– Все так и было, – тяжело вздохнул Александр Федорович. – Но все-таки трудно построить новое за один день. Нет возможности его построить и за месяц, и даже за год. А невежественные массы требуют именно этого, не понимая, что без труда ничего не достичь. Между тем, что мы видим? Фабрики, заводы стоят, никто не работает… Впрочем, для чего я тебе рассказываю об этом? Ты и сам все прекрасно видишь. Пришлось даже ввести карточки на самое необходимое. Люди, часами стоя в очередях, надумывают черт знает что. Разве этого мы хотели в феврале?.. А крестьянские бунты? Народ требует предоставить им землю… Ну, отдадим мы им сейчас землю. И что? Что они будут с ней делать? Чем будут обрабатывать? Откуда возьмут зерно? Что будут делать с урожаем потом? Старые правила и законы устарели, а новых еще нет. Я приказываю Министерству внутренних дел подавить крестьянское движение, а тем временем Министерство земледелия, наоборот, старается раздуть мятеж, не подчиняясь требованиям Временного правительства. И я ничего не могу сделать.

– Быть может, надобно провести земельную реформу сейчас, отдав какую-то часть земель крестьянам? – осторожно предположил Николай, посмотрев на Керенского.

– Для того чтобы решать такие задачи, нужно знать мнение всех людей, а не отдельных личностей. С тем я и собираюсь организовать Учредительное собрание. Беда в том, что страна у нас слишком большая, трудно раскачивается. В Петрограде и в Москве партии готовы к съезду, а в других городах только думают, что и как. А если мы не учтем мнение всех людей, то опять появятся недовольные, опять будут волнения, опять смута, которая будет мешать строить новое государство.

– Не сочтите за дерзость, Александр Федорович, – покачал головой Аничков, – но вы вряд ли сможете угодить всем. Да и стоит ли это делать? Мне кажется, только поймите меня правильно, не стоит подстраиваться под каждого, а следует делать то, что в итоге принесет пользу России. В данном случае ваше промедление может стать для страны роковой ошибкой. Вы уже потеряли поддержку интеллигенции, связанной с буржуазией, подобное случится и с простым народом. Они пойдут за более сильным лидером.

Слова Аничкова явно пришлись не по душе Керенскому. Он порывисто встал и начал молча ходить по кабинету взад и вперед.

– И что ты предлагаешь? – сквозь зубы проговорил Александр Федорович, остановившись, наконец, напротив Николая.

– Прежде всего отменить подготовку к новой кампании. Никто не верит в победу, поэтому и не хотят участвовать в бессмысленной войне. Ваши враги, используя промахи Временного правительства в своих интересах, будоражат народ, поднимая новый мятеж. Откажитесь от союзнического долга!

– Что? – вскричал Керенский, покраснев. – Вы забыли про честь, милостивый государь? Как я могу отказаться от данного мною слова?

Он быстрыми шагами дошел до рабочего стола и вновь сел.

– Довольно об этом, – недовольным тоном сказал он. – Завтра ты получишь документы, в которых найдешь новые предписания и дальнейшие инструкции… Я слышал, ты приехал не один? Что ж, прими мои поздравления. Надеюсь, вам удалось подыскать приличное жилье. Если нет, то зайди завтра к Захарову, скажешь ему, чтобы помог… я сам сегодня переговорю с ним.

– Благодарю, Александр Федорович, не стоит, – вежливо отказался Аничков. – Мы уже устроились. На самом деле, не бог весть что, но тепло и уютно.

– Хорошо, – коротко ответил Керенский, вновь погрузившись в бумаги, лежащие на столе. – Тем не менее, если что-то потребуется, то дай знать.

