8

Утро среды я жду так, словно это последнее окошко в моём адвент-календаре. Одно «но»: в гости ко мне придёт не грузный Санта, а подруга Рейчел, и рассказывать я буду не добрые стишки, а настоящий ужастик. Для того, чтобы моя история выглядела серьёзно и убедительно, я не поленилась сходить в фотосалон и напечатать фотографии. Три похожие друг на друга девушки смотрят на меня с глянцевых снимков. У каждой их них на губах играет улыбка, а глаза горят надеждой. Они полны жизни и энергии, но между тем все они мертвы. Каждая из них была похищена и убита. Каждую из них убийца, вероятно, пытал, а после почему-то переодевал в уродские атласные платья. Об этой детали говорилось в прессе, и только в одной из статей мне удалось найти пример этого изделия. Длинное мешковатое платье на тонких бретельках, сшитое из дешёвого блестящего атласа. Его я тоже распечатала.

Раскладываю снимки на журнальном столике в хронологическом порядке. Сесилия Белл, Эбигейл Рейнольдс и Зоуи Мейер между ними. Я стараюсь не задерживать на ней взгляд, но это сильнее меня. Её бездонные голубые глаза заставляют меня сжиматься от ужаса.

– Не смотри на меня! Не смотри на меня так! – кричу я, переворачивая фотографию.

В дверь стучат, это помогает мне справиться с надвигающимся приступом панической атаки.

Рывком открываю дверь, и только чудо спасает меня от настойчивого кулака подруги.

– Я уже подумала, что ты снова уснула! – говорит Рейчел, фурией влетая в квартиру. – Я бы этого не пережила!

– И я тебя рада видеть! – ровным голосом отвечаю я, закрывая дверь.

– Мне как-то не до приветствий. Том вчера не пришёл домой ночевать, но не стоит переживать. Я звонила ему утром и нашла его в добром здравии. Он ночевал в мотеле, как тебе? Всё ещё веришь в нашу любовь? Я с ним только ради Вилли, но, честное слово, моё терпение не безгранично!

– Что будешь пить?

Я стою перед открытым холодильником. У меня есть две бутылки вина: белое и красное. Выбор за Рейчел, но она молчит. Внезапно наступившая тишина угнетает. Я оглядываюсь через плечо, и мы снова встречаемся взглядами. Только на этот раз в её ореховых глазах нет ни тени недовольства, одно лишь напряжение. Она не моргает и, кажется, даже не дышит. Её волнение передаётся и мне. Смотрю на снимки, что аккуратно раскладывала на столе, теперь они веером зажаты в руках подруги.

– Что это? – спрашивает она.

– Фотографии, – отвечаю я. Холодильник начинает возмущённо пищать, напоминая об открытой настежь двери. – Так какое вино ты предпочитаешь сегодня?

– А может, сразу водку? – звенит голос подруги, после чего я слышу тяжёлый вздох. – Давай красное.

Иступлённый писк холодильника раздражает и, резко выхватив бутылку с полки, я быстро его захлопываю. Получилось слишком громко.

– Зачем они здесь? – не сдаётся Рейчел, бросая взгляд на фотографии. – Что всё это значит?

– Хороший вопрос, – отвечаю я, тонко улыбаясь. Отвожу взгляд в сторону. Мне нужно собраться с мыслями. Я знала, что этот разговор не будет простым, но, кажется, мне больше не с кем об этом поговорить.

– Шейли, я тебя не понимаю. Да, мне тоже жалко этих девушек, как и многих других, которые ежедневно умирают во всём мире, а ещё мне жалко детей. Знаешь, какая жуткая статистика по торговле детьми? Мы столько раз с тобой об этом говорили… И что? А животные – их тебе не жалко? Сколько бедных зверьков умирает в мучениях, чтобы расфуфыренные суки могли ходить в мехах!

