На дворе – ночь, машина подперта машиной Историка, это значит, что надо всех взбаламутить, открыть ворота, выгнать один джип, выгнать второй…

– Ладно, потреплю…

Мы позволяем себе небольшой экшн с «кошками», я распластываюсь потом по постели и пытаюсь восстановить сбившееся в конце дыхание. Олег ложится на спину рядом, тоже дышит тяжело – махать плетьми дело нелегкое, требующее, помимо навыков, физической силы, выносливости и концентрации.

Он дотягивается рукой под кровать, достает бутылку минералки, отвинчивает крышку и подносит горлышко к моим губам:

– Попей.

Делаю пару глотков, вода льется на грудь, Олег растирает ее рукой по и без того влажному телу.

– Ты, Мари, совершенно невозможная, когда не упираешься в экшене своими рогами и не пытаешься мне доказать, что ты сильнее.

– Тебе я этого не доказываю давно.

– Да уж конечно… хотя… Твое тотемное животное – козел, это многое объясняет.

Я чуть привстаю, подпираю рукой голову и, задумчиво глядя на Олега, произношу:

– Интересно только, почему это тотемное животное таскается за мной по пятам вот уже больше двадцати лет, правда?

Олег оглушительно хохочет, подминая меня под себя:

– Не все козлы, видимо, травоядны, некоторым мясо подавай…

Иногда в телефоне или ноутбуке натыкаюсь на старые фотографии или снимки карандашных набросков. Денис, окончивший художественную школу, прекрасно рисует, а в молодости еще любил фотографировать – ровно до тех пор, пока я в припадке не разбила ему дорогущий фотоаппарат. А не надо было выкладывать мои снимки на сайт с определенной направленностью и думать, что я этого никогда не увижу…

Мы в свое время вообще слишком многое себе позволяли. В первые месяцы в Теме, в первые полгода… Потом, конечно, прекратили, но тогда… Листки бумаги, снимки – грудь, шея, плечо, рука… спина, изгиб талии, бедро… Это все я – и не я в то же время. Не могу на это смотреть.

– Ты ведь красивая, Мари, почему тебе так не нравятся собственные изображения? – удивляется Олег.

А этот комнатный Бертолуччи сломал мне психику, хоть я никогда не признавалась в этом никому, и теперь, видя наведенный в мою сторону объектив фотоаппарата, я внутренне замираю и каменею. Потому мои фотографии редко бывают удачными. Я не могу отпустить это столько лет, не могу перебороть, справиться – выходит, не такая я уж и сильная. Я выдерживаю физическую боль такой силы, что не каждый мужик может – и умираю внутри от вида фотоаппарата.

В телефоне – четыре снимка, сделанных на не очень хорошую камеру этого же телефона. И на них – тоже бедро, спина, изгиб тела. Вот это – я, пусть и покрытая синяками, кровоподтеками и просечками. И вот глядя на них, я не испытываю боли – ни моральной, ни физической. В них нет эстетики, только констатация сухого факта – за непослушание бывает вот так, безобразно, больно, невыносимо почти. Но я пока не могу найти в себе сил удалить их. Пока еще не могу.

Мы снова стали ездить на дачу, иногда даже просто вдвоем, без хозяина. Но больше мы не остаемся там ночевать – есть преимущества в том, что Олег не пьет. Мы уезжаем, чтобы не давать поводов. Олег сам сказал – к чему дразнить гусей, он и так постоянно взвинченный, а если мы остаемся на ночь, то половину этой ночи он проводит под дверью нашей комнаты. Это мерзко, конечно, но я глубоко убеждена, что Олег в этом тоже виноват. И дело не в том, что ему нравится или хочется делить меня с кем-то, а в том, что таким образом он чувствует, что контролирует Дэна, регулирует его тягу ко мне. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем настораживает.

