– В центральной части России у нас конкурентов нет. Есть в Сибири один химзавод. Именно его хозяева, желая стать монополистами, и попытались захватить нас несколько лет назад. Но на данный момент обстоятельства сложились таким образом, что бывшие хозяева сибирского химзавода не представляют для нас никакой опасности. А с теми, кто сейчас владеет этим предприятием, мы договорились о «сферах влияния», если здесь уместно такое выражение, – тщательно подбирая слова, ответил Шестопалов. – Более того, мое физическое устранение это равновесие никоим образом не нарушит.

Я внимательно посмотрела на него и только сейчас впервые подумала, что отстаивать свою независимость «комбинатские» могли не только путем переговоров, а и более жесткими мерами. И я уже совершенно другими глазами посмотрела на Алексея Ильича.

– Значит, отсюда удара ждать не приходится, – констатировала я, и он кивнул. – Тогда зайдем с другой стороны – ваше депутатство. Не было ли среди ваших соперников на выборах в облдуму человека, способного на решительные действия, чтобы всеми способами добиться своего?

– Татьяна Александровна, – чуть усмехнулся он. – В отличие от многих других предприятий области мы сохранили всю свою социалку, а потом и приумножили ее. Это ясли, детские сады, две подшефные школы, лагеря отдыха, причем один из них в Анапе, техникум при комбинате, медсанчасть с самым современным оборудованием и так далее. И пользуются всем этим не только работники комбината, но жители моего округа. И только от моего росчерка пера зависит, будет так продолжать впредь или нет. А теперь подумайте и скажите: у меня может быть соперник на выборах?

– А… – я глазами показала на его лежавший на столе смартфон.

– Для моих людей это – не компромат. Скажу больше: если бы не мои младшие дети, я объяснил бы людям, что кто-то меня вот так достает. Они бросились бы искать виновного, обязательно нашли, и он проклял бы тот день, когда эта гнусная мысль пришла в его голову. Но, если информация все-таки выйдет наружу, я обязательно так поступлю.

«И действия этих доверенных людей вряд ли будут законными», – подумала я.

– Ну что ж. Некоторая ясность появилась. Теперь давайте определяться на местности. Я понимаю, что вы привыкли сами принимать решения и отдавать команды, но сейчас не тот случай. Если вы хотите без лишнего шума вывести на чистую воду своего врага и закрыть эту историю раз и навсегда, вы будете делать только то, что я скажу, и никакой неорганизованной самодеятельности. Вы согласны?

– У меня есть выбор? – пожал плечами Шестопалов. – Говорите, что я должен делать.

– Мы с вами подыграем вашему врагу, – начала я.

– То есть я должен умереть? – усмехнулся он.

– Вы начали шутить, и это обнадеживает. Нет, умирать вам не придется, но вам нужно будет лечь в больницу в очень тяжелом состоянии, когда врачи не могут дать никаких прогнозов. Причем не в вашу медсанчасть, потому что сотрудники комбината обязательно хорошо знакомы с врачами там и смогут легко выяснить ваше истинное состояние. Это будет частная больница, откуда информация не просочится. Вы знаете клинику Полянской?

– Я даже знаком с Клавдией Петровной, – добавил он.

– Тем лучше. Тогда давайте решим, кто из нас будет с ней договариваться.

– Лучше я, чтобы никто не смог найти между нами никакой связи, – предложил Шестопалов.

– Хорошо. Значит, поступим следующим образом. Этой ночью вам станет очень плохо с сердцем, настолько плохо, что ваша жена позвонит не в вашу медсанчасть, а в клинику Полянской, откуда за вами приедет реанимобиль, который вас туда и отвезет. Вы там будете находиться якобы, а может быть, и на самом деле, в палате реанимации – это, если она свободна. Если она занята, то просто в отдельной палате, пределы которой вам ни в коем случае нельзя покидать. Клиника это дорогая, лежат там люди непростые, среди которых могут быть ваши знакомые. Если вас там увидят и узнают, то в городе станет известно, как вы на самом деле себя чувствуете, потому что разгуливающий по коридорам человек в критическом состоянии находиться не может. Пускать к вам никого не будут, даже Настю, по телефону комментировать ваше состояние – тоже. Информацию ваш лечащий врач будет предоставлять только ей при ее личном посещении. Клиника находится за городом на самом севере, ваш комбинат – тоже за городом, но на самом юге. Прямого сообщения нет. Вероятность того, что туда кто-то поедет, небольшая. Но, даже если приедет, получит от ворот поворот. Пока вы там будете лечиться, а вам это явно не повредит, мы с вашей женой займемся делом.

– Не впутывайте в эту историю мою жену, – вскинулся он.