Рейчел – одна из немногих ярых защитниц природы и животных, кого я знаю лично. Она принимает участие в петициях и митингах, с фанатичной страстью вступает в споры и дискуссии. Первый раз я стала жертвой такой беседы, ещё будучи сотрудником издательства. В очередном романе Эрики Свон затрагивались вопросы пожаров. Антагонист был фанатичным урбанистом и мечтал истребить парковую зону в пользу застройщика, но, естественно, на его пути встречается яркая и совершенно неукротимая барышня, готовая на всё ради спасения лесов. Сюжет, мягко говоря, был слабоват. Даже сейчас, вспоминая о нём, я брезгливо морщу нос. И всё же тогда я пыталась оживить роман, найти хоть что-то интересное, за что мы могли бы зацепиться и спасти книгу. За советом тогда я и пришла к Рейчел, но вместо помощи с рукописью получила настоящую лекцию, которая началась с ужасающих пожаров, а закончилась откровенной критикой политической деятельности Рейгана.

– Что на этот раз прислала внуку твоя свекровь? – натянуто улыбаясь, спрашиваю я, догадываясь об истинных причинах такой бурной реакции.

– О, она убеждена, что без норковой шапки наш Вилли будет выглядеть на Медвежьей горе круглым сиротой! То есть её ничему не учит опыт прошлых лет. Понимаешь, самое обидное, что Том искренне не понимает, почему это меня так злит и раздражает! – Рейчел таращит глаза, громко хлопая в ладоши. – И как результат, мы снова поругались, и он даже ушёл из дома.

– Может, тебе стоит спокойнее относится к таким подаркам?

– Ну конечно, тогда, может, не стоит запрещать Тому ездить на охоту? Пусть он завесит наш дом трофейными головами оленей, так что ли?

– Забудь, я не хотела подливать масла в огонь! – отвечаю я, поднимая руки вверх прямо с бокалами.

– А ты когда успокоишься? – неожиданно спрашивает Рейчел, взглядом указывая на фотографии девушек на столе. – Чего ты добиваешься?

– Я хочу всё вспомнить. В своих недавних видениях я снова спускалась в подвал, я видела эту девушку, и на этот раз она показала мне своё лицо. Это была Зоуи Мейер. Я в этом уверена.

– Ну конечно, ты уверена, и твоё подсознание тоже так думает. Ты же подтасовываешь факты, неужели сама не видишь? – говорит Рейчел, забирая у меня свой бокал.

– Не совсем так. Я видела кое-что ещё.

– Ну давай, я вся во внимании, – командует Рейчел. Бросив снимки обратно на стол, она вальяжно растягивается на диване, устремляя на меня сосредоточенный взгляд.

– Я совершенно точно вижу в своих кошмарах именно эту девушку. И я это знаю не только потому, что она в этот раз повернулась ко мне лицом, но и потому, что я видела её голову. Она была обрита налысо, но этой информации не было нигде, – отвечаю я, умышленно опуская ту часть видения, где я склоняюсь над пленницей с зажатой в руке бритвой.

– Отлично, вот это и говорит о том, что у тебя просто разыгралось воображение, – резюмирует Рейчел, самодовольно салютуя мне. – Сама же говоришь, этого не было в новостях, значит, этого и не было…

– Было. Я встречалась с её родителями. Она действительно была обрита.

Рейчел таращится на меня, осуждающе качая головой. Я вижу, как она закусывает щёку изнутри. Она в растерянности. Глядя в её выразительные глаза, кажется, я начинаю слышать, как гудит её мозг, пытаясь переварить услышанное. Но Рейчел ничего не говорит. Моя история лишила её дара речи. Неуверенной рукой она бережно поднимает со стола фотографии и снова вглядывается в лица незнакомок.

– А с врачом ты об этом говорила?

– С которым из них? – хмыкаю я, делая глоток вина.

– С психотерапевтом.

– Да, но она, как и ты, считает это обычной фантазией. Попыткой моего мозга заполнить пустоту. Возможно, это так. Кто я такая, чтобы не соглашаться с дипломированным специалистом? Но что-то не сходится. Одно дело восполнять пробелы информацией, которую твой мозг почерпнул из внешних источников, но совсем другое, когда я начинаю видеть то, о чём не было известно широким массам, – выпаливаю я, срываясь на крик. – А что, если это фрагмент моей памяти, того, что случилось со мной восемнадцатого августа?

