– Нет, рано ещё, я не изучил полностью основы мусульманского права, – возразил Шамиль.
– Женитьба не помешает тебе продолжать учёбу.
– Почему же в таком случае не женишься ты, будучи старше меня?
– Женюсь и я, каждому свой черёд уготовлен Всевышним.
– У тебя есть невеста?
– Здесь нет.
– Значит, есть в другом месте?
– Как тебе сказать, Шамиль? Мне кажется, почтенный шейх Ярагский выдал бы за меня свою дочь.
– О, это хорошая новость, которую ты скрывал от меня.
– Не скрывал, просто я ещё не решил.
– Она хороша собой?
– В юности все хороши, но она особенно. Если бы я был поэтом, непременно воспел бы её красоту.
– Она, наверное, не умеет говорить по-аварски?
– Откуда же лезгинке знать наш язык? Достаточно того, что я знаю тюркский, как и она, а если бы и не знали общего, не беда – любовь не нуждается в словах.
– А что такое любовь? – поинтересовался Шамиль.
– Ты имеешь в виду любовь к женщине?
– Да.
– Не знаю, как тебе объяснить это состояние.
– Но у меня нет этих чувств, я не встретил такую, которая взволновала бы душу мою, – сказал Шамиль.
Меседу вошла в саклю, она услышала последние слова племянника и, подмигнув Магомеду, сказала:
– Сын брата моего, я покажу тебе ту, которая может вызвать волнение в душе, хочешь?
– Ну, конечно же, я соглашусь, если этого хотят мои родители и друзья.
На другой день Шамиль с Магомедом в сопровождении тетушки Меседу отправились в Унцукуль.
Вначале в дом Абдул-Азиза вошли Меседу и Магомед. Гостеприимный хозяин занялся гостем в кунацкой. Хозяйка взялась за приготовление угощений. Гостьей занималась Патимат. Улучив момент, Меседу подошла к окну и условным знаком позвала Шамиля, «задержавшегося» на улице.
Молодой человек «по незнанию» оказался на женской половине дома. Смело шагнув через порог, он остановился у двери, глядя на растерянную девушку, которая, в свою очередь, окинув пришельца беглым взглядом с ног до головы, смущённо подняла руку, чтобы прикрыть лицо широким рукавом платья, из-под которого виднелись красные шаровары, украшенные золотистым галуном.
– Сын моего брата, тебя ждут не здесь, а в кунацкой, – сказала Меседу, уводя племянника из комнаты.
Девушка понравилась Шамилю. Осенью сыграли свадьбу. Под визгливые звуки зурны[34] и громкую дробь барабана унцукульскую красавицу Патимат привезли в дом Доного. Вторую зиму Шамиль тоже провёл дома, но теперь с удовольствием – возле молодой жены. Магомед после женитьбы друга вместе со своим товарищем Амир-ханом из Чиркея вновь отправился в Яраг к учителю. Но, к удивлению Шамиля, койсубулинские муталимы вернулись до наступления тепла.
Друзья встретились в мечети с Шамилем. После короткого приветствия Шамиль спросил:
– Надолго?
– Наверное.
– Что-нибудь случилось?
– Чуть не случилась беда.
– С кем?
– С учителем.
Молодые люди, окончив молитву, не стали задерживаться в мечети. Шамиль поспешил домой, чтобы уединиться с Магомедом.
Обменявшись приветствиями с домочадцами, Магомед вошел в комнату, где ждал его Шамиль.
– Садись, рассказывай.
– Не знаю, с чего начать… После нашего благополучного прибытия в Яраг к учителю приехал из Кази-Кумуха устад Джамалуддин-Гусейн. Гостил он у светлейшего шейха два дня, а вскоре после его отъезда мы узнали, что хан Аслан-бек донес Ярмулу, будто бы учитель сеет смуту в округе. Ярмул приказал арестовать святого шейха и доставить в Тифлис. Старика схватили и повели, а мы, его верные ученики, последовали за ним. В Касумкенте светлейшего посадили под замок, а нам приказали убираться подобру-поздорову. Мы укрылись на заброшенном хуторе у дороги на Гуржистан, но в Касумкенте оставили своего наблюдателя. На заре он прискакал и сообщил, что светлейшего шейха повезут по этой дороге. Мы разделились на две группы и в двух местах устроили засаду. Везли шейха Гарун-бек с несколькими нукерами. Мы с волнением ждали их приближения, но все случилось так, как мы задумали. Шейха мы освободили, а пленных – Гарун-бека и нукеров – связали и оставили у дороги. Решили не убивать. Нам помогали освобождать святого старца жители из Кураха. Указав нам дорогу на Табасаран, добрые люди вернулись к своим очагам. Да будет мир и благословение Аллаха над их головами!