– Поздно! – развела руками я. – Она в ней уже участвует. Но вы не беспокойтесь, мне от нее требуется только информационная поддержка. Мне нужно посмотреть все фотографии, какие у вас только есть дома, чтобы знать, кто есть кто, потому что на комбинате я появиться не могу. Нужные снимки отберу, а потом верну. Да и поговорить мне с ней надо, узнать, что она думает об окружающих вас людях. Как говорится, да будет выслушана и другая сторона. Пока я знаю только ваше мнение, а у нее может быть свое. А взгляд, как выяснилось, у нее верный.

– По поводу фотографий, так смотрите все, что нужно, а вот насчет ее мнения?.. У нас дома почти никто не бывает – я слишком дорожу семейным покоем. На корпоративах Настя была считаные разы, потому что ей подобные мероприятия не нравятся. Она моя жена, а не вешалка для эксклюзивной одежды и драгоценностей, она домашний человек и ей неуютно там, где все на нее глазеют. Когда без этого не обойтись, она проводит там полчаса-час, а потом мы уезжаем. И мне это не в тягость, потому что мне гораздо приятнее провести это время с ней и детьми, чем смотреть на пьяные физиономии.

Я взяла листок, на котором Шестопалов перечислил своих любовниц, но оказалось, что ни одна из них никогда не работала на комбинате, о чем ему и сказала.

– Умные люди говорят: «Не греши, где живешь и работаешь», – ответил он. – Я никогда не заводил служебных романов. И всех этих женщин я сразу предупреждал, что второй раз жениться не собираюсь. Да и расставался я с ними по-доброму. Наверное, поэтому ни одна из них ни разу не попыталась отомстить мне, встретившись с Настей или позвонив ей, чтобы наговорить про меня гадости.

– Но вы ведь не сдержали свое обещание – им говорили, что не женитесь, а сами женились, причем не на них, – напомнила я.

– Это отдельная история, она касается только меня и Насти, – твердо заявил он.

– Понятно, – не стала углубляться я. – Так, где я могу с ней якобы случайно познакомиться? Раз она наводила обо мне справки, то знает, как я выгляжу, а я видела ее фотографию, так что не ошибемся.

– Настя каждый день привозит детей в школу – они в первом лицее учатся, а потом забирает их и отвозит домой. Пока они там, она ходит по магазинам, в салоны, занимается фитнесом в центре «Грация» – по вторникам и пятницам с одиннадцати до часу.

– Очень хорошо. Значит, завтра мы с ней там и встретимся. Теперь о связи. Я дам вам телефон с другим номером, а свой смартфон вы оставите у меня – вы же будете якобы в реанимации и не в том состоянии, чтобы пользоваться им. После окончания этой истории я его вам верну в целости и сохранности.

– Берите, конечно, но зачем он вам? – удивился Алексей Ильич.

– Понимаете, когда все узнают, что вы в больнице в тяжелом состоянии, ваш враг, решив, что дело почти сделано, может потерять осторожность и следующие снимки посылать, уже не таясь. Вот я и выясню, откуда.

– То есть вы собираетесь подключить к поискам еще кого-то? – насторожился он.

– Не беспокойтесь! Этот «кто-то» классический «ботаник», которого интересует сам процесс, а не содержание, – постаралась успокоить я его. – Кроме того, он и его семья бесконечно благодарны мне за то, что я спасла его от тюрьмы, а влип он тогда здорово. Поэтому он все сделает и никому ничего не скажет. Я за это ручаюсь.

– Татьяна Александровна, мне не хотелось бы угрожать, но если эта история станет достоянием гласности по вашей вине…

– Не продолжайте! Я уже поняла, что вы создадите мне такой уют, что бегство из города станет для меня единственно возможным выходом, – холодно произнесла я.

– Вы меня правильно поняли, – жестко сказал Шестопалов.

– Вам не придется напрягаться, уверяю вас, – не менее жестко ответила я. – Этот человек работает на меня не в первый раз, и до сих пор никто не жаловался ни на него, ни на меня. Если вас что-то не устраивает, то давайте расстанемся. Конфиденциальность гарантирую.

Я была взбешена настолько, что встала со стула, давая понять, что и ему пора на выход. Черт с ними с Сейшелами и Мальдивами, но так обращаться с собой я никому никогда не позволяла и впредь не собираюсь.

– Вы обещали дать мне телефон, – напомнил он, показывая, что сдался, но я решила дожать ситуацию и продолжала молча стоять.

Поняв, что так легко он не отделается, Шестопалов вынужден был извиниться:

– Простите. Просто вы, вероятно, не знаете, что такое месяц жить на грани нервного срыва.