– А что если ты всё-таки стала медиумом? Это же так очевидно, разве нет?

– Рейч, это не смешно!

– Кто сказал, что я смеюсь? Я на полном серьёзе! И если бы ты не пыталась всё объяснять своей амнезией, то, возможно, и сама бы это заметила. Ну вот ты просто подумай логически, во-первых, ты эту девушку знать не знала. Во-вторых, ну каким образом ты могла бы оказаться в том месте, где её держали? Нет, это конечно, возможно, если ты психопатка, которая похищает, мучает, а потом убивает бедных девушек.

Рейчел смеётся над своими словами, а я чувствую, как тело покрывается холодным липким потом. Натягиваю на лицо улыбку и делаю внушительный глоток вина, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Это же смешно, честное слово! – продолжает Рейчел. – Ну а в-третьих, если допустить мысль, что ты стала свидетелем чего-то страшного, то спрашивается, почему тогда ты до сих пор жива? Сама же знаешь, никто и никогда не станет оставлять свидетелей в живых.

– Свидетель, – задумчиво тяну я, мысленно примеряясь к новому сценарию. – Да, я действительно могла быть просто свидетелем.

– Ты серьёзно? Ещё скажи, что тебя с дороги столкнули! Шэл, ну правда, перестань. Что бы ни случилось с тобой в тот день, всё это в прошлом. И слава Богу, что ты осталась жива. Но вот твои видения – это уже совсем другое. Такие способности даны не каждому, нельзя вот так просто взять и отмахнуться от этого дара. Тебе обязательно нужно его развивать…

– Рейч, у меня нет способностей, – мой голос дрожит от эмоций. – Я видела Зоуи Мейер так же чётко, как вижу тебя. Она была одета в короткие джинсовые шорты и белую футболку, перепачканную грязью и кровью. Её белоснежные волосы были обриты, а те, что остались на голове, клочьями торчали в разные стороны. Я стояла рядом с ней, когда пошёл дождь. Он стучал в окно под самым потолком. Это не сон, не галлюцинация и совершенно точно не спиритический контакт. Я уверена, что спускалась в этот подвал и было это восемнадцатого августа, когда я попала в аварию.

– Как знаешь, – сдаётся Рейчел, швыряя фотографии на стол. – Но в таком случае ты должна помнить, что в Калифорнии очень мало домов с подвалами. И в Эл-Эй не бывает дождя в августе.

9

В ходе одного из сеансов психотерапии, в очередной раз заглядывая в лабиринты моих воспоминаний, доктор Харт помогла мне сделать неожиданное открытие: я живу не ради кого-то или чего-то, но вопреки. В детстве я противостояла матери, защищаясь от её извращённых суждений, потом коллективу издательства, отвоёвывая себе уютный кабинет редактора, следующим стал Мэтью. Эта мысль зудит у меня в мозгу с самого утра и мне снова хочется вернуться в кабинет доктора Харт и в этот раз уже пойти до конца, позволить ей сковырнуть нарыв. Но вместо этого я сижу за обеденным столом, чувствуя, как яд из глубинной червоточины медленно отравляет мой разум. Я снова думаю об аварии и о том, что могло произойти со мной в тот роковой день – восемнадцатого августа. Вылив в бокал остатки вина, достаю из кухонного шкафчика блокнот с рецептами. Я начала его вести, когда мне едва исполнилось одиннадцать. Мама никогда не была хорошей хозяйкой, ни до лечения своих зависимостей, ни после. Я же отчаянно не хотела быть такой, как она, а ещё я стремилась поскорее стать взрослой. Моя первая запеканка немного подгорела снизу, но даже она была несравнима с той покупной дрянью, что ежедневно была у нас на столе.

