу к этой даме. Позвони ей, чтобы домой ехала, мы с тобой где-то через часа полтора сможем там быть, – проговорил Стас, глядя на приближающегося криминалиста.
– Ты чего такой грустный? – спросил Казаков, ставя на колоду для рубки дров свой чемодан.
– Да что-то особенных поводов для радости нет, – пожал плечами Визгликов. – И мне не очень нравится картинный отпечаток. Только в кино оттиск руки бывает таким чётким и жирным и при этом смачно смоченным в крови жертв.
– Согласен с тобой, – Казаков развёл руками. – Может быть, это сделано для того, чтобы мы точно обратили внимание и не прошли мимо?
– Я тоже об этом подумал, но… – начал было Стас.
– Но выводы будем делать после того, как я до места доеду и посмотрю принадлежность этого отпечатка. Может, кого и найду. Вот тогда и будет ясно.
– Юра, не смеши меня и не обнадёживай этим словом: «ясно», – Визгликов состроил скорбную гримасу.
– Ладно, нужно сначала первоначальные улики обработать. Но, скорее всего, это будет завтра, сегодня уже по домам пора.
– Кому как, – вздохнул Визгликов. – Нам с Погореловым ещё к заявительнице ехать. Она вроде как имеет какое-то отношение к владельцу склепа, – выпалил Стас и застыл. – У меня скоро голова лопнет от всех этих ясностей. – Стас повернулся, чтобы идти на выход, но обернулся к Казакову. – Юра, я тебя просто умоляю, посмотри, чтобы эта ненормальная до города добралась без приключений.
– Это ты про Глашу, что ли? – спросил криминалист.
– Ты, как всегда, прозорлив, – скривил губы Визгликов. – Она ж дня не может прожить, чтобы во что-нибудь не вляпаться или труп не найти. И за что мне такая карма? – развёл руками Стас и проревел на весь двор. – Погорелов, ну ты где? Мы к утру в эту Лебедевку поедем, что ли?
Казаков поискал по двору Глашу, нашёл девушку внутри дома, где она заканчивала заполнять бумаги, и ещё раз перечитывала написанное.
– Глаша, вы же сюда на машине приехали?
– Ага, – девушка покивала, не отрываясь от бумаг. – Но Латунин с Кириллом уже уехали в отдел.
– Давай тогда со мной, там машина ждёт.
– Мне доделать нужно, – Глафира отрицательно помотала головой.
– Глаша! – Казаков чуть повысил голос. – Ты одна здесь хочешь ночью доделывать? Все уже разъехались. Участковый ждёт, чтобы дом опечатать.
Девушка встрепенулась, оглядела опустевшее пространство и, помотав головой, встала:
– Что-то я заработалась.
– Это уже все заметили. На месте начальства я бы тебя уже к психологу отправил, – мужчина выжидательно смотрел на неё, держась за ручку рабочего чемоданчика обеими ладонями.
– Берите выше, у меня теперь знакомый психиатр есть, – скорчив гримасу, сказала Глаша и стала собирать бумаги со стола.
– Поехали, – вздохнул Казаков и развернулся, чтобы выйти.
На улице уже было свежо, со стороны реки, невидимой отсюда из-за густо насаженных домов, подуло ветром. Из-за леса, торчавшего неподалёку, вывалились синие облака, и стало понятно, что скоро будет дождь. Глаша наконец собралась, вышла за порог и устало огляделась: ей почему-то стало зябко, хотя дневное тепло всё ещё плавало внутри двора. Ещё три человеческие жизни попали под каток с названием Маргарита Веселова, но они пока что даже на шаг не продвинулись в направлении поимки бандитов и спасении Ани. Хотя сегодня оперативники, Визгликов и сама Глаша опросили чуть ли не половину посёлка, но кроме обычных ответов: «Ничего не видел и не знаю» и абсурдных, типа: «Они ходили с красными рожами и топорами через плечо», ничего не выяснили.
Семья приехала как обычно, машину загнали во двор, потом вошли в дом и выходили только в магазин. Преступники, скорее всего, попадали на дачу через калитку, примыкающую к лесу.
– На чём поедем-то? – спросила Глаша у Казакова и кивнула на прощанье участковому, тихо костившему матерными словами лоскут бумаги, полощущийся на ветру и не желавший клеиться к пористой поверхности дерева.
– Нива за забором стоит, – отозвался Юра, скрипнув петлями калитки. – Глаша, ну не копайся, ехать пора, – Казаков скорбно сдвинул брови и кинул взгляд на бесконечный ряд сообщений, которые ему ежесекундно пересылала Раиса. – Может, к бабушке сразу поедем? Ребята отвезут. Там Раечка наготовила, как на роту.
– Поехали, – вздохнула Глафира. – Домой появляться нет никакого желания.