Поскольку конфликт был исчерпан, я сменила гнев на милость и мягко сказала:

– Алексей Ильич, вы не первый, кто приходит ко мне со своей бедой. Поверьте мне на слово, что были в моей практике случаи и пострашнее. Не волнуйтесь, мы обязательно победим.

Я вышла в комнату и, вернувшись, положила на стол коробку со своим старым телефоном и упаковку с симкой. Достав телефон, я установила в него новую симку и подключила его на подзарядку.

– Сейчас проверим, как он работает, – сказала я. – А пока я внесу новый номер в свой сотовый. Вы же дадите этот свой новый номер только жене и никому больше. Ни одной живой душе, даже самому близкому другу – я имею в виду Кошкина. Кстати, вы обычно его вместо себя на хозяйстве оставляете?

– Нет, конечно, – все еще довольно напряженным голосом ответил Шестопалов – не привык, ох не привык господин генеральный директор, чтобы его против шерстки гладили. – Его потолок – главный инженер, что, к счастью, он и сам понимает и наверх не рвется.

– Ответственности боится?

– Нет, просто знает, что не потянет. Вместо меня первый зам остается, толковый мужик, я в нем уверен, ни разу меня не подвел.

– Если вы все-таки по какой-то причине уйдете с работы, он вас сменит на посту генерального директора? – Шестопалов кивнул, а я взяла реестр и чуть не рассмеялась: – А Кошкин-то акционер! Целых две акции у него!

– Да и те я ему за символическую цену продал, а то некрасиво получилось – он тогда меня и Настю очень сильно поддержал. Да и в 90-е мне здорово помог.

– А почему же он изначально не стал акционером? – удивилась я.

– Потому что не стал выкупать акции, – объяснил он.

– А ваш первый заместитель – акционер?

– Нет, я назначил его на эту должность уже позже, когда все было распределено. Так что он просто наемный работник.

Пока мы говорили, сотовый немного зарядился, я его проверила и вместе с зарядным устройством отдала Алексею Ильичу. И тут я спохватилась:

– Скажите, где вы живете и сколько вас там всего?

– Это коттеджный поселок «Химик», там все руководство комбината живет. Он находится выше по течению от предприятия. Территория огороженная, охраняемая, там у нас все свое. В доме живем мы вчетвером: я, жена и дети. Ну и собаки с кошками, конечно. Дети без них не могут.

– То есть Анастасия сама ведет хозяйство? – удивилась я.

– Нет, конечно. По понедельникам, средам и пятницам приходит домработница. Она у нас уже очень давно работает. С нашего же комбината она. Вышла на пенсию по вредности и вот теперь подрабатывает. А живет она в поселке неподалеку, мы там еще при Советах для рабочих дома выстроили. Ее муж Дмитрий и сын Егор работают, естественно, на комбинате. Егор – моим персональным водителем.

– Пожалуйста, обговорите все с женой только, – подчеркнула я, – в отсутствии посторонних, с глазу на глаз и обязательно вне дома, чтобы исключить малейшую возможность прослушки.

– Да мы Дарье!.. – возмутился он, но я перебила его:

– Алексей Ильич! Не зря говорят, что береженого и бог бережет. Вы права на риск не имеете. Думайте сначала о детях, а потом обо всем остальном, в том числе и собственном самолюбии. Бывали случаи, когда человек на меня чуть с кулаками не бросался и на груди нижнее белье рвал. С пеной у рта орал, что кто-то там его от смерти спас и он ему больше, чем себе, верит. А потом в голос матерился и клялся, что этого же человека своими руками порешит, потому что именно он его и подставил. Так что нас только трое, кто знает правду, не будем увеличивать это число. Полянская еще и не такие секреты хранить умеет, но и ей лишнего не говорите, а только минимум необходимого. Может быть, все-таки мне с ней поговорить?

– Нет, я сам, – покачал головой Шестопалов. – Ну, мы, кажется, все обсудили?

Я, подумав, пожала плечами и сказала:

– Если возникнет необходимость, свяжемся по телефону. Я завтра вашу жену проинструктирую, что и как кому говорить.

– Тогда вот вам на расходы, – он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне. – Здесь сто тысяч. Поскольку, как я понял, мы с вами снова встретимся только тогда, когда все будет закончено, вам должно хватить. Если же почему-то не хватит, Настя вам добавит.

– Не волнуйтесь, отчитаюсь за каждую копейку, – заверила его я.

– Вы, главное, врага моего найдите, у меня же на кону жизнь стоит! По сравнению с этим деньги – такая мелочь!