Пролистываю разлинованные страницы, исписанные моей рукой, подмечая, как менялся почерк: от корявого детского – к ровному и твёрдому письму взрослого человека. Это тоже я сделала в пику материнским каракулям. Вся моя жизнь представляет собой череду противостояний и побед. Сегодня мной тоже движет жажда триумфа. Я должна всё вспомнить.

Шоколадный кекс, наггетсы, морковный торт, гамбо, чизкейк, банановый хлеб… и, наконец, она, страница с загнутым уголком. Здесь нет графы «Состав» и не описан процесс приготовления. Только время в столбик и проверенные факты:

9:00 – завтрак.

10:00 – помогала Патрику собирать лего.

12:10 – отвезла Патрика к Брендону.

17:20 – привезла Патрика к Рейчел.

22:15 – звонок в 911 от Гарри Джейна, мужчины, обнаружившего мою машину.

23:00 – Мэтью сообщил Рейчел, что я в реанимации.

А внизу большими буквами вопрос: «ГДЕ Я ОСТАВИЛА СВОЮ СУМКУ?»

Последнее время я постоянно носила джинсовую сумку через голову, она не всегда подходила к моему наряду, но её на день матери мне подарил Патрик, и это автоматически сделало её универсальной. Рейчел заверила меня: когда я приехала к ней, чтобы оставить Патрика, сумка, как и всегда, болталась на уровне бедра. А теперь её нет. Её нет дома (а я обыскала всё), её не нашли и на месте аварии. Она просто испарилась. И это странно.

Я сделала эту запись сразу после того, как вышла из больницы, но с тех пор так и не продвинулась ни на йоту.

Делаю глоток из своего бокала, пытаясь смыть горечь дешёвым вином. Меня начинает тошнить. Вонзаю ручку в пустую строчку и с нажимом рисую жирную точку. С каждым поворотом кисти она растёт и ширится на глазах, всё больше достигая сходства с чёрной дырой в моём сознании.

Чем я, чёрт возьми, занималась в тот день после того, как отвезла Патрика к его однокласснику? Почему, стоило ему вернуться домой, как я отвезла его к Рейчел? Что может связывать меня с Зоуи Мейер? Действительно ли я была случайной свидетельницей? Что я делала на Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд? А главное, я действительно не справилась с управлением или же моё падение – результат столкновения с другой машиной?

Эти вопросы сводят меня с ума. Невидимой петлёй затягиваются вокруг горла. Я задыхаюсь. Мне нужен воздух. Мне нужно сделать хоть что-нибудь. Звоню Гарри Джейну и договариваюсь о встрече.

***

Я не раз представляла себе, как встречусь с ним, чтобы лично сказать спасибо за то, что он спас мне жизнь. В знак благодарности я даже купила ему бутылку дорогого виски и завернула в подарочную бумагу. Однако, несмотря на это, я постоянно откладывала эту встречу, сама не зная, чего страшась. Может быть, я просто боялась услышать правду? Эта догадка кажется мне абсурдной, а потому всю дорогу в пекарню «Сладкая жизнь» (именно это заведение назвал Гарри Джейн, когда я стала настаивать на безотлагательной встрече), я раз за разом прокручиваю в мыслях возможные варианты диалога с человеком, которому обязана жизнью.

Если бы не вы, не знаю, чем это всё могло для меня закончиться… Даже не знаю, как вас благодарить… Я ничего не помню, но, говорят, я просто не справилась с управлением… Конечно, было уже темно… Наверное, это просто несчастный случай…

Но стоит войти в заведение, как меня охватывает неподдельное чувство тревоги, а что, если он спас меня, но при этом причастен к смети Зоуи Мейер? Эта мысль пронзает меня током, и я не могу пошевелиться. Над головой радостно звенит колокольчик, а я чувствую, как по спине у меня бежит мороз.

– Добро пожаловать, и пусть сладкая жизнь войдёт в привычку! – широко улыбаясь, приветствует меня фирменной фразой девушка в клетчатом платье с рюшами и белым фартучком.