– Во-первых, до шестидесяти я не доживу, – заверила я Дмитрия Ивановича, – и для сведения – я не ем сладких творожков и кашек.
– Будете кулич к чаю? – поинтересовалась у меня Валерия Евгеньевна. – У меня знакомая в магазине работает. Она мне целый мешок отдала бесплатно. У них после Пасхи остались.
– Нет, спасибо, – ответила я, ища глазами, куда положить использованный пакетик. Валерия Евгеньевна проворно подсунула мне тарелку.
– Вот сюда. Высохнет – можно будет еще раз или два заварить.
Сколько раз его использовали до этого, я даже не стала спрашивать, твердо решив не прикасаться к сомнительной жидкости, называемой в этом доме чаем.
– Валерия Евгеньевна, если вам не трудно, налейте мне еще чаю и дайте своих прекрасных куличей, – попросил Дмитрий Иванович.
– Щас.
– Валерия Евгеньевна залезла в большой бумажный мешок, стоявший в углу у холодильника, и вынула оттуда кулич, положила на разделочную доску и ударом молотка расколола его на мелкие части, смела все рукой в тарелку и подала Дмитрию Ивановичу. Кусок кулича, упавший на пол, домработница без смущения подняла, сдула пыль и тут же с аппетитом съела.
Наблюдая за Валерией Евгеньевной, я забылась и хлебнула из кружки помойного чая. Опомнившись, поперхнулась и закашлялась.
– Пейте аккуратнее, не торопитесь, у вас никто не отнимает, – посоветовала домработница.
Я хотела ответить ей в резкой форме, но в эту секунду оконное стекло звякнуло, словно его пробила пуля. Так и есть – с улицы кто-то стрелял по нашим окнам. Понимая, что опоздала на доли секунды, я бросилась на Дмитрия Ивановича, сбила его со стула и накрыла своим телом. Следующая пуля взорвала стакан с горячим чаем, который несла Валерия Евгеньевна. Чай выплеснулся из подстаканника на пол, ошпарив женщину. Та вскрикнула, не понимая, что происходит. Третья пуля обрушила стекло и хлопком погасила лампочку в люстре. Комната погрузилась во мрак.
Чувствуя в темноте запах крови, я рванула на себя безжизненное тело Дмитрия Ивановича и привалила его к стене. Хотела кинуться к Валерии Евгеньевне, застывшей в проеме окна, освещенного уличным фонарем, но новые пули вспороли пространство передо мной, осыпая остатки оконного стекла, подбрасывая и разрывая посуду на столе, раскалывая столешницу на щепки.
Я отшатнулась, избежав ранения, и только успела заметить, что снайпер работал из дома напротив. По вспышке я точно засекла его местоположение в подъезде на третьем этаже. Когда в стрельбе наступила пауза, я вышла на линию огня со снятым с предохранителя револьвером и выстрелила четыре раза в темный проем окна, затем прыгнула и сбила с ног маячившую посреди кухни домработницу. Удивительно, что она вообще еще была жива. Ведь вокруг нее бушевал настоящий смерч из пуль. Шли секунды, а снайпер не выдавал своего присутствия. Валерия Евгеньевна стонала и всхлипывала рядом со мной.
– Вы ранены? – спросила я.
Не получив ответа, я быстро ощупала женщину. Валерия Евгеньевна была цела и невредима. Я поползла вдоль стены к Дмитрию Ивановичу. Он сидел в том же положении, в котором я его оставила, не шевелясь и не издавая никаких звуков, которые могли бы сказать, что он жив. Подобравшись к старику, я коснулась его лица и резко отдернула руку, почувствовав под пальцами липкую вязкую кровь.
«Неужели? – молнией пронеслось в моем мозгу. – Охраняю человека несколько часов, и он уже мертв».