Глафира подумала, что недолгий путь до их дачи даст возможность поговорить с Казаковым на предмет захвата его жилплощади. Раз уж квартира всё равно простаивает, а сам он обосновался с тётей Раей на их даче.
– Ты почему родителям про Илью не сказала? – спросил Казаков, устраиваясь на заднем сиденье рядом с Глашей.
– Ну вы уже должны были неплохо изучить мою маму. Она же наседка. Если бы она такое услышала, то, я думаю, увезла бы меня с собой в багаже или сама осталась. А ни один из этих вариантов меня не устраивает. Так что пусть уж лучше она думает, что её дочь – неблагодарная свинья, чем будет в курсе событий.
– А жить ты где собираешься? – криминалист перевёл на неё взгляд.
– Не знаю, – Глаша пожала плечами. – Сейчас комнату какую-нибудь сниму.
Казаков покачал головой, вздохнул и полез в карман.
– Вот тебе ключи от моей квартиры, – он протянул ей связку. – Мы летом с Раечкой на даче будем жить. До сентября можешь распоряжаться, а там посмотрим. Заезжать можешь, когда посчитаешь нужным, я уже неделю как на дачу переехал.
– Спасибо, – Глаша благодарно покивала и уставилась в окно.
Одной проблемой было меньше, даже двумя. Во-первых, есть жильё, во-вторых – не нужно каждый день пялиться на окна Ильи. И сейчас можно было сосредоточиться только на работе. Девушка открыла протоколы опросов и в одном из них наткнулась на интересную деталь.
– Нужно машину в розыск срочно объявлять, – вслух сказала Глафира.
– Она же во дворе у них стоит, – удивился Казаков.
– Да, но одна из соседок обмолвилась, что у семьи две машины, – Глаша быстро набрала номер Латунина. – Привет, у семьи было две машины. Конечно, не факт, что одна в городе не осталась, но, учитывая, сколько было народу, скорее всего, ехали на двух машинах. И наверняка вторую девочку везли в другой машине. Я никак понять не могла, почему они не остановились по дороге, не подъехали к посту ДПС. Да куча вариантов была, – она ещё раз пробежалась по записям. – Женщина сказала, что вторая машина старенькая была и они редко ей пользовались. Седан, цвет белый. Поищи, что там на них числится ещё.
День догорал в ленивом мареве летнего зноя, просачивающегося сквозь несколько дней непогоды. Люди на улицах ловили тепло максимально открытыми телами, и в свете наступающего вечера это смотрелось несколько карикатурно и гротескно. Лисицына вывалилась из метро, поискала глазами какую-нибудь точку общепита, где можно было перехватить кофе и рогалик, и упёрлась глазами в сверкающие витрины пекарни.
– Отлично, – пробормотала женщина и, набрав нужный номер, поспешила к спасительному островку с едой. – Алё, да я уже возле метро. Мне к вам подходить или здесь встретимся? – и согласно покивав в ответ на слова собеседника, Анна потянула на себя дверь кофейни.
Внутри было малолюдно, пахло хорошим кофе, на витрине поблёскивали разнообразные и разноцветные сладости. Лисицына погрустила возле стенда с яркими пирожными, несколько секунд подумала и решила, что всё-таки у неё очень нервная работа, которая позволяет изредка побаловать себя мучным, сладким и калорийным десертом.
– Девушка, а можно мне латте и эклер с манго и маракуйей, – Анна достала карточку для оплаты и вдруг услышала мужской голос.
– Барышня, мне всё то же самое, и за эту девушку я заплачу.
Лисицына обернулась и улыбнулась: перед ней стоял её бывший преподаватель, Соболев Владимир Иванович.
– Рада встрече, – проговорила женщина. – И спасибо, что смогли уделить мне время.
– Что ты, Анечка, сейчас лето, и я только рад хоть ненадолго вырваться из душного кабинета. У нас, видимо, на краске сэкономили, и по коридорам после недавнего ремонта всё ещё плывут отголоски запахов. Голова прямо раскалывается.
– А вас что не переселили? Как же можно в таких условиях?
– Анечка, я сам не захотел. Ты представляешь, сколько всего мне нужно переносить. Книги, записи, тетради, коллекция, – мужчина вздохнул, – учебные макеты. Да половина растеряется по дороге. Потерплю, принюхался уже, – он улыбнулся.
– Коллекция? – Лисицына вскинула брови.
– Пустое, Аня, – он махнул рукой. – Чтобы отвлечься, стал собирать интересные случаи из практик моих коллег. Делаю вырезки, пишу своё мнение. Может, потом книгу издам.
– Владимир Иванович, я к вам по своему делу, – Лисицына дёрнула щекой.