Начинается осень, а это значит, что скоро у нас рванет крыши – и у меня, и у Дэна, потому сейчас особенно нежелательно пересекаться. Да, я изменилась практически до неузнаваемости с тех пор, как была с ним, Олег сделал все, чтобы я стала другой, даже привычки мои умудрился изменить. Я перестала носить разноцветное белье, даже черное надеваю крайне редко, я не крашу губы красной помадой, я не ношу стрингов, не курю сигар, не сижу на столе – да много чего еще. Он отучил меня даже пить чай с сахаром, теперь, если хочется сладкого, я всегда беру финики. Я сто раз думаю, перед тем, как сказать что-то вслух – и это, кстати, совершенно меня не напрягает. Я откровенно рассказываю ему все, что меня волнует – даже если это какая-то не касающаяся наших отношений ерунда. Я с ним советуюсь, что для меня в принципе нонсенс. Беда в другом…

Такая я только с ним, со всеми остальными я прежняя. Но, может, так и должно быть? Зато гарантированно я такая не нужна никому, кроме Олега? Меня знают другой – и такой не воспринимают?

Что обсуждают на вечеринках настоящие тематики? Ну, все верно – домашнее насилие. Как в поговорке – уж кто бы говорил. Но они говорят – мужики, для которых кайф отстегать женщину плетью, нагайкой или чем еще потяжелее, потому что ремень это примитивно, хоть и больно. И в этом нет двуличия – вне экшена никто из них не ударит женщину просто потому, что настроение плохое. А я наблюдаю за хозяином вечеринки. У нас есть общее прошлое, есть то, что мы не можем простить друг другу. И он как-то останавливал кровь из моего носа – потому что я не вижу берегов и не понимаю, в какой момент нужно прекратить колоть шпильками мужика, находящегося в запое уже неделю. Будь трезв – никогда бы не ударил, когда увидел, что сделал, чуть с инфарктом не слег. Такое ощущение, что я становлюсь на одну доску с теми бабами, которых мужики лупят до травмпункта, а они оправдывают это всем, что в голову приходит. Но это не так. Ударь он меня трезвым – больше никогда не увидел бы. И уж кто-кто, а Денис-то это прекрасно знает. Олег сильнее его, сильнее меня – потому я с ним.

– Я не представляю, у кого хватило бы смелости, например, ударить Мари вне экшена, – произносит Историк. – Ну, как ее вообще можно ударить?

– Ты однажды видел – чем и как, – кривит губы в усмешке Денис.

– Ну… там другое. Там – искусство. А вот чтобы просто так, наотмашь по щеке – ну, не знаю… она, мне кажется, тут же вцепится в горло.

– Запросто, – спокойно говорит Олег, накрывая мою руку своей.

– Вы, сэнсэй, необъективны, – произносит вдруг Лена, и Историк удивленно вскидывает бровь – впервые его нижняя позволила себе открыть рот без его разрешения. – Это для вас Мари – нижняя, а для кого-то она может быть всего лишь заносчивой бабой, которой грех не врезать иногда.

Я могу, конечно, сейчас отбрить Лену так, что никогда больше рта в моем присутствии не раскроет, хотя вот убей – не понимаю, с чего она вообще на меня вызверилась, нормально всегда общались, но не буду – у меня есть Олег, который предпочитает делать это сам.

– Ты бы, Лена, Мари не трогала, – произносит он спокойно. – Да, я не могу быть объективным, но только потому, что Мари для меня не нижняя, а любимая женщина. Такая, каких поискать. Меня она возбуждает даже молчанием. Она молчит – а я понимаю, что мне ничего больше не нужно, только чтобы она вот так молчала рядом со мной. А остальные могут стриптиз на столе танцевать, мне все равно.

Мне кажется, он зря говорит это вслух при мне. Но слушать приятно, чего уж там… Остальные Верхние ржут, но беззлобно и с уважением – Олег никогда своих чувств не демонстрирует и, если уж что-то вслух произносит, то можно быть уверенным, что именно так и чувствует. Лена вздергивает подбородок, но натыкается на предупреждающий взгляд Макса – тот недоволен, еще слово – и он ее накажет публично. Пробормотав что-то под нос, Лена сдвигается на диване так, чтобы сделаться как можно менее заметной. Мне – вот честно – не нравится, когда Историк, Север и Денис начинают вот эти дээсные игры прилюдно. Ну, к чему эти демонстрации, все и так все друг о друге знаю, отлично понимают ваши статусы и то, как построены ваши отношения. Почему нельзя просто расслабиться и посидеть компанией без вот этого демонстративного сдвигания корон на затылок? Иногда это выглядит совсем уж смешно и противно. Но, наверное, это мои личные тараканы – я мазохистка, мне подчинение чуждо.