– А где сейчас ярагский праведник? – спросил Шамиль.
– Он в Табасаране. Туда же надежные люди доставили и его семью.
– Не грозит ли ему опасность?
– Можно с уверенностью сказать, что нет. Власть Аслан-бека на табасаранцев не распространяется. Да они скорее сложат головы, чем выдадут святого старца Ярмулу.
– Хвала Аллаху – владетелю миров, сохраняющему в умах рабов своих преданность вере, стойкость и мужество! – воскликнул Шамиль. Помолчав немного, сказал с сожалением:
– Напрасно мы весной прошлого года не съездили в Кази-Кумух, к учителю нашему, устаду Джамалуддину-Гусейну. Надо это сделать теперь.
– К нему мы обязательно съездим, только не в Кази-Кумух, – сказал Магомед.
– Куда же?
– В Цудахар.
– Вызовем его специально для встречи?
– Нет, встретимся в том доме, где он теперь живёт.
– Магомед, что означают твои слова?
– Я не успел сообщить тебе еще одну новость. В Табасаране мы узнали о ссоре, которая произошла между ханом Аслан-беком и его везирем – Джамалуддином-Гусейном.
– Из-за чего?
– Из-за ярагского праведника. Оказывается, секретарь владыки Кази-Кумухского и Кюринского вилаетов упрекнул Аслан-бека, зачем тот ударил святого старца. Между ханом и везирем произошла крупная ссора. Возмущенный хан грозил устаду тюрьмой. Везирь Джамалуддин-Гусейн отправился в мечеть, где молился всю ночь, а на заре вместе с семейством в сопровождении близких уехал в Цудахар.
– О, великий Аллах! За что ты лишаешь мира и покоя лучших рабов твоих? – прошептал Шамиль. Затем, взглянув на Магомеда, с тревогой в голосе сказал:
– Цудахар находится в нескольких верстах от Кази-Кумуха. Устад рискует, оставаясь там.
– Аслан-бек слишком хорошо знает, что такое Цудахар в вольном союзе даргинских обществ. И вряд ли он осмелится с оголённым оружием перешагнуть черту, разделяющую земли Цудахара и Кази-Кумуха.
– Теперь, не откладывая, мы должны поехать к устаду, чтобы выразить сочувствие, преданность и предложить помощь в случае нужды, как подобает бывшим ученикам, – сказал Шамиль.
– Поедем обязательно. К тому же я должен отвезти ему письмо от ярагского праведника. С нами поедет Амир-хан. По дороге заедем в Гоцатль за Гамзат-беком.
– За Гамзат-беком? – с удивлением спросил Шамиль.
– Да, так посоветовал шейх и письмо Гамзату написал.
– Учитель считает, что можно доверять отпрыску хунзахских нуцалов?
– Ты забываешь, что он чайка[35]. Его мать была простая женщина, за что он всю жизнь и терпит неприязнь со стороны чистокровных родственников ханского происхождения. К тому же чанка Гамзат находится в непримиримой вражде с хунзахской ханшей. А ханство Аварское, как тебе известно, является камнем преткновения для наших вольных обществ, с тех пор как наследники нуцалов, потеряв независимость, силу и мощь, продались русскому царю за золото.
Через день, на восходе солнца, три конника, закутавшись в бурки, ехали по дороге, ведущей в Гоцатль.
Гамзат-бек накануне был извещен о предстоящей поездке в Цудахар. Магомед, Шамиль и Амир-хан не раз бывали в Гоцатле. Потому, не сдерживая торопливых коней, направились к одному из видных домов, расположенных в центре аула.
Хозяин встретил их у ворот. Средних лет, высокого роста смуглолицый человек, шагнув навстречу, протянул руку гостям. Трое слуг приняли поводья коней. Дом Гамзата был небогат, но влиятелен. Отец его Алискендер-бек был известен в Аварии смелыми набегами на Кахетию. Прославился и в Чечне. Со своим отрядом Алискендер-бек примкнул к мятежным силам шейха Мансура, поднявшегося против царских завоевателей. Гоцатлинскому беку удалось избежать расправы. Он вернулся в родной аул. Сыну Гамзату Алискендер-бек дал хорошее образование. Восьмилетнего мальчика отправил в Чох – к известному ученому-арабисту Махачу-эфенди. Двенадцать лет учился Гамзат, из них четыре года у муллы Нура Хунзахского. Он изучил арабский язык, философию, теологию, мусульманское право. После окончания учёбы Гамзат вернулся в Гоцатль, женился и стал исполнять должность помощника кадия.