После нападения она долгое время не могла вернуться к работе. И взяться за её психологическое восстановление предложил Соболев, который случайно узнал, что с ней произошло. Сначала Лисицына отказывалась, но после нескольких бесед согласилась, и так возникла некая дружба не только как учителя и ученицы, но и как врача с пациенткой. Лисицына прекрасно понимала, что для неё пережитый кошмар не прошёл бесследно, и Соболев стал крепкой опорой.
– Что, Анечка, опять кошмары? – спросил мужчина, подождав, пока девушка расставит высокие стаканы с кофе и тарелки с лимонно-жёлтыми пирожными и отойдёт.
– Нет. Здесь другое, – Лисицына помолчала, разболтала в молочном кофе сахар и, поковырявшись вилкой в пирожном, произнесла: – я не так давно ездила в «Полярную сову».
– Аня, – чуть не крикнул Соболев, – Аня, прости, но ты делаешь не совсем разумные поступки. Ты ещё не окрепла духом, чтобы встречаться с ним лицом к лицу.
– В том-то и дело, Владимир Иванович, что там не он, – она покачала головой.
– Как так?
– Я же говорила, что в какой-то момент я разглядела, что их было двое. Я, конечно, сомневалась, но сейчас чётко осознала, что в тюрьме его подельник. А он на свободе, – Лисицына помолчала. – И сейчас я понимаю, что с первого дня мы шли по ложному пути. Всё, что происходит, направлено не на Визгликова, – она подняла глаза на Соболева. – Всё это направлено на меня.
Владимир Иванович долго смотрел на женщину, потом покачал головой и проговорил:
– Аня, ты сейчас, скорее всего, ошибаешься. Есть такой синдром, – Соболев задумался, – не буду тебя перегружать терминами, но в твоём случае может быть размытие временны́х границ. То есть напряжённый график и драматизм происходящего, а также, что немаловажно, – он сделала паузу, чтобы Анна обратила на него всё своё внимание, – присутствие в отделе молодой сотрудницы, которая чем-то напоминает тебя, всё это могло сказаться на твоём восприятии. Ты должна хорошо подумать, а не занимаешься ли ты сейчас подменой.
– Нет, Владимир Иванович. Меня сегодня просто осенило. Я почти на сто процентов уверена, что он ещё на свободе.
– Аня, ты понимаешь, что в том случае ты была жертвой, – он пожал плечами. – Я, конечно, не профи в вашей юриспруденции, но мне кажется, что в этом случае ты не можешь руководить расследованием и участвовать в нём.
– В этом-то и дело, – Лисицына покачала головой, устало протёрла рукой лицо. – Я просто в тупике. Выйти из расследования я тоже не могу, это одно из условий.
– В смысле? – удивился Соболев.
– Ах да, – Аня вздохнула, – очень много подводных камней. Владимир Иванович, не могу сейчас всего рассказать, реально очень сложное дело. Я, собственно, даже не совсем понимаю, зачем я вам позвонила, видимо, просто нужно выговориться.
– А я тебе сразу сказал, рано отменять сеансы, – покачал головой Соболев. – А ты вон даже сотрудницу ко мне молодую отправила.
– Так ей учиться нужно. Она тоже уже хлебнула своего, – вздохнула Лисицына.
– Аня, может на препараты вернуться? – Владимир Иванович махнул продавщице, показывая, чтобы та приготовила ещё чашечку кофе.
– Не знаю. Я так хочу всё забыть, – Лисицына покачала головой.
– Аня, это событие в твоей жизни было, и ты никогда его не забудешь, ты можешь только поменять к нему отношение. И я бы рекомендовал вернуться на препараты. Давай подумаю, что тебе выписать, и на днях встретимся.
– Хорошо, Владимир Иванович. Но я просто уверена, что права.
– Значит, ты тогда спокойно разложишь всё по полочкам. Фармакология в твоём случае – это помощник. Не пойму, чего ты так пугаешься.
– Да голова всё время тяжёлая была, агрессия нарастала, – Аня дёрнула головой.
– Нет, это ты видела всего лишь тихие всплески отголосков твоего стресса. Без таблеток, Аня, всё было бы гораздо хуже.
Попрощавшись с Соболевым, Анна Михайловна сидела в кафе и смотрела, как за окном проходят люди. Впервые в жизни Лисицыной было тошно оттого, что она занимается тем, чем занимается. Даже после нападения, больницы и длительного периода восстановления Аня не жалела о сделанном выборе, а сегодня ей на душе было слякотно. После разговора с Соболевым в ней всё-таки проклюнулось сомнение, что она надумывает и просто снова гонится за тем, кто уже никогда до неё не доберётся, потому что жизнь его пройдёт и заглохнет в далёком холодном краю, в тюремной камере.
Но сейчас Лисицына подумала, что ей необходимо быть абсолютно уверенной в том, что он за решёткой. Иначе она никогда не обретёт покой. А это значит, что она проиграла, потому что навсегда останется с одними вопросами в темнице своей души.
О проекте
О подписке