– С тобой, Олег, лучше вообще рот не открывать, – говорит Север, дотягиваясь до бутылки. – Просто ради собственной безопасности – вдруг разозлишься.

Я отрицательно качаю головой, но вслух ничего не говорю. Никогда за столько лет мне не приходило в голову, что человек габаритов Олега и с его навыками запросто может меня если не убить, то покалечить – точно. Мне никогда не приходило в голову не делать чего-то из боязни, что он сорвется. Я отвечала на телефонные звонки, прекрасно понимая, что он знает, кто звонит. Я вставала и уходила, зная, что он терпеть не может этого – если не отпустил. Я знаю, каким он бывает, если зол – прошло всего полтора года с момента, когда я это на собственной шкуре почувствовала. Но мне не приходит в голову, что лично для меня этот человек может быть опасен. Потому что знаю, как мне с ним на самом деле безопасно.

– Если уметь разделять Тему и жизнь, то опасаться нечего, – спокойно отвечает мой Верхний. – И потом, моя Тема – садизм, так что…

– Ну ага – самый безопасный вариант, – хмыкает Денис, сживая в кулаке полную рюмку водки. – Морально ты нижнюю не гасишь, зато вот физически…

– Да? И когда ты такое видел?

– Ой, да ладно! – Денис опрокидывает водку в рот, морщится: – Как будто сам не помнишь…

– Умолкни! – тихо, но зло произносит Олег.

Я понимаю, о чем он. За мою измену он наказал тогда нас обоих – и Денису досталось не меньше моего, а он не может выносить боль той интенсивности, что могу я. Даже мне в тот раз было плохо до судорог, а уж ему-то… Но вот не думала, что он когда-то посмеет открыть рот в компании.

Однако у Дениса не пропали остатки инстинкта самосохранение, поэтому он больше ничего не говорит.

Меня ваниль убивает. Я действительно не люблю всех этих романтических рюшечек, так уж получилось. Но это, блин, так мило, когда в его ручище вдруг появляется крошечный букетик самых первых ландышей, что хочется плакать. И то, как он наблюдает за моей реакцией, тоже бесценно:

– А дело в том, детка, что ты одинаково радуешься бриллиантовым серьгам и букету ландышей – с одним и тем же смущенным выражение на лице. И мне от этого всегда хорошо.

Ну, наверное… Меня подарки смущают всегда, независимо от личности дарящего. И смысл не в них, и, уж тем более, не в их стоимости. Ландыши – мои любимые цветы, Олег это знает, потому в сезон моя квартира словно пропитывается их ароматом. Он привозит их то маленькими букетиками, то целыми охапками, может купить у торгующей цветами бабульки все, что у нее будет стоять в корзине. И это так… ну, не знаю, трогательно, что ли… и так не вяжется с его брутальной внешностью и шрамом на лице. И в такие моменты мне даже в голову не приходит возмутиться.

Олег всегда говорит:

– В Теме главное – не заиграться. Нижним легче, они особо ни за что не отвечают. а вот Верхним, и особенно тем, кто в Д/с и Л/с, тяжелее. Возникает «комплекс Бога», когда кажется, что все можешь, со всем справишься. От этого срывает крышу – от безграничной власти над другим человеком, над его телом, его душой. И отследить этот момент самостоятельно сложно. Никто же не считает себя неадекватным. А контролировать себя с каждым разом все тяжелее, и в результате происходит срыв, от которого пострадают оба – и нижний, и сам Верхний.

