Широкой публике эта гипотеза известна главным образом в виде байки о том, что в “эскимосском языке” существует то ли 20, то ли 100, то ли даже 200 слов для обозначения снега Как оказалось впоследствии, Уорф не провел собственного исследования лексики эскимосских языков (которых, кстати, не один, а много). Он почерпнул сведения из старой книги антрополога Франца Боаса, где таких слов названо четыре: “снег”, “сугроб”, “метель”, “поземка”. Нетрудно увидеть, что это примерно соответствует объему европейской лексики для обозначения снега.
Можно лишь отметить общую тенденцию: немецкие, французские и итальянские заимствования в русском языке вытесняются английскими
иностранные слова, как правило, овеяны ореолом книжности, а литературная речь во всех обществах, где есть письменность, рассматривается как более престижная по сравнению с разговорной.
“Нужны ли заимствования в языке, и до какой степени нужны, и надо ли с ними бороться?” — в корне ошибочна. Она исходит из обывательского представления, будто стоит кто-то на границе между языками и приподнимает шлагбаум, время от времени пропуская нужные слова наподобие фрак и атом (ибо что поделаешь, места вакантны) и наставляя пистолет на нежелательных мигрантов вроде конесанса1 или криейтора. В этой книге я постаралась показать, что в реальности межъязыковые взаимодействия работают не так.
Не примечательно ли: ярые гонители низкопоклонства перед гниющим Западом словечка не способны сказать на родном языке? Живого русского языка они не знают, не чувствуют; вводить в него иностранные слова в соответствии со складом и ладом русского (как умеет только народ и поэт) — они не умеют; по-русски они умеют только ругаться. Перечитайте их циркуляры, постановления, доклады, рецензии — слов без приставки а или анти, без окончания изм или ист для них просто нет. Попалось им на язык русское слово “наплевать” — они сотворили из него “наплевизм
Похоже, дело в том, что словосочетания типа от Диора были образованы по модели галлицизма от кутюр. В котором от вовсе не предлог, а прилагательное — по-французски это словосочетание пишется haute couture, “высокая мода”. Haute и есть “высокая”, прилагательное женского рода. Правда, в оригинале совсем не похоже на русский предлог?Но русское ухо в словосочетании от кутюр расслышало предлог. Омонимия становится предметом шуточного обыгрывания.
нужно, чтобы его коммуникативная нагрузка хотя бы отчасти стерлась, и рано или поздно это происходит со многими заимствованиями. Предельный случай такого стирания — христианские имена типа Петр (Peter, Pier(re) и т.д.), которые атеисты, без лишних раздумий, дают своим детям.
Итак, несклоняемые заимствования в русском языке, если они обозначают неодушевленные предметы, а не животных или людей, тяготеют к среднему роду. Кофе, конечно, принадлежит именно к этой категории, и, скорее всего, у пуристов нет шансов победить в борьбе.
обычное слово, попав в другой язык, может стать возвышенным, жаргонным или ученым; может поменять значение до полной неузнаваемости, может раздвоиться или вернуться на родину с иностранным паспортом; может быть разрезано и склеено самым фантастическим образом. А еще оно может подвергнуться операции по перемене пола. Ну, то есть рода. Это такая занимательная и непростая тема, что ей лучше посвятить отдельную главу.
О проекте
О подписке