С тяжелым сердцем Николай Аничков покинул кабинет Верховного главнокомандующего. Шестое чувство ему подсказывало, что конец уже близок. И предотвратить крушение всех надежд на светлое будущее, к сожалению, никому не под силу. Кормчий обладал аналитическим складом ума, силой воли и желанием рулить. Но при всех положительных качествах он не имел ни мужества для принятия непопулярных решений, ни достаточного характера, чтобы совершать какие-либо действия без гарантий успеха, ни способности признавать мир таким, какой он в реальности, ни готовности учиться на собственных ошибках. «Piscis primum a capite foetat²⁸, – подумал Николай, тяжело вздохнув. – Не помню, кто сказал… по-моему, Плутарх или Ксенофонт: «Предводитель должен отличаться от подчиненных не роскошным образом жизни, а трудолюбием и умением предвидеть события». Александр Федорович усерден, но не может или не хочет видеть предвестий новой назревающей революции. И что-то мне подсказывает, что она уже не будет бескровной, как Февральская. Много, много бед принесет России новая революционная волна…»

Так, погруженный в свои думы, Николай дошел до дома, где его с нетерпением поджидала я, охваченная тревогой и неопределенностью.

– Ты выглядишь очень расстроенным, – увидев мужа, проговорила я. – Что стряслось?

– Ах, моя милая Кэт, – печально покачав головой, отозвался он, – как тяжело сознавать, что ты хочешь, но ничего не можешь изменить. Мир катится в тартарары. Я не знаю, сколько у нас есть времени.

– Ты говоришь загадками, – нахмурившись, сказала я.

– Грядет новая революция, милая. И она уже не за горами. Ты уже слышала, о чем говорят люди?

– Да, и меня это пугает.

– Признаться, меня тоже, потому что к власти рвутся люди, которым нет никакого дела до людских бед. Они жаждут власти, жаждут величия, жаждут крови.

– Не говори так! – вскричала я. – Ты пугаешь меня!

– Прости, прости, милая, – обнимая меня за плечи, с нежностью в голосе произнес Николя. – Я и сам несколько напуган, так как вижу, что мы стоим на краю огромной пропасти и можем упасть в нее в любую минуту.

– Но что же делать? – прижавшись к мужу, задала я вопрос. – Может быть, уедем? Куда-нибудь… В Сибирь, за Урал… Или на юг, в Одессу… Или, как советовала матушка, за границу? Мы все равно ничего не можем изменить, так ради чего сидеть и глядеть, как умирает Россия?

– Милая Кэт, – отстранив меня и поглядев в мои заплаканные глаза, начал Николя, – неужели ты думаешь, что я способен бросить страну в такое сложное для нее время? Бросить всех, кто доверял мне, шел за мной, верил каждому моему слову? Как я могу подвести тех, кто рассчитывает на меня сейчас?

– Ты говоришь о Керенском? – вопрошающе глядя на мужа, спросила я. – А ты уверен, что глава Временного правительства не бросит свой пост и будет с нами до конца?

– Уверен, – усаживаясь на стул, отозвался Николя. – Во время нашей сегодняшней беседы я посоветовал ему отказаться от союзнической миссии, и знаешь, о чем Александр Федорович напомнил мне?

– О чем?

– О чести! Понимаешь, даже в такое трудное время, когда уже не знаешь, кто твой друг, а кто враг, ОН думает о чести.

– Прости, я, возможно, скажу сейчас глупость, но о какой чести может идти речь, когда на фронте гибнут люди? За какие идеи и идеалы они погибают? За Родину, за отца и мать?.. Во имя чего?.. Я работала в госпитале и видела изуродованные тела, гниющие раны, слышала душераздирающие стоны, чувствовала запах смерти. Поэтому я понимаю народ, который отказывается воевать за корыстные интересы, за бездумную политику, за ложь людей, стоящих у власти.

– Милая Кэти, я полностью согласен с тобой, но все же убедить в этом Александра Федоровича я так и не смог… К сожалению для всех нас. Не смог и уговорить собрать Учредительное собрание как можно скорее. Одна ошибка следует за другой…

Он встал и начал прохаживаться по убогой комнатке, в которой не было ничего, кроме кровати, небольшого стола и двух стульев. К сожалению, о комфорте приходилось только мечтать. Наконец, он остановился подле меня и, обняв за плечи, тихо произнес:

– Катюша, я вот о чем подумал… Тебе на самом деле нужно уехать на время. Погости у своей родственницы в Париже. Пускай тут все уляжется, успокоится, тогда и вернешься. Пойми, мне так будет покойнее.