Я не спорю, но мне кажется, это все применимо больше к Верхним мужчинам. Никогда не слышала, чтобы Верхняя женщина выставила своих нижних «на общак», например. Хотя, может, и такое бывает. А вот мужики этим часто грешат, словно удовольствие получают. Но ведь есть и нижние, которым такое в кайф, и это тоже сорвавшаяся крыша, как по мне. Я однажды в компании позволила себе мнение – ну, как позволила, вырвалось, я ни с кем это не обсуждаю, тем более публично. Но сидела нижняя и вещала, как бы ей хотелось, чтобы ее на глазах Верхнего юзали несколько человек, и у меня вылетело:

– Вряд ли бы тебе это понравилось, случись на самом деле. Влажные фантазии всегда кажутся такими притягательными и возбуждающими. Реал – другое…

Ох, как взвился тогда Денис… Как будто углей насыпали под хвост. Разумеется, стал защищать, говорить, что это «правильное устройство головы у нижней»… И я, может, поверила бы, если бы не случилась уже у нас та ночь, когда он рыдал и рассказывал, что пережил сам в том подвале под гаражом. Но как же омерзительны эти попытки «держать лицо» в компании, делать вид, что ты крутой Верх, Мастер, первый после Бога…

Наверное, все, что произошло, должно было случиться хотя бы для того, чтобы я поняла – мы никогда вместе не будем, никогда никаких больше отношений. Вот у Олега нет второго дна, хотя внутренне он устроен гораздо сложнее. Но он всегда одинаковый – и со мной, и с другими, и на людях, и в «норе». И меня это уравновешивает, успокаивает. Мне не надо все время держать руку наготове, чтобы успеть хоть как-то защититься. И крышу у него не сорвет как раз потому, что он ничего никогда не декларирует.

А у Дениса все всегда было сложно. Он разрывался между желанием носить корону Доминанта – и необходимостью все время думать о том, что говоришь и делаешь, если рядом я. Он искал возможность совместить то и это, но ошибся в выборе метода. Так и признался:

– Я однажды налажал и сказал, что ты мне не нужна. А потом несколько лет жил с мыслью, что мне не нужна не ты, а жизнь, в которой тебя нет.

Я даже не знаю, что ненавижу сильнее – ваниль или пафос. Но в этой ситуации, если Дэн и привирает, то совсем немного. Он несколько лет пытался сперва меня вернуть, потом – принять мысль о том, что я больше не с ним, а потом – найти мне замену. Попутно истрепал мне нервов куда больше, чем, наверное, за все наше с ним совместное пребывание в Теме. Как в таких условиях я могла упустить Олега? Да никак – адекватный спокойный Верхний в моей ситуации – это лекарство.

Иногда я чувствую себя одинокой. Настолько одинокой, что даже словом перемолвиться не с кем. Так-то, наверное, и нормально все. Кому нужны чужие проблемы, когда своих по гланды, и это всегда на первом месте? Это нормально, это жизнь. Но поделиться не с кем – реально не с кем, потому что «ну ты же счастливая, ты сильная, у тебя все есть».

Да. Я такая. Наверное. Со стороны виднее. А Олег вместо Антона, многолетнего референта, вдруг заводит девочку лет двадцати пяти – такую, как ему всегда нравились до встречи со мной. Высокую, крупную, с яркими чертами лица, с каштановыми волосами. И, конечно, это вряд ли что-то значит, но… Не сказал ведь.

И я не узнала бы, если бы случайно в офис не зашла. Нет, ничего такого, просто секретарша. Нет повода. А почему-то противно и обидно. Сказать «я все поняла» и уйти в закат, как обычно? Могу. А надо ли? Может, пришла пора отпустить, раз он сам уйти не может? Взять и уйти первой, как всегда. Вот и повод есть – он же его и дал, в принципе, даже не подкопаешься. А я счастливая, у меня все есть, я сильная.

И будет, как обычно – Мари прищурилась, вставила в мундштук сигарету и перешагнула, пошла дальше. И никто не понял, что на самом деле у нее внутри творилось в этот момент, как там все сгорело. В очередной раз.

В очередной раз.