Одевшись, точнее замаскировавшись, Шестопалов ушел, а я, глядя ему вслед, по-думала: «Да уж! Досталось мужику! Но он хорошо держится. Другой бы на его месте в истерике бился». Вернувшись в кухню, я запоздало увидела, что к чаю ни он, ни я не притронулись, да и неудивительно – уж очень напряженная беседа у нас получилась. Я перешла в комнату и достала гадательные кости, чтобы, как всегда делаю в начале нового расследования, узнать, что меня ждет, и бросила их. Выпало 2+20+27. Это значило, что у меня будут сильные и смелые партнеры в работе. И умные, следовало бы добавить. Гадать, кто это, не приходилось. Они у меня уже много лет одни и те же, люди, которым я, безусловно, верю. И к первому из них я собралась отправиться немедленно, чтобы озадачить и отправить «на дело», потом ко второму, чтобы напомнить, что он мне кое-чем обязан, и опять-таки озадачить. А вот к третьему нужно было подкрадываться очень осторожно, как кошка к мышке, потом поскулить и только после этого попросить о помощи. А посмотреть снимки на флешке Алексея Ильича я и потом могла.

Первым был Вениамин Аясов, он же бомж Венчик Аякс, причем бомж по призванию, потому что иного образа жизни не признавал. Жил он не очень далеко от меня в подвале дома в центре города на практически легальных основаниях, то есть жильцы дома были совсем не против такого сосуществования, дали ему ключ от подвала и даже подкармливали, особенно сердобольные старушки. А что? Венчик не пил, не курил, гостей к себе не водил, его проживание в подвале гарантировало жильцов от нашествия других, не столь спокойных обитателей, которые могли или сараи обворовать, или что-то металлическое открутить для сдачи в металлолом, или даже устроить пожар от неосторожного обращения с огнем. Короче, Венчик был сторожем подвала, причем для управляющей компании бесплатным. На пропитание он себе зарабатывал тем, что собирал бутылки и жестянки из-под напитков, да и от меня ему за работу временами неплохо перепадало. Зимой он по большей части отсиживался «дома», а вот летом застать его там было проблематично: он ходил за грибами и ягодами в лес, где мог пропадать по несколько дней, жил на островах в шалаше с такими же, как он, любителями природы и ловил рыбу. Купаясь в Волге, он одновременно решал свои гигиенические проблемы, зато зимой пах, как медведь после спячки. Не могу сказать, что лично общалась с медведем в этот период его жизни, но по моим представлениям запах должен быть приблизительно такой же.

В дореволюционной России Венчик был бы классическим бродягой. Летом ходил от деревни к деревне, за еду и ночлег рассказывал последние новости и притчи, коих знал великое множество, передохнув, шел дальше, а на зиму устраивался бы при каком-нибудь монастыре, чтобы по весне опять отправиться пешком по матушке-Руси. В наше время такой жизнью уже не поживешь, да и возраст у Венчика не тот, вот и приходилось ему ограничивать свои странствия пределами Тарасова с пригородами. Знакомых у него было великое множество и вообще среди бомжей он пользовался большим авторитетом. Не помню случая, чтобы я, обратившись к нему за помощью, не получила ее. Конечно, неудобно мне было отправлять его на задание в такой мороз, но я пообещала себе самым тщательным образом проследить, чтобы он оделся потеплее.

Вторым был Фима Симанович. В то время, когда мы познакомились, он оканчивал школу, был отличником и шел на золотую медаль. В общем, ему прочили самое блестящее будущее на поприще программирования. Но тут с ним случилось большое несчастье – он влюбился. И, как это обычно бывает, в свою полную противоположность: тихий, скромный, домашний мальчик пал жертвой страсти к своей однокласснице, такой оторве, которой и безбашенные мальчишки в подметки не годились. Катя, так звали эту девицу, вертела им как хотела, а потом поставила условие, что отдастся ему только в том случае, если он взломает сеть одного госучреждения и удалит оттуда кое-какие записи. И Фима это сделал. Взлом обнаружили, что именно было удалено, выяснили, но, к счастью для Фимы, руководителем этой структуры был мой бывший клиент. Он не захотел выносить сор из избы и обратился ко мне. Я, может быть, и продвинутый юзер, но в таких компьютерных делах – не специалист, поэтому пошла от имен парней из удаленных записей. В конце концов, я вышла на Катю, подслушала и попутно записала ее разговор с ними и узнала, кому надо не только по рукам, но и по маковке настучать, чтобы больше не шалил. Я пришла вечером к Симановичам, рассказала, во что влип их сын, и дала послушать этому влюбленному идиоту, что говорит о нем Катя – заметим, ничего хорошего, сплошь насмешки, оскорбления и издевательства. А потом открыла принесенный с собой УК РФ и показала, что именно грозит Фиме за его художества.