– Как ты мог предложить мне подобное! – вырвавшись из его объятий, с возмущением ответила я. – Неужто ты мог подумать, что я брошу тебя одного? Я давала клятву перед алтарем быть вместе в горе и в радости. Поэтому что бы ни случилось, куда бы ни занесла нас судьба, я буду верна данному слову.

– Ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь, – перебила я его. – Я останусь в любом случае. И давай не будем больше говорить на эту тему… Пойдем лучше поужинаем. Мне удалось достать немного хлеба и масла. Чайник уже вскипел…

Вдруг мы услышали стук в дверь.

– К-кто это может быть? – испугавшись, спросила я.

– Сейчас узнаем, – вынимая из пальто парабеллум, сказал Николя и осторожно направился к двери. – Пожалуйста, оставайся в комнате.

Я услышала, как муж открыл дверь, вслед за этим последовал короткий разговор, далее звук закрывающейся двери. Через несколько секунд в комнату вошел Николя, держа в руке конверт.

– Что это? – не понимая, в чем дело, спросила я.

– Это документы, о которых утром говорил мне Александр Федорович.

– Что в них написано? – внутренне похолодев, спросила я, подходя к мужу. – С какой стати Керенский прислал тебе их?

– Это касается моей дальнейшей работы, милая… Подожди…

– Понятно, – проговорил он через несколько минут, пробежавшись глазами по письму.

Он бросил конверт на стол и начал в задумчивости расхаживать по комнате.

– Что? Что понятно? – мною овладел ужас.

Неопределенность пугала меня.

– Ты уверена, что не хочешь уехать из страны? – еще раз спросил Николя. – Это последняя возможность…

– Ты знаешь ответ на свой вопрос: я буду рядом с тобой, чтобы ни случилось.

– Что ж, тогда тебе придется вновь собирать чемоданы, ибо мы уезжаем в длительную командировку.

– И куда мы направляемся?

– Керенский, не рассчитывая более на Петроград и Москву, ищет поддержки в центральных российских губерниях. Разумно… Эх, только бы не было поздно…

Глава 9

Guerre et pitié ne s’accordent pas²⁹.

Я не буду описывать нашу поездку. Сказать, что она была трудной, значит, ничего не сказать. Поначалу Николя принимали крайне враждебно. Никто не верил в то, что Временному правительству вновь удастся взять ситуацию под контроль. Однако после выступлений мужа, оратора от Бога, настроение толпы менялось. Народ и его вожаки словно завороженные смотрели на Николая, внемля каждому его слову. Нет, он не обещал земного рая, как это делали большевики на митингах. Муж разъяснял и убеждал людей в том, что без трудностей, без самоотверженного труда не построить новое государство, что только совместными силами мы сможем преодолеть испытания и зажить той жизнью, о которой мечтали многие годы. Естественно, на митингах случались и провокации. Лживыми речами и оговорами подстрекатели пытались озлобить толпу, открыто призывая к захвату власти, но их оттесняли в сторону, не поддаваясь угрозам и уговорам.

После многочасовых дискуссий руководители различных комитетов и советов, в конце концов, соглашались с доводами Николая и давали обещание поддержать Временное правительство на выборах в Учредительное собрание, которые должны были состояться 12 ноября. Дату же самого собрания, отложенного из-за необходимости подготовить аппарат для проведения беспристрастных и грамотных выборов, перенесли на 28 ноября. С каждым днем Николай становился все молчаливее и мрачнее. Кто, как ни он, мог лучше понимать, что до полного краха оставались считанные дни. «Слишком много времени прошло впустую, пока партии занимались перетягиванием одеяла на себя. Мы упустили возможность поднять Россию с колен… Господи! Скольким наша гордыня и наши промахи будут стоить жизни?»