Два дня лежу лицом в подушку. Ощущение, что жизнь закончилась – не знаю, с чего. Даже не хочу думать, что он пережил, когда узнал обо мне и Денисе. Или обо мне и Ляльке. Себя жаль. Олег обрывает телефон, я не отвечаю. Может, и правда лучше сразу оборвать, пока есть повод? Самое ужасное, что я не могу себе представить его реакцию. Все-таки в человеке, умеющем контролировать каждую эмоцию, каждую мышцу есть что-то страшное и непредсказуемое.

Два дня моего молчания выливаются в одно короткое смс от Олега: «завтра жду тебя утром». Я отвечаю тоже коротко: «нет». Это было зря.

Постоянство – не признак мастерства, а лишний компромат. Салон красоты, в который я хожу много лет, расположен по соседству с домом Олега. День и время моих посещений – всегда одни и те же, администраторы даже не трудятся перезванивать и уточнять, приду ли я. Если вдруг нужно срочно – я звоню сама, а так – один день, одно время. Поэтому встретить меня после процедур ему труда не составляет. Молча берет за руку и, крепко сжав, ведет за собой. Я не сопротивляюсь – бояться его мне в голову не приходит, я знаю, что это не придурочный Денис с его больной головой, он не потащит меня куда-нибудь в подвал, где ждут еще трое таких же извращенцев.

Потому, оказавшись в квартире Олега, даже не напрягаюсь. Плохо другое. Когда пытаешься выбить эмоции из бетонного столба, будь готова к тому, что реакция тебе не понравится. Я забыла, что Олег сильно отличается от всех моих мужчин, и управлять им, как остальными, мне не удается. Я всегда забываю, что только с ним мои выкрутасы всегда работают в другую сторону.

– У нас есть три выхода – ты теряешь сознание от боли, ты говоришь «стоп», или я устаю тебя пороть, – говорит он, сдирая с меня шубу и сапоги в прихожей и заталкивая в «нору».

Ну, со вторым понятно, этого не будет, с третьим – тоже, когда это он уставал… Остается первое, самое вероятное. Всего раз в жизни он меня так порол, всего раз – и я думала, что больше никогда, но вот… Короче, фраза «сама виновата» сидит, как влитая.

– Раздевайся.

Пока я вожусь с пуговицами на рубашке, он успевает переодеться в хакама и вынуть из шкафа ремень. Ну, это понятно – мы тут не для занятий любовью собрались, сейчас мне по полной ввалят.

Как началось, не помню, зато помню, как уплыло сознание – в один момент как будто черный мешок на голову надели, и все – ни звуков, ни запахов, ничего, тотальная темень.

В себя прихожу уже на диване, лежу на животе, одна рука свесилась на пол, возле нее – бутылка минералки. Поворачиваю голову – Олег сидит на полу у стены, курит. Возле его ноги валяются два куска от того, что раньше было ремнем. Только теперь я чувствую, как в спину словно всадили доску с тысячами крошечных гвоздей. Кусаю губы, чтобы не заплакать. Олег видит, что я пришла в себя, гасит сигарету и пересаживается на край дивана.

– Зачем ты делаешь это со мной, скажи? Тебе нравится, когда я такой? Тебе нравится, что я выпускаю то, что сидит глубоко внутри? – он кладет ладонь мне на спину, и от боли хочется орать в голос. – Ты не смеешь говорить «нет», когда я сказал «да». Ты не смеешь решать, придешь ты или нет, когда я написал, что жду тебя. Неужели ты не понимаешь этого?

– Ты отлично знаешь, почему я не пришла. Ты сам для этого все сделал.

– Ты совсем дурная, что ли? Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать меня – к кому? К ванильной девке, которую я на работу взял? Могла бы спросить. Я тебе Денис разве, чтобы ванильную молодую девку в Тему тащить?

– Перестань. Ты отлично знаешь мои больные точки, так какого хрена по ним лупишь? Нравится?

– А, так это я должен был ревновать, выходит? Такое ощущение, что ты себе девочку-то присмотрела. Тебе, судя по всему, такие нравятся самой. Забудь – убью.

И вот это опять больно – только он знает, через что я прошла в свое время, страдая от ревности, как дура. Никогда больше этого не повторю, научилась.