Правительницей Хунзахского ханства после смерти мужа стала Баху-бике. Напуганная действиями Ермолова, ханша покорилась русскому наместнику, чем вызвала недовольство соплеменников. Чтобы упрочить свою власть, по совету близких, Баху-бике решила отправить в Тифлис делегацию, дабы обсудить вопрос о денежной помощи. Возглавлял посланцев старший сын ханши – шестнадцатилетний Абу-Нуцал. В числе делегированных был и Гамзат-бек Гоцатлинский. В Тифлисе хунзахскую делегацию арестовали. Однако старшего сына ханши сразу освободили, а Гамзат-бека отпустили только благодаря вмешательству Аслан-бека Кюра-Казикумухского. Последний убедил Гамзата, что аресту он был подвергнут чуть ли не по указу коварной ханши Баху-бике.
На самом же деле Аслан-бек был зол на хунзахскую правительницу за то, что та отказала ему в руке дочери, выдав её за сына шамхала Тарковского. Гамзат-бек затаил зло на русского наместника и хунзахскую ханшу. С Магомедом и Шамилём Гамзат-бек был знаком по совместной учебе у муллы Нура Хунзахского. Прочитав письмо шейха Ярагского, Гамзат-бек сказал:
– Я сделаю всё зависящее от меня.
Ночь гости провели в Гоцатле. Утром вместе с Гамзат-беком они выехали из села. По мосту через Койсу переехали на другой берег и направились вдоль русла вверх к Кулпе.
Над дорогой громоздились причудливые скалы. Однообразный шум реки печальным напевом замирал где-то вдали. Величавая мрачность каменных громад местами смягчалась изумрудными островками пробивающейся травы и жалкими саклями одиноких хуторов. Но вот показались небольшие низины и пологие склоны гор, на которых зеленели фруктовые сады, а над ними, на вершинах скал, как большая крепость, возвышался старый Цудахар с высокими стрельчатыми минаретами. Только одна старая мечеть была расположена внизу, у подножия, где по четвергам на площади шумели базары.
Четыре всадника не спеша поднимались к аулу.
– Асалам алейкум, – обратился Магомед к сидящим на годекане мужчинам.
– Ваалейкум салам, – ответили ему, с почтением поднимаясь с мест.
– Не укажете ли дом, в котором живёт переехавший из Кази-Кумуха устад Джамалуддин-Гусейн?
– Почему же нет, не только укажем, но и подведём к нему, – любезно ответил седобородый даргинец и, глянув на сидящего с краю молодого человека, сказал: – Покажи двор Аслан-кадия.
Молодой человек быстро пошёл вверх по узкой улочке. Указав пальцем на высокие ворота с железными кольцами под красивой аркой из белого тёсаного камня, парень сказал:
– Это дом Аслан-кадия, здесь и живёт казикумухский учёный.
Человек кадия, стоявший у ворот, услыхав имя хозяина, вмиг распахнул их, пропустил приезжих. Навстречу гостям выбежали сыновья хозяина, взяли коней под уздцы.
В просторной, убранной коврами кунацкой сидели двое. Когда гости вошли, они поднялись. Первым шагнул навстречу высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с приятными тонкими чертами бледного лица, на котором выделялись длинная борода с проседью и тёмные грустные глаза. Белая чалма, повязанная поверх высокой папахи, делала его ещё выше рядом с плотным, коренастым, румяным Аслан-кадием.
– Дети мои! Хвала Всевышнему, дарующему радость встречи! – воскликнул бледнолицый. Это был устад Джамалуддин-Гусейн.
После рукопожатий хозяин усадил гостей на ковре.
– В прошлом году мы собирались навестить тебя в Кази-Кумухе, но, как видишь, Аллаху было угодно свести нас здесь, – сказал Магомед.
– Мир изменчив, никто не знает, что ждёт его завтра – сума нищего или пост правителя, – с улыбкой ответил устад.
– Испытание от владыки миров. Испытуемый не будет оставлен без крова. Мой дом считай своей крепостью, – с почтением обратился Аслан-кадий к устаду.
– Благодарю. Я узнал вас, друзья и ученики мои, ибо храбрые познаются в битве, надёжные – в займе и уплате, дети – в беде, друзья – в несчастье, – сказал Джамалуддин-Гусейн.