Прошло полтора месяца после нашего отъезда из Петрограда. До нас доходили тревожные вести о том, что большевики все активнее и активнее ведут работу среди масс, подталкивая их к полному неповиновению. «Берите и захватывайте!» – вот каким был их основной лозунг.

– «Берите сейчас, не ждите, когда власти вам дадут то, что принадлежит вам по праву», – прочитал листовку Николя и со злостью скомкал ее. – Нет, ну как люди могут поддаваться на такой бред! Какими нужно быть глупцами, чтобы пойти за такими авантюристами?

– По-видимому, не все думают так, как ты, – пожала плечами я.

В силу молодости и беспечности, я не догадывалась о масштабе надвигающейся беды. Тогда мне казалось, что все вернется на круги своя, жизнь встанет на прежние рельсы, и мы заживем счастливо. Я буду ждать Николя с работы, растить детей, вести хозяйство. По праздникам звуки музыки и радостные голоса друзей станут оглашать наш гостеприимный дом. Летом мы, наконец, поедем в свадебное путешествие… «Ах, как же это будет прекрасно!» – погрузилась было я в мечты, но мои думы были прерваны словами мужа, который продолжал возмущаться:

– Вот, прочитай эту резолюцию Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов! «Вся власть Советам! Долой Временное правительство!» Они подняли вопрос о свержении действующей власти и тут же решили его в положительном смысле. Как тебе это нравится? «Расходитесь по домам! – кричат они. – Это буржуазия и офицеры в интересах своих и иноземных капиталистов продолжают войну. Они обманывают вас!» А вопрос о земле? Знаешь, каким образом они предлагают решить проблему? «Забирай все сразу! Грабь награбленное». И вот за такими людьми идут крестьяне, которые хотят получить все и сразу. Возможно ли это? Опять земли, имущество помещиков, лошадей, телеги и прочий инвентарь заберут те, кто имеет силу, а нуждающиеся крестьяне останутся с носом. Начнется междоусобная война… А фабрики и заводы? Со всех сторон звучит призыв к рабочим, что они, дескать, должны взять под контроль работу различных отделов и избавиться от хозяев и инженеров, как от эксплуатирующих элементов. Но разве знает простой рабочий, ничего не понимающий ни в технике, ни в хозяйствовании, КАКИМ образом нужно управлять? Заводы и фабрики встанут, и те, кто «забрал все и сразу», останутся на улице… А вот прочти: «Временное правительство медлит с созывом Учредительного собрания, так как боится воли народа». Что за ерунда!..

– Неужели резолюцию поддержали? – ужаснулась я.

– Нет, насколько мне известно, Центральный исполнительный комитет рабочих и солдатских депутатов, как и Исполнительный комитет советов крестьянских депутатов, выступил против переворота. Все ждут Учредительного собрания. Хотя надо признаться, большевистские лидеры действуют грамотно, я бы даже сказал, талантливо. Нам бы поучиться у них, – горько усмехнулся Николай.

– Не говори так! – возмущенно произнесла я. – Учиться у кого? У неграмотных мужиков?

– Не скажи, милая. По слухам, Ленин получил хорошее образование, правда, я не могу с точностью этого утверждать, ибо есть противоречивые сведения. Троцкий же, хоть и не закончил Новороссийский университет, обладает незаурядным умом и в совершенстве владеет ораторским искусством. Но это не главное: самое важное то, что они оба стремятся к власти и готовы на все для достижения своих целей. И пока у них это получается гениально. Даже Керенский вынужден признать, что перед ним сильный противник.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – громким голосом приказал Николя.

На пороге появился щуплый, болезненного вида молодой человек. Это был портье гостиницы, в которой мы остановились.

– П-простите, пожалуйста, – немного заикаясь, проговорил он. – В-вам т-т-телеграмма из П-п-етрограда.

– Благодарю.

– Е-е-если что-то п-понадобится, господин Аничков, т-то я в в-в-ашем р-распоряжении, – низко поклонившись, проговорил худосочный парнишка и скрылся за дверью.

– Что в этой телеграмме? – подойдя к мужу, спросила я.