Вытащив из кармана подаренную мне зажигалку, я осветила ею тело своего подопечного. Лицо Дмитрия Ивановича, перемазанное в крови, выплыло мне навстречу из темноты. Широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели прямо на меня. Даже после смерти их взгляд был пронзительным и насмешливым. Я судорожно вздохнула, а «мертвец» внезапно моргнул и с кривой улыбкой осведомился:
– Что, девочка, наложила в штаны от страха?
– Проверять некогда, – раздраженно бросила я, у вас полголовы в крови, надо осмотреть и сделать перевязку.
Дмитрий Иванович потрогал висок и, увидев на пальцах кровь, завопил как резаный. Пламя зажигалки погасло.
– У меня полголовы оторвало! – орал старик в темноте. – Я не чувствую правую часть тела! Меня парализовало! В глазах темно.
Я высекла из зажигалки язычок пламени, осветила Дмитрия Ивановича сбоку и рявкнула на него:
– А ну, прекратите истерику! Я вижу только царапину на виске, и ухо немного задето.
– Почему так много крови? – всхлипнул Дмитрий Иванович и рванулся с пола.
Я бросилась за стариком. Он выбежал в коридор, включил свет и остановился перед большим зеркалом, заламывая руки.
– Меня чуть не убили, чуть не убили! – повторял он беспрестанно.
Черт с ним. Я ринулась к входной двери. Если поторопиться, то при определенном везении можно еще застигнуть снайпера вблизи от дома.
– Куда вы?! – завизжал Дмитрий Иванович мне в спину.
Я открыла рот, чтобы объяснить, но старик бесцеремонно прервал меня срывающимся на крик голосом:
– Не прикасайтесь к двери! Они могут быть там. Немедленно вызывайте «скорую» и милицию.
Я молча убрала револьвер, подошла к стоявшему на трюмо телефону и выполнила приказ.
– Боже мой, еще бы сантиметр – и все, – шептал Дмитрий Иванович своему отражению в зеркале. – Они мне за все заплатят, за каждую разбитую тарелку…
– Кто они? – спросила я.
Дмитрий Иванович посмотрел на меня с ненавистью.
– Почем я знаю! Меня весь мир ненавидит! – прокричал он. – Где эта чертова милиция?
Я вспомнила о домработнице. Что-то она притихла. Я прошла на кухню и обнаружила ее стонущей в углу у холодильника. Ухватив Валерию Евгеньевну за подмышки, я потащила ее прочь из разгромленной кухни, где по всему полу валялись осколки стекла и посуды. Домработница сопротивлялась. Вцепившись мертвой хваткой в мешок с куличами, она волокла его за собой. Я ругалась на чем свет стоит. Лицо покрылось испариной. В Валерии Евгеньевне было не меньше восьмидесяти килограммов, и тянуть такой вес, когда он еще сопротивляется, задача архитрудная. Дотащив женщину до мягкого диванчика в коридоре, я, несмотря на протесты Дмитрия Ивановича, сгрузила ее туда, а сама помчалась на кухню в надежде найти какое-нибудь успокоительное средство, способное заткнуть глотки обоим пострадавшим.
Ждать милицию пришлось долго. Еще дольше пришлось ждать врачей, якобы перепутавших адрес.
Следователь задавал кучу вопросов, причем в основном мне, так как Дмитрий Иванович ловко имитировал невменяемость, отвечая на вопросы путано и противоречиво, а Валерия Евгеньевна все время плакала и рвалась подбирать с пола куличи, по которым безжалостно топтались эксперты. У меня проверили лицензию телохранителя, разрешение на ношение оружия и посоветовали некоторое время, пока будет вестись расследование, не выезжать из города.
Закончилась вся эта карусель около часа ночи. Как только посторонние убрались из квартиры, Валерия Евгеньевна мгновенно преобразилась: перестала плакать, безумно таращить глаза и рвать на себе волосы. Трезвым, спокойным голосом она спросила Дмитрия Ивановича, убирать ей беспорядок на кухне или отложить до завтра.
