Итак, одно из приключений, которые может пережить слово — сдвиг значения. На самом деле это самая распространенная трансформация, которую переживают слова при заимствовании. Вот лишь небольшой список слов, изменивших свои значения в других языках:
рус. алкоголь, англ. и исп. alcohol, нем. Alkohol < араб. al-koḥl “сурьма” (с артиклем al-);
рус. бланк < нем. Blankoscheck “незаполненный чек”3 < франц. blanc “белый”;
рус. огурец < греч. ágouros < áōros “незрелый” (так как главная особенность огурцов в том, что их, в отличие от других плодов, едят незрелыми);
Однако далеко не все иностранные слова в русском языке оказываются несклоняемыми — большинство заимствований благополучно обретает падежи. Язык вообще любит “обкатывать” слова, подстраивая их под себя: от пальто уже давно образовано шуточное множественное число по́льты, которое, хотя и кажется сейчас варварским, имеет шансы в будущем войти в общеупотребительный словарь. Детский мем Кина не будет! также заставляет лингвиста призадуматься: а почему, собственно, не склонять кино как вино? Ведь вино — тоже заимствование, только древнее. Язык уже освоился с ним.
Таким образом, слова и понятия могут вступать между собой в самые разнообразные отношения:
Понятие раньше отсутствовало, а возникнув, требует специального названия (картофель, компьютер, суши).
Понятие существует без специального названия (блинное тесто в русском языке vs. batter в английском; свинина и говядина в древнеанглийском).
Понятие существует, но его название табуировано в принимающем языке (секс).
Понятие существует, название для него — тоже, но по каким-то причинам название меняется (шлягер → хит).
Понятие, обозначаемое словом, в реальной жизни вообще отсутствует (эльф).
А в популярной литературе, где рассматривается проблема заимствований, обычно учитывается только первый тип отношений! Который, как мы убедились, хотя и широко распространен, но далеко не единственный.
Мы, однако, убедились, что можно печь блины, не называя блинное тесто специальным словом. Более того, маленькие дети в наше время уверенно пользуются компьютером, не зная названий инструментов Windows, которые они видят на экране.
Как оказалось впоследствии, Уорф не провел собственного исследования лексики эскимосских языков (которых, кстати, не один, а много). Он почерпнул сведения из старой книги антрополога Франца Боаса, где таких слов названо четыре: “снег”, “сугроб”, “метель”, “поземка”. Нетрудно увидеть, что это примерно соответствует объему европейской лексики для обозначения снега.
Хотя разоблачение этого недоразумения опубликовано еще более тридцати лет назад, байка про “сто эскимосских слов для обозначения снега” продолжает тиражироваться не только в средствах массовой информации, но и в работах профессиональных филологов. Сама же гипотеза Сепира — Уорфа, что язык предопределяет мышление и картину мира его носителей, или по крайней мере влияет на познание, все еще пользуется достаточным авторитетом.
О проекте
О подписке