– Нет, – покачала я головой. – Ничего не слышала.

В самом конце коридора экономка остановилась и, отперев замок большим ключом, толкнула двери. На нас неожиданно полился оранжевый густой свет, на секунду резанувший глаза. Комната оказалась огромной, с добротной старинной мебелью, большим камином и, главное, с чистым совсем новым зеркалом в золоченой оправе. С виду обычная спальня, никаких проклятий или заговоров.

– Надеюсь, вам здесь понравится. – Мэри взялась оправлять несуществующие складки на шелковом покрывале, застилавшем высокую кровать со столбиками.

– Вряд ли, – пристраивая аквариум с Дороти на широкий подоконник, отозвалась я.

– Простите? – видимо, экономке показалось, что она ослышалась. – Как вам вид из окна?

Окна выходили на ухоженное семейное кладбище со знаками светлой Богини над могилами. Хотелось надеяться, что по ночам духи умерших Брентов не станут царапаться в стекла и пытаться одолевать меня мелкими просьбами.

– Неплохо, – согласилась я. – Кладбища напоминают мне о папе.

– Ох, госпожа Дороти! Мы так привыкли к погосту, что даже в голову не пришло… – Мэри испуганно осеклась. – Ведь ваши родители умерли…

– Папа умер девять лет назад, – согласилась я, искоса глянув на покрасневшую от неловкости экономку. По какой-то причине, мне совершенно неясной, в разговорах о смерти обычные люди становились ужасно щепетильными.

– Вы по нему, должно быть, скучаете?

– Я бы скучала по нему чуть больше, если бы он согласился упокоиться с миром, как это в свое время сделала матушка, – заметила я, отходя от окна, а румяная толстушка испуганно икнула.

При жизни папа был профессиональным некромантом и теперь беспрестанно вселялся в кого-нибудь из замковых черных прислужников или даже в дядьку Аскольда, а потом мелко пакостил бабке Примроуз за то, что при жизни злобная теща с изяществом выедала ему чайной ложкой мозг.

– Проголодались с дороги? – попыталась Мэри перевести разговор. – Обед уже закончился, ужин в восемь, а сейчас как раз время чая. Наш повар Жюль готовит вкуснейшие профитроли. Он из королевства Фракии, влюбился в наши просторы и остался здесь жить.

– Профитроль? – не поняла я.

– Жюль, – поправила Мэри. – Вы ведь любите сладкое?

– Ненавижу.

Экономка замялась, на круглом лице отразилась работа мысли. Видимо, она прикидывала, как станет сживаться с молодой хозяйкой, когда Картер унаследует поместье, если она, эта странная высокая девица с идеально гладким пучком, в черном платье и на высоченных каблуках, характером не лучше колючего ежа. Слугам повезло, что я была не Дороти.

– Но я с удовольствием выпью чаю… – улыбнулась я. – С говяжьей отбивной, жареной картошкой и… что у вас там было на обед из горячего?

– Куриный суп с гренками, – зачарованно вымолвила Мэри.

– Остался?

Она кивнула.

– Вот, отлично! – изображая бурную радость, хлопнула я в ладоши и тишком сглотнула набежавшую от мыслей о сытном обеде слюну. – Супчику с гренками похлебать тоже будет неплохо. Конечно, все это исключительно к чаю вместо пирожных. А еще попросите кого-нибудь мух наловить.

– Добавить в чай? – для чего-то уточнила она.

– Зачем же? – удивленно пропыхтела я, стаскивая с отекших ног тяжелые туфли. – Сложите в баночку, съедим в натуральном виде.

Едва мне успели принести полный поднос одурительно пахнущей еды и мух в баночке для Дороти, а я только открыла серебряные колпаки, намереваясь, хорошенько позавтракать, пообедать и почаевничать, как в дверь постучались. Не дождавшись разрешения, в спальню ввалился Картер. Выглядел шантажист не лучшим образом, помятым и измотанным.

– Уже надо идти к дядьке? – уточнила я, с большим удовольствием проглотив ложку наваристого супа. Не помню, откуда уж сбежал Жюль, но готовил он божественно.

– Как? – Картер с оголодавшим видом уставился на поднос.

– Что? – изогнула я брови.

– Как ты уговорила Мэри тебя накормить до ужина?

– Я же черная ведьма, – пожала плечами. – У нас особое обаяние.

– Заявление, конечно, спорное, – громко сглотнула бывшая жаба.

– Прокляну, – с вкрадчивой улыбкой отозвалась я и широким жестом предложила: – Присоединишься к трапезе?

Не сводя взгляда с еды, Картер резво подсел за круглый столик, полностью занятый огромным подносом, схватил приборы и откромсал огромный кусок мяса.

– Оно с кровью, – заметила я.

– Я так голоден, что сожрал бы мясо, даже если бы оно вообще было сырым. – Он запихнул кусок в рот и принялся с наслаждением жевать.

– Ну, тогда приятного аппетита, смотри от жадности не подавись, – пожала я плечами. – Интересно, Дороти расстроится, если ты умрешь голодной смертью, или она уже поставила крест на женитьбе?

В следующий момент мясо у Картера пошло не в то горло, он выпучился.