– Подождет до завтра, – ответил он спокойно, рассматривая повязку. – Сколько времени у меня отняли эти болваны в форме. Черт бы их всех побрал со всеми их вопросами.
– Вы же сами кричали «вызовите немедленно милицию», а потом не стали даже с ними разговаривать, – заметила я.
– А о чем мне с ними разговаривать? – с яростью спросил Дмитрий Иванович. – Вместо того чтобы болтать и топтать мои ковры, они бы лучше убийцу ловили. Пинкертоны сраные!
– Ладно, пойду спать, – бросила я устало.
Так закончился первый день в доме антиквара.
Утром, выпив чашку кофе с булочкой из домашних запасов, я насела на Дмитрия Ивановича с вопросами о возможных причинах покушения. У него не было ни малейших сомнений, что цель стрелявших – заполучить его богатство.
Мрачная Валерия Евгеньевна принесла антиквару в кабинет, где происходил наш разговор, алюминиевую кружку с чаем и измельченный кулич. Дмитрий Иванович неодобрительно посмотрел на кружку и произнес:
– Такое ощущение, что я на зоне. Другой кружки не было или бокала какого-нибудь?
– Нет, вчера все побили, – виновато развела руками домработница. Я даже сахар из разбитой сахарницы пересыпала в стеклянную банку, – и, подумав, спросила: – А можно взять бокал из зелененького сервиза?
– Нет! – испуганно вскричал Дмитрий Иванович, будто ему собирались оттяпать ногу, – даже не приближайся к нему.
– В трюмо я видела большую глиняную кружку, – вздохнув, предложила Валерия Евгеньевна.
– Нет, ее тоже нельзя! – Я буду пить чай из этой чертовой кружки, только ничего больше не трогай!
– Да хорошо, хорошо, – воскликнула Валерия Евгеньевна, – не буду ничего трогать, – и, уходя, тихо пробормотала: – Старый хрен.
– Что? Что ты сказала? – взвился Дмитрий Иванович. – Это ты мне… Ты!..
– Я говорю, хрен старый, – громко и отчетливо сказала домработница прямо в лицо антиквару. – Хотела сделать хреновую закуску, а хрен в холодильнике весь высох. Не знаю, получится ли теперь.
Дверь за Валерией Евгеньевной закрылась, и из-за нее тихо, но отчетливо послышалось:
– Старый хрен.
Дмитрий Иванович взвыл. Однако потом, сообразив, что рядом нахожусь я, взял себя в руки.
– Хорошую домработницу сейчас найти трудно. Тем более человеку моей профессии, – сказал он, как бы оправдываясь. – Валерия Евгеньевна работает у меня одиннадцать лет и заслужила мое доверие. Поэтому и приходится закрывать глаза на некоторые… оплошности.
– Я понимаю вас, – заверила я Дмитрия Ивновича. – А скажите, пожалуйста, в своем завещании вы случайно не упомянули домработницу? А то, может, ей после вашей смерти достанется какой-нибудь солидный кусок.
– Вы намекаете, что это Валерия Евгеньевна наняла снайпера? – спросил антиквар и от души рассмеялся. – Извините, – сказал он, успокоившись, – просто я давно не слышал ничего более нелепого.
– Я проверяю все возможные версии.
– Вы знаете, в какой организации я работал? Думаете я не в состоянии подобрать для работы в своем доме человека?
– Я этого не говорила, – сказала я.
– Я перебрал сотни кандидатур, перед тем как принять решение. Уж поверьте, я проверил Валерию Евгеньевну в сто раз тщательнее, чем спецы проверяют путь следования президента. Одиннадцать лет ее верной и преданной работы доказали, что я не ошибся. Можно подозревать кого угодно, только не ее.
– Я вам верю, однако за эти годы, что она вам служит, что-нибудь могло измениться, – предположила я, – сами же сказали, что прошло одиннадцать лет. Что вы знаете о домашнем окружении Валерии Евгеньевны, о тех, с кем она общается?