Тот вскрыл бланк и погрузился в чтение. Но чем дольше он читал, тем больше мрачнел.

– Нам следует срочно вернуться в Петроград, Кэт. Собери вещи, я пойду куплю билеты на поезд. Дай бог, чтобы мы прибыли вовремя…

Уже сидя на вокзале, Николай рассказал мне о положении дел: донское и кубанское казачество объявили себя самостоятельными республиками и начали переговоры с британским послом; с фронта хлынула толпа дезертиров; крестьяне, воодушевленными «вестями» с фронта, начали захватывать землю, грабить и жечь усадьбы, безжалостно убивая их владельцев. Созданный Керенским в противовес Съезду Советов Совет республики не имел никаких реальных полномочий; а Александр Федорович, который боялся потерять власть окончательно, фактически объявил себя диктатором. Петроградский совет воспользовался хаосом и во всеуслышание заявил, ссылаясь на заявление Родзянко, что новая власть собирается сдать Петроград немцам. Новость вызвала новую массовую бурю протестов. И вот в эту столицу нам предстояло вернуться… Точнее, только мне…

Трясясь в прокуренном вагоне, потому что ехать нам пришлось не в служебном, а в общем, я с тоской думала о том, что нас ожидает в Петрограде. Все же даже в самых страшных снах мне не могло привидеться то, что произошло с нами через несколько часов, когда моя жизнь окончательно разделилась на «до» и «после».

Выпив кипятку с остатками хлеба, я и Николя, утомленные поездкой, задремали. Постепенно умолкли разговоры, и вагон погрузился в тревожный сон. Где-то ближе к полуночи поезд прибыл на какую-то станцию. Впоследствии я так и не узнала ее названия, да мне, сказать по правде, сильнее всего хотелось обо всем забыть. Но память, как нарочно, не отпускала меня.

Сквозь дрему мне послышались громкие голоса на улице, которые требовали пропустить их в вагон.

– Кого это черти несут? Куды лезють? – неприлично выругавшись, проворчал наш сосед, выглянув в окно.

– Нечего, старый хрыч, сквернословить, – возмутилась пожилая женщина, одетая в крестьянскую одежду и вся увешанная тюками, с которыми она не пожелала расставаться. – Не вишь, барышня рядом. Негоже ей брань твою слушать.

– Так пущай привыкает, – усмехнулся мужик. – Эх, вот придет наша власть, так якшаться придется, хошь не хошь. А, молодица? Чаво это ты нос-то воротишь?

– Ах ты, балагур старый, совсем девку-то засмущал, – запричитала бабка. – Вон как краской залилась.

– Все хорошо, – пытаясь скрыть скорее возмущение, чем смущение, вымолвила я и тут же спросила: – Николя, что случилось? Кто там?

Муж во время моего диалога с попутчиками внимательно рассматривал столпившихся возле вагона людей. По его виду стало ясно, что он очень встревожен.

– Солдаты, – шепотом отозвался он, наконец садясь рядом со мной.

– Что им нужно? – удивилась я. – Вагон полон. Яблоку негде упасть.

– Я предполагаю, что они здесь не для этого.

– Тогда для чего? – все еще ничего не понимая, спросила я.

– Проверка документов, я думаю, – тяжело вздохнул муж. – Выявляют вражеские элементы… не следовало тебе ехать со мной, милая. Я теперь опасный попутчик.

– Ты не попутчик, а мой муж, – беря его за руку, отозвалась я, – поэтому я всегда буду с тобой, что бы ни произошло.

– Да пусти ты, пес поганый! – услышали мы грозный окрик одного из солдат. – Сказано тебе: проверка документов!

– По какому праву? – все еще пытаясь удержать оборону, спросил проводник.

– Правом, которое дал нам Петроградский совет рабочих и крестьян, единственная власть, которая ратует за свободу, равноправие и мир. Иль не слыхал о таком?.. Поди прочь, гнида!

– Господа, господа, – запротестовал было проводник, но тут раздался выстрел, и голос несчастного смолк.