– Я тебя не проклинала. Слышал, что на водопое змеи даже козлов не кусают? – пришлось тут же откреститься от черномагических шуток. – Просто ешь помедленнее.

Плеснув из графина воды, я протянула Картеру стакан. Напрочь забыв, что не пьет из рук черной ведьмы, в три глотка он осушил содержимое и произнес:

– Нам надо идти, а то Уильям взбесится. Флинт выглядит отвратительно, не сегодня завтра концы отдаст. Думаю, что прямо сейчас он объявит меня наследником.

С едой было покончено, и мы направились в хозяйское крыло. С приближением к апартаментам дядюшки Флинта запах болезни казался гуще и отчетливее. На стенах, затянутых в натуральный шелк, дремали серебристые ночные мотыльки – еще одни спутники смерти.

В комнате нас дожидались: гладко причесанный пастор, воспитанница Эбигейль с перевязанными пальцами, Уильям, отвратительно хорошо выглядевший без пиджака, парочка невнятных типчиков, явно стервятников из благотворительных фондов, и нескладный человек в нарукавниках, встретившийся нам в холле сразу по приезде. Воздух отравляло незаметное для других сладковатое зловоние. К своему счастью, не умеющие распознавать тошнотворный запах смерти люди сгрудились вокруг высокой кровати с тяжелым балдахином. На ней, откинувшись на подушки, лежал изможденный, тяжело дышавший старик с изрезанным морщинами лицом.

Тишина стояла такая, что стук моих каблуков о наборный паркет показался на редкость непочтительным. Выцветшие глаза дядьки сфокусировались на мне, я ответила ему столь же пристальным взглядом. Он едва заметно кивнул, подзывая поверенного. Тот немедленно нагнулся к его губам, а когда выпрямился, то вымолвил:

– Господин Брент говорит, что вы гораздо красивее, чем на миниатюрах.

– Не устану повторять, что от некоторых портретистов краски стоит запирать в столе, – игнорируя возмущенные взгляды братьев Брент, намекнула я, что портретик просто подкачал. Дороти, что греха таить, действительно была симпатичной.

Обмен любезностями, вероятно, закончился, и стряпчий объявил:

– Господин Брент готов объявить последнюю волю…

В этот острый момент гробовой тишины и напряженного молчания у меня в кармане платья басовито загудела пудреница с зеркальцем, словно закрытый в банку майский жук. Меня разыскивала Брит, больше некому. Что ж так не вовремя-то?

Присутствующие начали оглядываться, не понимая, откуда доносится необъяснимый звук. Только Уильям нацелил острый взгляд на меня, как будто догадывался, кто именно являлся источником неприятного жужжания. Наконец Брит сдалась. Настала уважительная тишина. Откашлявшись, стряпчий снова открыл рот:

– Господин Брент желает…

Зеркало снова загудело.

– Господин… – заикнулся поверенный.

– Мухой ко мне! Если не придешь ты, то приду к тебе я! – заявила Британи из моего кармана, но отчего-то показалось, будто потусторонний голос лился с потолка. Народ дружно сошел с лица.

– Смерть на пороге! – потрясенно пробормотал пастор, осенил себя божественным знаком и, закатив глаза, упал без чувств.

Дядюшка Флинт, взиравший на будущих наследников из глубины кровати, вдруг резко сел, не иначе как хотел сбежать от смерти. Начался страшный переполох. Эбигейл кинулась обратно укладывать вдруг ожившего благодетеля. Кто-то бросился приводить в чувство пастора. Уильям налил умирающему воды в стакан, остальное прямо из графина выплеснул на зеленеющего пастора.

Вселенское спокойствие сохраняли только поверенный, вероятно, за свою карьеру насмотревшийся всевозможных истерик, да я, невольно испоганившая торжественность момента. Пришлось сунуть руку в карман и сжать пудреницу, пока меня не уличили в вопиющем неуважении к желанию приличного человека отбыть на тот свет, не оставляя после себя непонятностей.

Никем не замеченная, я тихонечко выскользнула за дверь, и едва оказалась в одиночестве глухого коридора, как выхватила зеркало. Отщелкнув крышку, обнаружила, что из круглого окошка в золотой оправе на меня смотрел один кошачий глаз с красной радужкой – обозреть кузину целиком в крошечном зеркальце было невозможно.

– Кто ты? – испугалась она.

– Добрая фея в озверелом настроении! – рявкнула я.

– Уф… – пропыхтели с другой стороны магической связи. – У меня чуть сердце не остановилось.

– У меня тут от твоего божественного голоса едва коллективная остановка сердца не случилась. Ждем одни похороны, а чуть восемь не получили! Помолчи…

Кто-то попытался выйти из покоев, пришлось быстренько ретироваться. Простучав каблуками по паркету, я добралась до следующей двери, с помощью магии вскрыла замок и прошмыгнула в комнату, залитую утихающим вечерним солнцем.

– Нашла что-нибудь? – проворчала я.

– А то! – ухмыльнулась Брит. Вернее, оставалось предполагать, что она там ухмыльнулась, мне-то в пудренице было видно только сощуренный, поблескивающий радостью глаз. – Скоро буду у тебя!