– Все ее окружение сводится к единственному сыну. Больше у нее нет живых родственников, – раздраженно сказал Дмитрий Иванович. – Общается она или со мной, или с сыном. А насчет завещания… так вот – я ей ничего не завещал!
– Ладно, не горячитесь – я только хочу уяснить ситуацию, – примирительно сказала я и тут же спросила: – А чем занимается ее сын сейчас?
– Вот же пристала! – хлопнул ладонями по столу Дмитрий Иванович, сделал паузу, а потом проговорил: – Сын на нефтеперерабатывающем заводе работает. Я его лично устроил. Хорошо получает. Женат, двое детей. Дом – полная чаша.
– Вот спасибо, что сказали, – обрадовалась я, – у меня теперь последние подозрения отпали касательно вашей домработницы.
– Отпали у нее, ишь ты! – пробурчал недовольно Дмитрий Иванович.
– Перейдем теперь к вашим родственникам, – предложила я. – Как вы думаете, кто-нибудь из них способен нанять киллера, чтобы завладеть вашими деньгами?
Антиквар от моих слов чуть не подавился пересохшим куличом. Запив кулич чаем, старик излил на меня все, что накипело у него на сердце по поводу родни. Самые мягкие слова, используемые им, были «суки», «подонки», «твари» и «педерасты».
– Все, хватит. До меня начало доходить, – повысила я голос, перекрикивая его гневный монолог. – Скажите, как распределяются среди родственников ваши материальные средства в случае вашей смерти?
– Хе-хе, как распределяются… хе-хе… среди родственников, – мерзко захихикал Дмитрий Иванович, потирая руки, и внезапно заорал с дикой радостью так, что я подпрыгнула. – Вот им! Кукиш с маслом! – Он сунул мне под нос фигу, будто я была одним из его родственников, и пояснил: – Я все свои деньги и имущество завещал городскому краеведческому музею. Не думаете же, что работники музея решили меня устранить, тем более они даже не знают об ожидающем их богатстве.
– А ваши родственники знают о вашем завещании? – спросила я, слегка ошалев от такой вести.
– Нет, конечно. Я никому об этом не говорил. Иначе бы они совсем свихнулись, – улыбаясь, сказал Дмитрий Иванович. – Даже Антон не знает.
– Иными словами, ваши родственники формально имеют мотив для совершения покушения? – подытожила я.
– Еще как имеют, – поддакнул старик.
– Поскольку я слабо разбираюсь в антиквариате, поясните мне, Дмитрий Иванович, насколько сильна среди вас, коллекционеров, конкуренция, – попросила я его. – Мог ли кто-нибудь из ваших коллег нанять снайпера?
– Могли. Они могли, уверяю вас, – согласился Дмитрий Иванович. – Все антиквары как пауки, сидят по своим норам, собирая в сети все, что попадется. А сведи двух вместе – обязательно один другого сожрет.
– И много ли у вас конкурентов в нашем городе? – спросила я.
– Если отбросить мелкоту, то серьезных конкурентов у меня четыре человека. Павел Иванович Салов – мы вместе с ним работали в КГБ, редкий мерзавец и стукач. Его бы я выделил из остальных, как основного подозреваемого. Одно время мы даже находились в приятельских отношениях, но потом повздорили, и теперь он меня ненавидит лютой ненавистью. Второй – Тагир Илюмжинов, тупая скотина. Водит дружбу с бандитами, и, думаю, до добра его это не доведет. Или попадется на контрабанде и сбыте краденого, или его порешат его же дружки. В нашем деле лучше подальше держаться от криминалитета, для Тагира это правило – пустой звук. Еще Георгий Литвин, директор школы искусств. Его я не очень хорошо знаю, однако он несколько раз перебегал мне дорожку.
О проекте
О подписке