Кунацкая кадия постепенно наполнялась людьми. Сюда шли родственники, почтенные и богатые люди, считавшие своим долгом навестить приезжих, узнать, какие вести они привезли. Во дворе суетились хозяйка, слуги. Тут же разделывали тушу зарезанного барана.
Поздно ночью, после ухода гостей, устад остался наедине со своими учениками. Магомед передал ему письмо от шейха Ярагского. Прочитав его, устад обратился к Магомеду:
– Поступай так, как говорит святой старец, мы все будем способствовать успеху дела.
– Джамалуддин-эфенди, – сказал Гамзат-бек, – лично от себя хочу предложить тебе помощь, я ведь знаю, что некоторые из тебе подвластных жили гораздо богаче тебя, теперь ты и вовсе лишён средств к существованию.
– Спасибо, сын хорошего отца! Пока что у меня есть немного денег. Я привык удовлетворяться малым, помня, что тот, кто не удовлетворяется хлебом насущным, чья душа устремляется к благам избыточным, всегда в опасности.
Шамиль с нескрываемым восхищением слушал любимого учителя. Уловив его взгляд, устад заметил:
– Самый младший из моих мюридов[36] в течение вечера не обронил ни слова…
Шейх Джамалуддин Казикумухский
– Почтенный алим, я не мог этого сделать, ибо здесь не было ни одного человека, которого можно было бы опередить, не посчитавшись с авторитетом.
– Твои знания и одарённость дают тебе исключительное право говорить на равных с самыми возвышенными. Я был очень огорчен, сын мой, узнав о неприятности, следствием которой явилась твоя болезнь.
– Эта неприятность слишком незначительна по сравнению с той, которая постигла наших учителей и омрачила души верных учеников и последователей, – ответил Шамиль.
– Не будем роптать на Аллаха, всё от него и к нему возвратимся, – произнес устад.
– Джамалуддин-эфенди, – вновь обратился к устаду Гамзат, – я прибыл сюда с намерением получить твое согласие и отправиться к Аслану в Кази-Кумух, чтобы, переговорив с ним как бек с беком, потребовать твое движимое и недвижимое имущество.
– Брат мой Гамзат, не порть отношения с Асланбеком, всё же он помог тебе освободиться из заключения. Обо мне не беспокойся. Благополучие человека не всегда зависит от материального состояния. Это не главное в жизни. Пусть будет так, как суждено.
– Нам хотелось бы, послав Гамзата в Кумух, кроме всего прочего, поставить в известность зарвавшегося правителя, что за твоей спиной есть те, которые не зависят от его воли, и чтоб впредь он не смел оскорблять или унижать твоё достоинство, – заметил Шамиль и добавил: – Один из мудрецов писал: «Деревья, обрубленные топором, растут, мясо и кости, иссеченные мечом, оправляются, но раны, нанесённые языком, не заживают». Разреши Гамзату поговорить с ханом.
– Прошу, оставьте это намерение. Хан был вправе обижаться на меня. Обиды мне особой он не нанёс, только сказал: «Нечестивый друг и помощник подобен змее, которая платит укусом даже тогда, когда её ласкают». Я ответил ему, что, если змея кусает его, она поступает правильно и что худшим из правителей является тот, кого боятся. Тогда Аслан-бек сказал: «Страх, внушённый волей правителя, может возыметь большую силу, нежели благосклонность, которая зависит от воли подчинённых». – «Власть, как и жизнь, даётся временно. Есть многое, что может разрушить её», – возразил я. Хан молчал. Тогда я добавил: «Правителю не подобает презирать доблести человека, хотя бы незначительного по сану, ибо даже ничтожный может стать великим и почитаемым». Знание восточной мудрости помогло мне победить в споре. «Лучше уйди», – сказал хан. Я этого и ждал. Утром вместе с семейством покинул Кумух. Когда мы ступили на цудахарскую землю, жена моя показала кисет, наполненный золотом. «Это дала нам благородная ханша Гульсумбике», – сказала она. Мы решили никому не говорить об этом, чтобы не возбудить гнев в сердце Аслан-бека. Поэтому требовать наше имущество не следует.
В заключение устад Джамалуддин-Гусейн сказал:
– Мы соберём в Аварии большой совет учёных, на котором обсудим то, что предлагает светлейший шейх, но прежде следует перевезти учителя вместе с семейством поближе, в Чиркей или Унцукуль.
О проекте
О подписке