– Подожди, Брит! Я сейчас… не в лавке, – закончила я мысль собственному отражению в зеркале, вернее, маленькому носу Дороти.

Не дослушав, нетерпеливая кузина разорвала магическую связь, а мне немедленно вспомнились все проклятья, одно другого краше, превращавшие логово в ловушку с надписью «Закрыто» на входной двери. Наверное, стоило нарисовать череп со скрещенными костями.

Боясь представить, что останется от лавки после того, как Британи, к примеру, окосеет или захромает, я моментально бросилась к огромному камину с аккуратно сложенными свежими поленьями, но тут же вспомнила о Дороти, поквакивающей в аквариуме, и развернулась на выход…

В дверях, сложив руки на груди и привалившись к косяку плечом, стоял Уильям и внимательно наблюдал за метаниями будущей родственницы. От неожиданности я даже подвернула ногу.

– Дороти? – самым вежливым тоном спросил он, как будто был не уверен, что я представилась реальным именем. – Что вы здесь делаете?

– А вы? – не растерялась я, сдув с лица выбившуюся из гладкого пучка прядь.

– Учитывая, что это моя спальня, – развел он руками, – вам, дорогая невестка, отвечать первой.

– Ваша?

Мгновенно на глаза попалась деревянная вешалка для мужских костюмов с пиджаком на плечиках.

– Дом такой огромный, что я заблудилась.

– Вы говорили с зеркалом, – заметил Уильям, видимо, не услышавший тот самый божественный голос, доведший целую комнату людей до нервного срыва.

– Обсуждала сама с собой, как к утру добраться в гостевое крыло. Так сказать, строила четкий план, чтобы окончательно не заплутать и не оказаться в подвале.

– И как успехи? – с иронией уточнил мужчина.

– Решила для начала выйти из комнаты.

– То есть вы направлялись к камину, потому что пытались выйти? – продолжал измываться он. – Думали вылезти на крышу через дымоход?

– А вы говорите со знанием дела, – не удержалась я от ответной шпильки, – но мой внутренний голос подсказал, что лучше начать поиски с коридора, а не с дымохода.

– Какой на редкость здравомыслящий внутренний голос, – изогнул Уильям брови, уже не пытаясь скрыть усмешки.

– Сама не нарадуюсь. Так что если вы не возражаете, то позвольте откланяться.

Мужчина потеснился, уступая мне дорогу, но лишь мы поравнялись, как схватил меня за локоть и заставил остановиться. Упоминать, что меня никто никогда бесцеремонно не хватал за локти, даже не имеет смысла. Отсутствие инстинкта самосохранения, похоже, было семейным изъяном Брентов, заложенным природой с рождения. Другого объяснения столь вопиющему отсутствию страха просто не выходило придумать.

– Дороти, – уставившись мне в глаза с ниоткуда возникшим холодом, произнес он, – надеюсь, что я никогда, ни при каких обстоятельствах больше не застану вас в своей спальне.

Он пытался меня напугать, наивный северный лицеист.

– Не сомневайтесь, Уильям, – осторожно освобождая руку, чтобы не сорваться и не шарахнуть наглеца магическим разрядом, спокойно вымолвила я, – в следующий раз постараюсь блуждать прицельнее, чтобы уже или в спальню к Картеру, или сразу в кухню.

Внимательный взгляд продолжал буравить точку у меня между лопатками, пока я не скрылась из поля видимости.

* * *

Как и в большинстве домов королевства, камин в лавке был небольшим. Переместиться в него, не разбив до крови лба, выходило, исключительно свернувшись в три погибели, едва ли не засунув голову между коленок. К слову, обувь тоже никогда не перемещалась, оставалась в отправной точке, а маскирующие амулеты затухали. Так что медальон с туфлями пришлось оставить в спальне, и в лавке я оказалась босая, в собственном облике и с обмякшей жабой на руках.

Каминная решетка была перевернута, намекая, что Брит все-таки успела появиться раньше меня. Обнаружилась кузина в торговом зале, поблескивающем паутиной разномастных заклятий против воров. Парализованная, она окаменела с запущенной в открытый кассовый аппарат рукой и остекленелыми глазами жадно таращилась в пустые отделения для монеток.

Очень по-родственному воровать у сестры. Хуже только в моих фирменных флаконах продавать приворот, способный превратить человека в жабу. И что не так с нашим семейством? А ведь благородная фамилия, хорошее воспитание…

Высокую фигуру рыжеволосой ведьмы затягивала зеленоватая сетка заклятья. Прикоснувшись, я разорвала тонкое, невидимое глазу обычного человека плетение и, скрестив руки на груди, наблюдала, как Брит приходит в себя.

– Эльза! – резко оглянулась она на мое сдержанное покашливание, а ящик сам собой с грохотом втянулся в кассу. – А я проверяю, не стащили ли воры монеты.

– И много не стащили?

– Так не успела выяснить, проклятьем шарахнуло… – без намека на неловкость пожаловалась она и, стараясь перевести разговор, полезла под корсаж за сложенным вчетверо листочком. – А вот и зелье!