Цитаты из книг автора «Мари-Од Мюрай»

Из Дингли-Белл я вернулась в добром здравии и прекрасном настроении. Но уже в октябре меня вновь одолели насморк, кашель и головокружения. Работа была в тягость. Мне оставалось закончить три эскиза, но работа над книжкой не продвигалась, ведь мне так и не удалось добиться хоть сколько-нибудь сносных изображений людей. Силуэты получались уже не такими безобразными и неправдоподобными, однако, если судить по лицам, нрав у моих персонажей был по-прежнему «довольно скверный».

Папочка!» Но я ничего не сказала и ничего не сделала, а просто пошла к тележке, запряженной осликом. «Н-но, Нефертити!» И все-таки я чувствовала себя отчаянно счастливой.

Я всегда хотел сына… которого так никогда и не было. Мое сердце замерло. Зачем, зачем он портит такой момент? ПАПА Но сегодня я больше об этом не жалею.

Потом я не раз приходила рыбачить. Никто ничего об этом не знал, кроме преподобного Брауна, но он держал язык за зубами. Папа выдал мне рыбацкие сапоги; иногда я подтыкала подол платья, чтобы зайти в воду; я научилась забрасывать удочку, учитывая направление ветра, с берега или с реки. Я купила собственные удилища (с девятью и одиннадцатью коленами) и собственный набор разноцветных мушек

Папа отправился к экипажу за второй удочкой, а эту, свою любимую, отдал мне. Когда солнце стало клониться к закату и в воздухе разлилась прохлада, папа вспомнил, что я хрупкое создание, и велел мне возвращаться домой.

Лето промелькнуло одним золотым росчерком. Прогулки пешком по лесам и лугам, поездки на тележке, запряженной Нефертити. Я всегда носила с собой папку, и местные дети, едва завидев меня, подбегали, играли с Кипером и требовали рисунки. Все малыши уже успели купить «Мастера Питера», все страшно этим гордились и рассказывали, с каким нетерпением ждут «Мадемуазель Дезире». Мама сопровождала меня редко: она находила прогулки на природе крайне утомительными. Тогда-то мне и пришла в голову мысль присоединиться к папе с преподобным Брауном, которые рыбачили после обеда

Я изобразила улыбку. Я еще в жизни никого так не слушала, как его сейчас. До звона в ушах.

Я так увлеклась, что не сразу поняла, что за мной наблюдают. В глазах окружающих за мной прочно утвердилась репутация чудачки или, хуже того, — художницы. Я же просто радовалась, что не теряю время попусту. Когда визитные карточки кончились, я сложила их в ридикюль, сожалея, что не нарисовала ни одного лица, только силуэты. Мистер Эшли все еще танцевал, путь был свободен, и я вышла из шатра. От жары, музыки и непрерывного рисования у меня кружилась голова. У меня не было подходящей обуви для прогулки, однако я бодро зашагала к ближайшей рощице.

книги мне ведь нужно наловчиться рисовать людей — а их вокруг множество! В ридикюле лежали карандаш и дюжина визитных карточек — как раз достаточно, чтобы сделать наброски танцующих пар, тем более только что объявили вальс. Я заметила мистера Юстаса Хоуитта, он кружился как волчок с партнершей намного выше его самого — и мой карандаш запечатлел их навеки. Потом, подняв глаза, я увидела другую пару: мистера Эшли с кузиной Энн, — и карандаш очертил на бумаге широкоплечий силуэт с подчеркнутой сюртуком талией и вьющиеся длинные волосы, разлетевшиеся в танце. Потом я нарисовала его партнершу, чуть полнее, чем в жизни, — для контраста. И снова вернулась к нему, вырисовывая галстук, жилет, га

Я было направилась в одну из аллей, но там прогуливались мои родители; заглянула в другую — по ней навстречу мне шел мистер Эшли. Я обреченно вернулась в танцевальный шатер и нашла пустующую скамейку в углу, и тут меня осенило.