Цитаты из книги «Учись слушать. Серфинг на радиоволне»

С жадностью проглотила я «Золотую розу». Да где ж я раньше-то была, мать честная? Особенно если в тебе проклюнулся росток писательства, ты должен прильнуть к этой книге, потому что в ней разными путями Мастер приоткрывает завесу над непостижимой тайной — «как это делается».

«Пока хватает сил смеяться над бедой, беспечны мы, как в праздник эскимосы», — пел Юрий Визбор.

У них много общего — у Визбора и у Коваля. Куда больше, чем имя — Юрий Иосифович. Умение рассмешить людей — необыкновенное качество, дар судьбы. Такое впечатление, что когда появлялся Визбор, все или пели, или хохотали.

И — спохватившись: «Еще я сочинял песни, рассказы, пьесы, стихи».

Визбор говорил о своей жизни так: «Я рыбачил, стоял с перфоратором смену, менял штуцера на нефтедобыче, подучивался навигаторскому делу, водил самолет, участвовал во взрывных работах, снимал на зимовках показания приборов, был киноактером, фотографии выставлял в Доме журналистов, прыгал с парашютом, стоял на границе в наряде, служил радистом и заработал I класс, ремонтировал моторы, водил яхту, выступал с концертами, чинил радиоаппаратуру, тренировал горнолыжников, был учителем в школе, работал на лесоповале, водил в горах и на севере альпинистские и туристские группы, строил дома, занимался подводным плаваньем. Вот, пожалуй, и все. Не, не все. Я еще журналист. Все это я делал во имя своей основной и единственной профессии. Во имя и для нее».

Так в ноосфере нашей планеты звучит голос Юрия Визбора, негромкий и улыбчивый. Визбор — Эдисон в журналистике, всюду, куда бы ни забрасывала его судьба, с ним был уже заранее включенный мик­рофон: он мчался с Чегета на лыжах, огибая скалы и уступы, и одновременно вел репортаж с места событий. Задыхаясь от недостатка кислорода, бормотал в микрофон, что он видит и чувствует, поднимаясь на Памир, Тянь-Шань и прочие колоссальные возвышенности над уровнем моря. Все эти рискованные приключения он фиксировал на пленке — прерывистое дыхание, скрип снега под ногами, сорвавшийся камнепад, эхо далеких лавин.

Этот почерк — летящие смешные буквы — теперь всегда напоминает мне, что наша жизнь куда веселее, чем нам кажется. И что клоун Юрик стоит за цирковым занавесом — глядит в щелочку, как мы работаем на манеже, и переживает за нас.

«Каждый раз перед выходом на манеж я смотрю в щелочку занавеса на зрительный зал, и чуть быстрее начинает биться сердце. Я уже мысленно там, с публикой, которая ждет, настраиваюсь на встречу с ней, — пишет Юрий Никулин в своей книжке. — Как нас сегодня примут? Если публика благожелательная, тепло встречает твое первое появление, то забываешь обо всем на свете. И, подогретый аплодисментами, настроенный на хороший прием, я радостно выхожу на манеж, чтобы начать свою работу».

воспаление легких! Тут к нему валом повалил народ — от самых сановитых до канонических уборщиц со швабрами в сатиновых халатах. Придут, уставятся и глядят на него, как будто чего-то ждут. Он улыбнется, пошутит, и все — абсолютно все и каждый — уходят с хохотом. «Подзаряжаться приходят», — подумала я. — Вы извините, — сказал мне Юрий Владимирович, кивнув на безостановочный людской поток. А я и рада. Ну что мне у него спрашивать? Ведь самые лучшие случаи он описал в своей книжке «Почти серьезно». Я у знакомых взяла ее почитать и целый год не отдавала. Да просто посидеть с ним, пусть даже в холодной комнате, поглядеть на него, послушать. Такой родной человек.

Мне кажется, он понял, что путь, который меня сюда привел, не так прост, как дорога от Орехово-Борисова до Цветного бульвара. Встал, взял с вешалки пальто, накинул на плечи, там холодно было у него, окна не заклеены, и… занялся своими делами. Какой-то мужик явился, давай с ним про зубы разговаривать. Юрий Владимирович говорит: — Мне в институте делали снимок — круговую панораму. Через минуту вынесли ВОТ ТАКУЮ ЧЕЛЮСТЬ! — никулинский жест — разведенные кисти рук — как будто он держит дыню-торпеду. — Потом операция в госпитале для ветеранов войны. «У вас кровь как сворачивается?» — спрашивают. — «Да ничего», — отвечаю. Положили меня на стол. А там плюс шесть градусов. В результате с зубами все нормально, а у самого —